Тяжело дыша, дядька Ваня вернулся к лежачему. Он еще постанывал, но скоро затих. «Мать честная! Да я ему позвоночник перешиб», – подумал дядька Ваня и присел над ним, трогая и легонько тормоша:
– Эй… Эй, очнись!
Лежачий был мертв. Ощупывая его, дядька Ваня наткнулся рукой на две папиросы, выпавшие из нагрудного кармана.
– Из-за дерьма-то какого? А? – сказал дядька Ваня, покачивая головой. И вот тут (вдруг осознав, что и точно из-за дерьма) он испугался. «Ну его к чертям. Иначе не миновать мне тюри», – мелькнуло в голове, и дядька Ваня быстро зашагал к далеким огням Поселка, домой. На всякий случай он дал крюк. Свернул к реке и уже оттуда – к дому. С ровно и четко постукивающим сердцем вошел в барак. При свете оглядел себя – ничего, никаких следов. Он постучал к Сашуку Федотову. Как всегда заспанный, Сашук вышел с пухлой записной книжицей и начал вычитывать:
– Вторая смена… Крекинг-завод…
– Да не нужно мне это, – сказал дядька Ваня.
Сашук зевнул. Его обычно вызывали, чтоб узнать о своей смене.
– Я ведь не пошел перемет ставить, – сказал дядька Ваня. – Не захотел. Зябко что-то.
– Где ж зябко. Теплынь.
– Слышь, Сашук. Людишки какие-то ко мне привязались. Следом ходят.
– Что за люди?
Дядька Ваня пожал плечами: не знаю…
Он уже спал, как что-то вдруг толкнуло его. «Кто тут?» – спросил он со сна. И сел на постели. Никого не было. И тут он услышал за окном шорохи. Он встал и на цыпочках подошел. Окно было распахнуто – он на ночь не закрывал его, теплынь. Он увидел три силуэта. У одного была за спиной берданка. «Ах, собаки!» – чуть не вскрикнул дядька Ваня. Но молчал.
С бухающим сердцем дядька Ваня подкрался к окну со стороны. Приник к стене. Теперь он видел лицо в профиль, плечо, руку человека и небольшой нож в этой руке… В эту минуту человек встал на завалинку. И всматривался в темь комнаты. Больше всего дядьку Ваню поразило это его лисье спокойствие – дядька не выдержал и крикнул:
– Я вам покажу!.. Марья, дай топора! я вот сейчас…
Тот человек спрыгнул с завалинки на землю, и не спеша – не спеша! – они ушли. Дядька Ваня стоял, оглушенный собственным криком, и вглядывался в темноту. Ушли?.. И опять била та нехорошая дрожь. Тяжело ступая, он прошел к шкапчику и выпил водки – он не закусывал, он опаленно отдыхивался и трясущейся рукой вытирал губы. «Да что ж это я дрожу?» – удивился он самому себе. Раза два под окном слышался свист. Надо было бы одеться, но сил не было. Так он и просидел с одеялом на плечах, пока не забрезжило.
Наутро ему стало стыдно своего страха.
– Ну что? Были? – спросил Сашук Федотов, когда шли на работу.
– Были.
Сашук покачал головой:
– Надо, может, мужичков кликнуть?.. Или, может, милицию позвать?
– Да будет тебе.
– Ну хоть давай я племяшу скажу. Он в милиции, при оружии, а придет просто как родич.
И тут дядька Ваня не выдержал:
– Не надо, Сашук. Ни мильтонов и никого других. Надо, чтоб все тихо. Я, понимаешь, убил… Из-за дерьма человека убил.
– Как убил?
– Да уж случилось…
Сашук Федотов внимательно выслушал и глубокомысленно сказал:
– Я ведь чувствовал, что ты где-то хвост им прижал. Я, правда, сначала на Зинку Тюрину думал… Ты ведь у нас хитер в этих делах…
– Какая к черту Зинка! – вспылил дядька Ваня. – При чем здесь она и они?
– И верно, – вздохнул Сашук. – Я как-то не подумал об этом.
