Ознакомительная версия.
– Практика показала, что фотографирование – наиболее эффективное средство, действующее одновременно в нескольких направлениях. Во-первых, мы сразу избавляемся от злоумышленников: они ни за что не хотят фотографироваться, даже если мы обещаем приплатить. Во-вторых, в случае ущемления интересов гостиницы можно сразу найти постояльца. И, в-третьих, подобная практика осуществляется в ваших собственных интересах. Бывало неоднократно, что кто-то на Ярмарке терял лицо, свой истинный облик – от неумеренных возлияний, например, да и от других причин… не будем ханжами, все мы люди, всякое случается. И лишь потому, что у нас осталась фотография, нам удавалось вернуть его. На Ярмарке случается разное…
Горничная проводила нас до двери номера и удалилась. Номер смотрелся неплохо, но мы его особенно не рассматривали – не за тем прибыли. С первого взгляда запомнились выходящие в просторную прихожую двери двух комнат: обширной спальни и не менее шикарной гостиной, в центре которой стоял стол, накрытый скатертью с двумя маленькими дырочками – скорее всего, от сигарет. Я решил непременно сказать о них администратору, чтобы нам не поставили в вину. Знаете, бывают случаи…
Наскоро разгрузившись, то есть сбросив рюкзаки и смахнув с ботинок дорожную пыль (ярмарочную решили оставить, всё равно сейчас снова осядет), мы собрались вновь выйти на улицу, но сначала решили вымыть руки: я всегда так делаю, входя в дом.
В туалете я с удивлением увидел стоящие в ряд три унитаза: гидроунитаз, электроунитаз и пневмоунитаз. И если с гидроунитазом все более-менее знакомы по домашней системе канализации, то пневмоунитаз, как позже пояснил Гид, происходил от слова «пневма» – дыхание, душа – по-древнегречески. То есть унитаз для души. То же самое и с электроунитазом: выполненный с учётом электрических процессов, происходящих в организме человека, уникальный унитаз предназначался для биоэнергетической оболочки человека, его астрального тела.
Таким образом, данный комплекс из трёх унитазов обеспечивал потребности трёх ипостасей человека, позволяя очистить не только тело, но и душу, а также электрическую астральную оболочку. Или, другими словами, тело, душело и астрело.
Вначале мы не хотели трогать своих съестных припасов – Гид пообещал показать потрясающий ресторан, – но потом, поразмыслив, решились: поставив рюкзаки в шкаф, наскоро приняли душ, и, несколько приободрившись, перекусили из остатков скоропортящегося рациона, оставив продукты длительного хранения в качестве НЗ – неприкосновенного запаса. После чего вышли на улицу немного побродить в окрестностях гостиницы. Провести лёгкую рекогносцировку и наметить план дальнейших действий.
Администратора на месте не оказалось; я оставил для него у дежурной записку, в которой предупредил, что в номере скатерть с двумя маленькими дырочками от сигарет, а мы не курим.
Из вестибюля стеклянные двери вели в пригостиничный ресторан. Пахло оттуда вкусно – несмотря на то, что мы неплохо подъели – и при случае мы решили ознакомиться со здешней кухней поближе. Но пока нас манила Ярмарка. Не есть мы сюда приехали, а быть. Быть-побывать.
– Мы вас не очень затрудняем? – вежливо спросил Том остававшегося в вестибюле Гида. – Конечно, когда мы наберёмся опыта, мы не станем вас мучить обычными познавательными прогулками и будем действовать более целенаправленно…
– Опыта? – изумился Гид. – Вы хотите набраться опыта?
– А что, разве нельзя?.. – в свою очередь изумился Том, а я принялся лихорадочно вспоминать: «Опыт – сын ошибок трудных…», «На ошибках учатся…» нет, это не то… «Повторение – мать учения…» Может, всё дело в степени родства? Но видимой связи я не нашёл и потому оставил попытки разобраться в их генеалогии. Для этого, как недавно заметил Том, надо обладать гениальностью. Или чем-нибудь подобным. По генезису аналогии…
– Ну что ж, пойдём, – после некоторых раздумий произнёс Гид. – Если вы не хотите есть, поищем то, зачем вы сюда пожаловали… хотя бы здесь…
– В этой забегаловке? – удивился Том.
– Зато какая вывеска! – возразил Гид.
«Пища для ума» – гласила вывеска. Украшенная затейливыми завитушками, невесомая, как бы парящая в воздухе, она вызывала ощущение чего-то пустого и легкомысленного. Да и название показалось мне слишком тенденциозным. Да и звучало оно слишком громогласно: вывеска была ещё и звуковая.
– Ну что, зайдём? – оглянулся я на Тома.
