– Так что делать-то с ими. Мы их тут накормили, нам как раз обед привезли, а то оне уж больно измученные, да еще вещи с собой прут. Смотреть на них без слез нельзя, особенно на пацанов. Так как, посылать их к тебе или как? Я тут как раз машину придержал, что с обедом, – вопрошал бригадир.
– Говоришь, женщина и двое ребятишек? – переспросил Виктор Ильич. – Понятно. На грузовике в кузове не надо их. Я сейчас к вам свой УАЗик подошлю, на нем отправь.
«Женщина, пацаны? Видимо дочь отца от второго брака и ее дети», – размышлял Виктор Ильич, не обращая внимания на главбуха, держащего в руках принесенные с собой финансовые документы, которые его просил подготовить председатель.
– Вот что, Николаич, ты это, иди пока, сегодня боюсь у нас с тобой не поучится… Давай завтра.
Главбух удивленно пожал плечами, не понимая в чем дело, но бумаги свои собрал и удалился. Шофер на УАЗике обернулся до картофельного поля и назад где-то минут за сорок. Все это время Виктор Ильич то и дело подходил к окну кабинета и напряженно вглядывался в дорогу, и как только увидел пыль, поднятую приближающимся УАЗиком, вышел из здания правления…
Женщина оказалась среднего роста, остролицая и худощавая. По подсчетам Виктора Ильича ей должно было быть где-то тридцать шесть лет. Но смотрелась она старше. С заднего сиденья, где виднелись их вещи, чемоданы, дорожные сумки, выбрались два худеньких тонкошеих мальчика, старшему где-то лет тринадцать, младшему года на два-три меньше.
Председатель подошел:
– Здравствуйте, я Виктор Ильич Черноусов, а вы кто будете?
Женщина явно смутилась, волнение выразилось в несколько неестественной красноте, что постепенно заливала ее лицо.
– Здравствуйте… а ну поздоровайтесь! – тут же женщина прикрикнула на сыновей.
Те чуть слышно, едва не в один голос тоже поздоровались.
– Извините, я сейчас, – женщина повернулась и спешно пошла назад к машине, покопалась в какой-то сумке и вернулась, держа в руках паспорт и свидетельство о рождении. – Вот мои документы. Я Синицына Вера Ильинична, а это мои сыновья Владимир и Александр.
– Да я верю вам, – Виктор Ильич сделал движение, поясняющее, что он не будет смотреть документы.
Но женщина упорно протягивала ему почему-то не паспорт, а свидетельство о рождении. Виктор Ильич не мог понять, зачем так настойчиво она подает ему одно из свидетельств своих сыновей. Но она продолжала держать руку на весу, и ему стало неудобно отказываться его взять. Он машинально открыл бледно-зеленую двустраничную книжицу с гербом Казахской ССР на обложке и только тут понял, что это ее свидетельство, а не детей. Там значилось, что она родилась в поселке Солнечном Целиноградской области… И только тут до него дошло, она хотела чтобы он ознакомился именно с ее свидетельством о рождении, ибо только там было официально задокументировано, что ее отец не кто иной как Черноусов Илья Никифорович.
– Да верю я вам, верю, – как-то суетливо затараторил Виктор Ильич, давая понять, что и не сомневался в том, кто они есть. Хотя, конечно, собирался задать несколько вопросов, надобность в которых отпала после ознакомления со свидетельством.
И все же он не стал сразу приглашать новоявленных родственников прямо в свой дом, ему еще требовалось некоторое время, чтобы все осмыслить. Он повел Веру и ее сыновей в правление, в свой кабинет. То, что путешественники недавно пообедали в полевой бригаде и не были голодны, давало Виктору Ильичу возможность не отвлекаться на организацию их кормления и сразу поговорить со своей сводной сестрой, выяснить какими судьбами ее занесло сюда с детьми, и где ее муж. Мальчишки разместились в креслах для посетителей и вскоре, утомленные тяжелой дорогой, задремали.
– Вы, что прямиком из Солнечного? – осторожно осведомился Виктор Ильич.
– Нет, последние четыре года мы жили в Алтайском крае. Из Солнечного мы уехали в 2001 году, после убийства моего мужа, – не дрогнувшим голосом поведала Вера.
– Вашего мужа убили… где, в Солнечном!? – не мог не переспросить с явным изумлением Виктор Ильич, ибо в те годы, когда он там жил, убийства в поселке фактически не случались.
