Ознакомительная версия.
«21 апреля 2006 года, г. Обод. Источник сообщает:
Вчера в редакции газеты «Ничего кроме правды» состоялось совещание творческих сотрудников, на котором обсуждался кадровый вопрос. Разговор возник в связи с тем, что руководство редакции (редактор Г. Минутко) решило в качестве реагирования на сообщение центрального телевидения о движении в сторону Земли оторвавшегося куска планеты завести в газете новую рубрику «Что я думаю о конце Света?». Прогнозируется значительное увеличение посетителей и писем в редакцию, поэтому потребовалось найти человека, который бы занимался этой рубрикой. Собственных сотрудников у нас мало, брать еще одного экономически невыгодно; поэтому решено было найти внештатного сотрудника – из пенсионеров, которым нечего делать. Обсуждалась кандидатура, предложенная самим редактором Г. Минутко, – Павла Петровича Грушина. Я своевременно указал на неправильный образ мыслей П.П. Грушина в прошлом и попытался было возражать по поводу выдвинутой кандидатуры, но товарищи со мной не согласились, а согласились с предложением Г. Минутко.
Считаю, что редакция, вовремя предупрежденная о политической ненадежности П.П. Грушина, сознательно (подчеркнуто мною – «К».) допустила крупный идеологический просчет. «Куница».
В доносе старшему лейтенанту осведомитель Шпынь не отметил некоторых деталей того мероприятия, во время которого, как он написал, «обсуждался кадровый вопрос». Поэтому мы вернемся к мероприятию, чтобы рассказать о нем подробнее и правдивее.
Собрав коллектив на внеочередное совещание, редактор надеялся поручить рубрику «Что я думаю о конце Света?» кому-нибудь из уже работающих сотрудников. Но, как выяснилось в первые же минуты разговора, поскольку дополнительная нагрузка не обещала ни копейки дополнительных денег, газетчики дружно стали сопротивляться, как выразился Петя Наточный, «эксплуататорским поползновениям начальства». Поняв, что коллективного отпора ему, к сожалению, не осилить, Григорий Минутко поднялся со своего стула и, обращаясь ко всем, сказал с нескрываемой обидой:
– «Ты меня хлебом не корми, а от работы избавь»; это про вас, коллеги… Не шумите, я, как говорят в Одессе, не упал с трамвая. Не тяни руку, Наточный, знаю, что хочешь сказать, послушай, что скажу я.
Минутко изложил свой новый кадровый план. Он согласен с выступавшими и никого не станет перегружать; он пригласит на работу внештатного корреспондента.
– Я хотел бы на этом месте видеть Грушина. Знаем Павла Петровича давно…
– Родился в простой семье, закончил Московский университет, в пьянстве замечен не был, но по утрам пьет воду, – подал реплику корреспондент Вася Субчик.
Редактор про себя одобрил шутку, но вслух счел нужным указать молодому коллеге:
– Не перебивай начальство, Вася, иначе ты никогда не станешь старшим корреспондентом.
– Учту.
Сделав выговор Субчику, Минутко опять обратился ко всему коллективу:
– Наш молодой коллега только что хотел изобразить тут некую всем понятную карикатуру, но по существу сказал правду: Павел Петрович, действительно, хорошо образованный и порядочный человек, и если мы ему выделим, по нашим скромным возможностям, незначительное вознаграждение…
При этих словах маленькая аудитория замерла и навострила уши. Редактор, однако, на этом впечатлении внимания заострять не стал, никак его не прокомментировал, он только вздохнул, после чего продолжил:
– В ободовской школе номер один Павел Петрович еще недавно преподавал литературу и русский язык, многие из здесь присутствующих были его учениками. Наточный, ты учился у Грушина?
– Учился. Строгий был учитель.
– Был бы строгий, ты бы не уверял нас, что премьера – это жена премьер-министра.
– Не было такого! – подскочил на стуле Петя Наточный.
Редактор примирительно махнул рукой в его сторону, мол, ну, не было, так не было…
Разговор подходил к концу, когда со своего места поднялся и попросил слова «ответственный по объявлениям» Шпынь. Пожевав губами и придав лицу усталую серьезность, он начал с общеполитической преамбулы:
– Газета, товарищи, в том числе и наша…
– Не только коллективный пропагандист, но и коллективный организатор! – опять с места выкрикнул нетерпеливый Вася Субчик, вызвав в рядах коллег негромкий поощрительный смех.
Иван Никитич вытер платком быстро вспотевший лоб и вернулся к началу речи:
– Газета, товарищи, в том числе и наша, есть важный идеологический инструмент…
Шли минуты.
Собрание терпеливо ждало, когда, наконец, редактор встанет со стула и, со всей своей боксерской силой ударив кулаком по столу, остановит этот, как любил называть подобные речи ответственный секретарь Толя Новиков, наболт.
