Трухлявый ствол старой, прямой и длинной ольхи плотно лежал на земле, а плоская стена её мелких и узловатых корней, забитых землей, перепревшим мхом и сухой травой, при падении дерева очень удачно встала торчком, почти вертикально.
Подобрав невдалеке короткую палку, Глеб несильно обстучал ей шершавую земляную стену и гостеприимным жестом пригласил сына к себе, в неглубокую, но просторную, метра два на три по площади, плоскую ямку.
– Вот здесь мы сегодня и будем жить.
– А зачем ты стучал по корням?
– Чтобы нам почва за воротники не сыпалась, когда подсохнет от огня.
После простора открытого берега в тени старого пня им обоим казалось, что уже наступили сильные сумерки.
– Давай спешить. Я ищу и готовлю растопку, а ты по-быстрому влезь на эту иву. Смотри: на ней, на чёрной, очень хорошо сейчас видны светлые сухие ветки и сучки. Ломай их все подряд и бросай сюда, к костру.
Сашка выслушал его и, прежде чем исполнить приказ, принялся расчищать ногами снег в углублении под пнём.
– Пустое.… Бросай сушняк прямо на снег, я здесь сам разберусь.
Никто и не сомневался, что он «разберётся» с костром. Только Сашка, уже взобравшись по стволу к первым же трескучим неживым веткам, спросил, внезапно вспомнив:
– А огонь-то как у нас получится?! Тереть будем?
«Эх ты, мой маленький, неопытный робинзончик…».
Ещё час назад, в соснах, он не забыл на ходу подпрыгнуть и тяжестью своего веса обломить со ствола толстый, звонко хрустнувший мёртвый сук. Сашка тогда покосился на него, но ничего не спросил.
Из низовых побегов той же ивы, по которой всё ещё тщательно ползал его сын, Глеб вырубил ножом длинную гибкую палку.
– Готов, обезьяныч?
– Здесь только самые верхние остались… Их тоже ломать?
– Грохнешься. Спускайся.
Не дожидаясь приземления помощника, капитан Глеб начал расстёгивать на себе одежду. Снял и повесил на ветки куртку, опустил на колени верх комбинезона, принялся тщательно рассматривать что-то в своём нижнем белье.
– Ты чего это?!
Поленившись перебирать ногами до самого снега, Сашка спрыгнул не с самых нижних веток.
– Не, в самом деле, па, зачем стриптиз-то?
– Оп-ля!
Не отвечая и поёживаясь, Глеб выдернул из пояса плавок шнурок.
– Вот она, родная!
– А чего из штанов? У тебя же другие верёвки были, ну, на берегу-то которые ты днём собрал?
– Не найти мне их сейчас, поздно, темно…
Шнурка как раз хватило, чтобы согнуть из ивовой палки крепкий лук.
Сашка уже всё понял и без лишних слов начал готовить все остальные огневые приспособления. Из твёрдого, как кость, сухого сучка он выстрогал одну палочку, сделал ножом углубление посередине другой. На собственном обидном опыте он знал, что тереть палку гораздо приятней не ладонями, а тесно захватив её тетивой лука и прижимая сверху поперечной деревяшкой. Сашке с третьего класса довелось изучать подобные скаутские штучки, да и этот фокус они с отцом проделывали на рыбалке не единожды, правда, там никогда не стоял вокруг них сумрачный зимний лес….
Минут двадцать они, жужжа луком острую палочку на толстом обломке сосны, сменяли друг друга. Тонкие, прозрачные плёнки берёзовой коры, несколько клочьев сухого мха, которые капитан Глеб таскал во внутреннем кармане куртки почти с самого начала похода, подымили для приличия немного, посопротивлялись добытчикам, и вспыхнули потом в безветренном воздухе, предусмотрительно и бережно спрятанные в одно из углублений старого пня.
– И это правильно…
Глеб не успел ещё, как следует, закрепить их успех, а Сашка уже убежал за другими, большими дровами.
Поочерёдно, осторожно, по одному, прислонялись к огню сухие ивовые прутики; затем пошёл в дело и кусок сосновой коры; тут же из чащи примчался Сашка и, на всякий случай, мелко ломая, подкинул в их так славно начатый костёр ещё несколько подходящих сучьев.
Теперь можно было оставлять огонь в одиночестве.
Они разбрелись в разные лесные стороны, редко возникая тенями из сумрака и поочерёдно подтаскивая к месту ночлега найденные там дрова. Глеб один раз позвал на помощь Сашку, и они вдвоём, за несколько ходок, перенесли на плечах к огню все мощные куски когда-то рухнувшей неподалёку от ветра старой осины.
Отражаясь от светло-коричневой грунтовой изнанки вывороченного пня, костёр быстро вытаял вокруг себя большое земляное пятно.
– Послушай, нарежь ещё еловых веток, погуще только, охапок пять. Брось их около огня, ближе к стенке. И размети аккуратненько по сторонам оставшийся снег.