– Да, в девяностых, после того как развалился совхоз мы с ним попробовали заняться фермерством. Потом пожалели, да уж поздно было. Там творился полный беспредел, воровство, скот, машины угоняли. В девяносто восьмом мы собрали неплохой урожай. Муж дома не ночевал, охранял наш амбар. Однажды утром его нашли зарезанным, а амбар пустым, все до последнего зернышка вывезли… Больше года следствие длилось, так никого и не нашли, или не хотели искать, – вполголоса, чтобы не разбудить сыновей и не напоминать им о семейном горе, говорила Вера.
– Хоть подозревали кого-нибудь?
– Не знаю, меня в ход следствия не посвящали. Но вообще в те годы убийств много было. После того как почти все немцы, да и многие у кого в России и на Украине родственники были из поселка поуезжали, много в их дома пришлых поселилось, не поймешь откуда и каких наций, и бандиты среди них были. Да и милиция такая стала, одно слово что милиция. В общем, убивали часто, а убийц редко находили, особенно если убивали русских. В милиции или полиции, как она там сейчас зовется, тамтаршему былообернулся до ко сейчас одни казахи и они там как пустое место, не бандиты их, а они бандитов как огня боятся. Защищают не поселок, а себя и своих родственников. Дальше мы там жить просто не смогли. Как только я поняла, что убийц уже не ищут, решила ехать в Россию. Тут еще ненормальная обстановка на моей работе сказывалась. Я ведь педучилище окончила, в школе в младших классах преподавала. Так вот от нас стали требовать, чтобы все учителя овладели казахским языком. Особенно замучили комиссии, когда все основные учреждения нашего министерства из Алма-Аты в Целиноград, то есть Астану перевели как в новую столицу. Теперь все эти чиновники рядом оказались, замучили проверками. Нет, меня не увольняли, но все эти придирки по мелочам… В общем ни сама работать, ни учить своих сыновей в той школе я уже не смогла, – по прежнему без эмоций, то ли от безнадеги, то ли от усталости, продолжала свой рассказ Вера Ильинична.
Понятно… надо ж, ведь это и моя родная школа, я туда с первого по шестой класс ходил, Виктор Ильич тяжело вздохнул, что-то припоминая… Ну, а потом вы, значит, на Алтай перебрались? – он решил больше не расспрашивать Веру о Солнечном, не сомневаясь, что эти воспоминания ей даются с большой болью.
– Да, пять лет там прожили. Климат, природа все как в Солнечном, ведь по расстоянию совсем недалеко уехали, думали, что приживемся, да как-то не получилось. Там мы в небольшом селе жили, школа маленькая потому на работу по специальности я не смогла устроиться. Учебных часов совсем мало и они все между местными учителями поделены были. Мне даже группу продленного дня не дали. Пришлось все эти годы на ферме работать скотницей… Не знаю почему так, и там русские и мы русские, а на нас там как на иждивенцев смотрели, приехавших их объедать. Поверите, я даже гражданство там не смогла оформить, жила на птичьих правах, как специально мурыжили, издевались, а может взятку ждали, да откуда же у меня деньги-то. Я даже к губернатору, Евдокимову собиралась на прием ехать, просить, чтобы помог хотя бы с гражданством. Не успела… А как он разбился, мне как голос какой нашептал, что и нам там не жить. С прошлого года готовилась уезжать оттуда. Адрес вот старый ваш нашла, еще от отца остался. Собрались, снялись и поехали, раз мы ни в Казахстане, ни на Алтае никому не нужны, остается последнее, родственников искать… может они помогут, – женщина замолчала, в ее взгляде было столько усталости, безысходности, что Черноусову стало как-то не по себе. Тем не менее, он попытался что-то объяснить:
– Извините Вера… не судите строго тех людей… и нас. Ведь, наверное, в том селе, куда вы приехали, жили очень плохо.
– Да, бедно. У нас на Целине в советское время куда лучше было, а там, я узнавала, всегда еле концы с концами сводили, – подтвердила Вера.
– От нищеты этой проклятой люди и становятся такими завистливыми, черствыми. Бедность, это конечно не порок, но большое несчастье. У нас до сих пор считают по Гоголю, в Россию две беды дураки и дороги, а о третей как-то все время забывают, о массовой бедности, это тоже страшная беда, и главное ни с одной из этих бед никогда всерьез не боролись. Многие мыслители, так называемые, даже считают, что с этими бедами бороться все равно, что с ветряными мельницами. Ну, касательно дураков это может и верно, но с плохими дорогами и бедностью, разве же нельзя бороться? Вот хотя бы наше кооператив взять, только немного дела наладились, а уж все соседи злятся, иззавидовались, радуются если у нас какая неурядица случается, – Черноусов замолчал и словно собравшись с духом, заговорил после некоторой паузы. – Вера, и меня извините, не так должен был я вас встретить, сестру свою и племянников. Но я сейчас…