– Давай попробуем, – начал размышлять Том. – Ведь пища для ума – это мысли. Вдруг среди них… – Том сначала обрадовался, однако возможность увидеть собственную мечту поджаренной на сковородке несколько охладила его. И тем быстрее он устремился внутрь: а вдруг она не успела зажариться? Или не успели съесть? И тогда её можно будет вернуть!
Мы вошли. К нам тотчас подскочил разбитной официант, одетый в национальное платье, и, рассыпая комплименты, которые мелкими шариками отскакивали от пола, выбивая невообразимую дробь, проводил нас к столу. Комплименты прыгали в разные стороны и нас не задевали.
Проходя мимо двух боровообразных мужчин, сидящих под финиковой пальмой (финики уже созрели, судя по внешнему виду сидящих с перемазанными щеками, обрывающих их прямо с дерева), я услышал шипящие слова левого едока: «Не мечите бисер!..» Хотел ему ответить как-то достойно, да не нашёлся. Может, потом найдусь. Хотя бы так: «Но я же не вы – я из Женевы».
Усадив нас за стлик – такой маленький, что буква «о» в нём не поместилась, и поэтому он не был круглым, – официант лукаво наклонил голову и, хитро прищурив левый глаз, вполголоса произнёс:
– Фирменное… подавать? Только для вас…
– Ну, раз для нас, какие вопросы? Подавайте, – солидно ответил я, а Том чуть не заорал, опережая меня:
– Обязательно!
«Фирменное… что у них может быть фирменное?», – принялся размышлять я. Неевклидова геометрия, скажем? В собственном соку… Или апории Зенона – на вертеле, с лучком, помидорами и перчиком. А может, философская проблема соотношения бытия и сознания с новым взглядом со стороны в качестве приправы? С изнанки?
Ожидая заказ, я обратил внимание сначала на самое ближайшее, на стлик. Был он неправильной формы, но треугольным. И на четырёх ножках: три ножки по углам, а четвёртая бродила под поверхностью стола и что-то задумчиво напевала, обходя наши колени.
Она являлась подвижной точкой опоры, как пояснил позже официант, когда мы посетовали на неправильное поведение четвёртой ножки.
– Она играет очень важную роль, – сказал он, когда появивился с заказом, – подобно роли пятого колеса у телеги и пятой ноги у собаки. Несёт основную смысловую нагрузку. Иначе она не нужна: нет смысла.
– Ну, роль пятой собачьей ноги я знаю, – солидно протянул Том и процитировал наизусть малоизвестную «Балладу о пятой собачьей ноге». Официант выслушал её с благоговением. Оно было переброшено у него через руку. Мягкое такое, белого цвета. Тщательно отутюженное.
В ожидании официанта наш интерес переключился на посетителей. Перебросился, подобно тумблеру, из одного положения в другое. Хотя, учитывая количество посетителей, его можно было уподобить шаговому искателю. Или пакетному переключателю телеканалов.
К сожалению, с того места, где мы сидели, трудно было рассмотреть, что едят другие. Да и нехорошо подсматривать… не неудобно, а некрасиво, не принято в правилах хорошего тона. Но поскольку мы находились не в них, мы этим занимались тоже. И то, что я видел, давало мне возможность интерпретировать увиденное по-своему: помогала фантазия. Может, мои предположения не совсем соответствовали действительности, но я продолжал предполагать: мне нравилось давать нагрузку мыслительному аппарату, пищу уму – не затем ли и дали ресторану такое название?
Вот толстяк за столиком слева, склонившись над тарелкой, безуспешно старается раскусить небольшую теоремку. Его визави уже разжевал подобную, и теперь показывает соседу язык, на котором она лежит в разжёванном виде.
За соседним столиком юная дама (или же юно одетая – я не мог рассмотреть её лицо: проклятая близорукость!) держит острыми зубками коричневую плитку. Шоколад? Нет, поднимай выше: скорее всего, бином Ньютона, или же понятие о бесконечности. Да, трудновато будет. Кусочек от бесконечности не откусишь, придётся глотать целиком.
А что жуёт лысый справа? – сидящий, а не облысевший. Цилиндр рядом, на полу, сам в смокинге. Уж не теория ли относительности? Вроде мелькнуло нечто похожее на формулу E = mc2… или мне показалось?
Но тут появился официант. Он нёс что-то широко шкварчащее, буйно дымящееся в большой чугунной сковороде.
– Вот, – ловким жестом он поставил сковородку на стлик и отсупил в сторону. От сути. Супа-то здесь не было.
– Что это? – спросили мы с Томом. Хором, как будто сговаривались. Но запах, шедший от сковородки, вразумил меня: к столу подали жареные анекдоты. На собственном сале.
Ознакомительная версия.