– А ты куда собрался?
Успев за работой немного успокоиться, Сашка вновь насторожился.
– Я сейчас.
Капитан Глеб видел, как сын пристально наблюдает за ним, поэтому особо не суетился. Он поднял из костра несколько толстых, до конца не прогоревших веток, обстучал с них оставшийся огонь. В первые минуты ветки ещё светили ему, но потом, покачиваясь в руках в такт шагам, роняли на снег только искры.
….В полной темноте, хорошо видя под ногами светлое, он спустился с обрыва и, почти вслепую обойдя вокруг тела Вадима, одну за другой воткнул сквозь тонкий снег в песок воняющие гарью головешки. Запах огня должен был немного придержать в эту ночь голодные желания хищных лесных обитателей.
Щурясь от яркого пламени, Сашка с тревогой поглядывал в ту сторону, куда уходил отец.
Не говоря ничего, Глеб уселся перед огнём на ворох лапника.
– Он так хотел свой ресторан построить, где-нибудь за городом, на берегу.… И чтобы обязательно свежие грибы и молоко были…
Глеб продолжал молчать.
– А почему ты меня так грубо сегодня гонял там, под обрывом? Ну, там…, где он лежит?
– Извини, но я очень не хотел, чтобы около Вадима оставались твои следы.
– А твои?
– Думаю, что этот сюрприз приготовили именно для твоей персоны. Не очень устал?
Сашка пожал плечами.
Двадцать километров пешего перехода, тяжёлые дрова, шок.…
Да и декабрьский холод, после исчезновения солнца ставший каким-то уж совсем неприятно пронзительным, скоро должен был по-настоящему наброситься на уставших людей.
– Давай ложиться?
– Не-а.… Говорю же – я не хочу спать.
– А мы и не спать, мы отдыхать немного будем. Поднимись-ка.
Ровно, в несколько слоёв, капитан Глеб разостлал еловые ветки между длинным костром и подошвой старого пня. Ветер и снег к ночи уже закончились, мелкие искорки выскакивали из огня прямо вверх, неназойливый дым тоже тянулся туда же, не особо расползаясь по сторонам.
– Ты ближе к огню, я – к твоей спине.
Немного поёрзав на жёстком лежаке, Сашка пробормотал из-под нахлобученного капюшона:
– Поесть бы сейчас…. Картошечки жареной….
По голосу было слышно, что он улыбается. И капитан Глеб усмехнулся. Ему всегда становилось радостно, когда сын шутил так похоже на него.
– Я не усну.
– А ты и не спи, думай.
Лежать спина к спине было, конечно, тепло, но некоторые проклятые ветки всё-таки давили под рёбра. Они то вместе, то по очереди ворочались, пытаясь отыскать каждый себе удобное положение, но уюта для них в эту ночь быть просто не могло. Глеб не закрывал глаза, рассматривая в отсветах близкого костра сухую землю на пне и близкое переплетение различных корешков. Минут через пять он еле сдержал смех, когда Сашка в очередной раз, но как-то уж очень слабо и истомлено, шевельнулся во сне и тут же сладко засопел.
«Кто-то хотел сильно огорчить меня? Абсурд! В этом городе не осталось людей, питающих ко мне столь сильных чувств. Свалить вину за убийство на моего сына? Вероятно. Затеяно всё красиво, исполнено тоже…. И наш нож. Украли его у Сашки ещё осенью, а использовали только сейчас, в декабре. Убийца отличается если не мудростью, то хотя бы завидным терпением. Впрочем.… Ведь затею с нашей экспедицией я придумал буквально за секунды, а это значит, что и тот человек должен иметь хорошую жизненную реакцию. Утром нужно спросить, кто точно был тогда с ними летом на островах, когда нож пропал…».
Потихоньку отодвигаясь в сторону, Глеб приподнялся. Почувствовав шевеление, Сашка дёрнулся, но нарушать своё приятное сонное положение не стал.
– …Ты куда это опять собрался?
– Не волнуйся – здесь, рядом. Спи, я немного займусь костром, потом толкну тебя, сменишь.
– А.., тогда ладно.
Под редкими вздохами ночного ветра угольки в торцах прогоревших головешек на мгновенье вспыхивали и мерцали, как зловещие красные глаза.
Отойдя на шаг от огня, капитан Глеб потянулся, покрутил головой, разминая затёкшую шею. Ещё раз снял куртку, отстегнул тёплую подстежку и укрыл ей ноги сына.
Лица его Глебу не было видно; капюшон, надвинутая шапка и плотная ночная тень надёжно берегли ото всех мирный сон измученного переживаниями юного человека. Стараясь не наступать на ломкие ветки, Глеб понемногу собрал их все вокруг костра, подбросил по очереди в медленный огонь. Длинные палки, перегоревшие уже к тому времени посередине, он тщательно, стараясь не шуметь, передвинул ближе к центру костра.