Недовольно хмурясь, Григорий Минутко и в самом деле минут через десять поднялся со стула, но к оратору обратился вежливо:
– Покороче, Иван Никитич. Караул устал.
– Хорошо, – пообещал Шпынь и, закруглив просветительскую часть своего выступления, перешел, наконец, к главному:
– Павел Петрович Грушин, как здесь справедливо отмечалось, действительно и хорошо образован, и умен, но…
К этой минуте уже все понимали мысль Шпыня. Редактор, сидя за столом, сердито сопел и злился на самого себя: устроил, хренов демократ, разговор на пустом месте, вместо того, чтобы, заручившись согласием Грушина («согласится ли еще Павел Петрович?»), своей властью все решить без пустой коллективной болтовни.
А Шпынь в разожженный им костер торопливо подкладывал сухие ветки:
– Знаете ли вы, что Грушин когда-то был связан с одной московской антипартийной группой?
Коллектив знал это (как знал, заметим к слову, и то, что Шпынь уже много лет регулярно пишет «куда надо» доносы).
– …что по рекомендации органов госбезопасности он некоторое время провел в психиатрической больнице?
Знали и об этом.
– Что отец Грушина в свое время был арестован органами как враг народа?
В эту минуту выступавшего перебил низкий (от многолетнего употребления продукции местной табачной фабрики) голос фотокорреспондентки Аллы Кошкиной, положившей конец и выступлению Шпыня, и вообще всему уже не в меру затянувшемуся разговору. Алла любые мысли, которые приходили в ее крашеную в рыжий цвет головку, всегда старалась сообщать просто и популярно; на этот раз она лениво поднялась с места и, глядя прямо в разгоряченное лицо Шпыня, спокойно сказала:
– Пошел ты, Иван Никитич, в жопу.
Вслед за Аллой задвигали стульями и остальные.
Редактор счел себя обязанным мягко попенять Алле за то, что всеми разделяемую мысль она выразила не совсем корректно, но сделать это он не успел, потому что в это время в открывшихся дверях кабинета показалась седая голова аптекаря Гурсинкеля.
5.
Гурсинкель принес в редакцию очередную миниатюру; он очень извиняется, что, открыв без разрешения дверь, наверно, помешал важному собранию.
Улыбнувшись, редактор поспешил успокоить гостя:
– Ну, кому ты можешь помешать, Михал Михалыч? Проходи, садись, показывай опус.
Минутко взял протянутую Гурсинкелем рукопись и громко, чтобы слышно было всем, прочитал первую строчку:
– «Однажды мой попугай по имени Валидол…»
В эту минуту в утомленной совещанием голове редактора – тоже, между прочим, большого любителя анекдотов – возникла мысль разыграть аптекаря, так сказать, на его же поле, – конечно, если Гурсинкель этого анекдота не знает (а вдруг не знает? не может же он знать все!). Минутко медленно опустил вниз руку, в которой продолжал держать рукопись, и очень серьезно спросил аптекаря:
– Твой попугай, Михал Михалыч, говорящий?
У Гурсинкеля никогда не было ни говорящего, ни неговорящего попугая, но почему было к одному вранью не добавить еще одно? И автор миниатюр (ну, точно, не знал того анекдота Михал Михалыч!) гордо вздернул вверх подбородок:
– Конечно, говорящий.
– И он от тебя никогда не улетал?
– На днях улетал. А что?
– Да вот тут на днях приходили из госбезопасности, рассказывали: звонил им какой-то еврей – у него исчез попугай, предупреждал: «Если к вам прилетит мой говорящий попугай, учтите: я его взгляды не разделяю!»
Все посмеялись. Петя Наточный по-дружески похлопал аптекаря по спине.
В кабинете остались редактор и, по его просьбе, автор миниатюр. За несколько минуту до небольшого разговора, который здесь сейчас состоится, Григорий Минутко неожиданно ощутил в себе приступ сильно расстроившего его пессимизма. Только что потраченное на совещании время вдруг стало казаться ему потраченным напрасно, решение, которое по его инициативе только что было принято, неосуществимым. Грушин – человек гордый и, по слухам, сейчас он занят какой-то серьезной творческой работой; деньги («мизер!»), которые ему предложит редакция, Павел Петрович вряд ли возьмет, а предложение отвлечься от своей работы ради подозрительной рубрики посчитает издевательским. Конечно, вести рубрику можно поручить и кому-нибудь другому из пребывающих на «заслуженном отдыхе», в Ободе их много – скучающих без дела энтузиастов «патриотического воспитания молодежи», но Минутко во главе задуманной им акции видел только Павла Петровича Грушина – человека, которого уважал и ценил больше многих.
Ознакомительная версия.