Сашук устроил на работе так, что дядька Ваня смог поспать, – за него подежурят часа два или три. Тут же, на ватнике, постеленном на широкую доску, прижавшись к стене и дыша соляркой, дядька Ваня лежал с полчаса. Но уснуть не уснул. Сел, поджал ноги и смотрел перед собой. «Бу-бу-бу», – стучали компрессоры. А он смотрел перед собой и все обдумывал вдруг пришедшую мысль. Мысль была и проста, и хороша.
Но в завкоме ему сказали четко:
– Отпуск?.. Ты с ума сошел. Надо было раньше об этом думать.
– Раньше не раньше, а я уезжаю.
– Я те уеду! – закричал вошедший Калабанов. – Мы народ на лето распустили, планировали – ты понял? Работать кто будет?
– А ты поменьше на мотоцикле своем гоняй – вот и найдется кому работать! – И дядька Ваня хлопнул дверью. Вышел. Ответить-то он ответил, и неплохо, но и уехать не уедешь, это тоже было ясно. Да и злость появилась – неужели испугался? Плевать он хотел. Не испугался их в лесу, не испугается и еще раз. Тут главное – выдержка. И для начала дядька Ваня спокойно доработал свою смену.
Главное, было чем-то заняться до ночи. И не думать. Он оглядел удочки, но идти к реке на вечернюю зорьку и, значит, возвращаться ночью – нет, этого как-то не хотелось. И тогда он вспомнил Зинку Тюрину. А что? – тоже дело. Дома он хорошенько выпил водки и двинул к ее бараку. В груди разливалось тепло, дядька Ваня улыбался.
Он дошел к тому бараку, где жила Зинка с мужем. Надо было как-то ее вызвать, а березнячок – у речки – это ж совсем рядом. Бабенка это дело любила. Стоило мужику быть покрепче и лицом поглаже, глаза ее тут же выдавали ему всю правду.
Дядька Ваня прошелся мимо их окон и призадумался – как зайти, под каким видом? Муж Зинки, голубоглазый гигант слесарь, был человек доверчивый, с сердцем ребенка. И понятно, ей верил. Однажды, когда Зинку накрыли с Дубининым, голубоглазый силач спросил, заплакал:
– Он изнасиловал, что ль, тебя?
– Ага. Ага. Так и было. – Что еще могла сказать Зинка?
– Эх, горе горькое. А стыда-то сколько… Ладно, подавай заявление.
– Куда?
– В милицию… Или не надо? – удивился силач и снова заплакал.
Заявление подали, и Дубинин залетел на пять лет, не больше и не меньше – ровно на пятерку… Дядька Ваня еще раз прошелся под окнами. Немного поколебался. Но затем решил: «Небось второй раз ей в этом деле не поверят!» – и он вошел в барак, а затем стукнул в дверь.
– Здорово, слесарь, – сказал он. – Ты за грибами не ходил?
– Не, – сказал тот, выпучивая от неожиданности свои голубые очи.
Зинка молчала – чистила рыбу.
– А мне сказали, ты ходил. Брешут же люди. Ну извини. – И дядька Ваня ушел.
Через три минуты выскочила Зинка.
– Мой все удивлялся, – заулыбалась она дядьке Ване. – Никогда, говорит, Ванюха ко мне не заглядывал, даже в праздники… А за грибами, между прочим, мой не ходил ни разу в жизни.
– Может, с тобой сходим? – набрав воздуху в грудь, решительно сказал дядька Ваня.
– Я?
– А чего ж. Сходим да наберем!
И дядька Ваня заиграл серыми глазами. И захохотал: «Га-га-га-га…»
– Какие там сейчас грибы! – фыркнула Зинка.
Это уж ее дело было такое – отказываться.
– Да тут они. В этом березнячке.
– Какие еще грибы… Скажешь тоже! – смеялась она.
– Да нам много их и не надо, – улыбался дядька Ваня. – Штучки три найдем и по домам. Если подряд, это ведь быстро. Часа не займет.
Она еще помялась и поломалась. «Ну только не сейчас. Завтра. Ближе к обеду… И чтоб не опаздывать. Раз уж уговор – значит, не опаздывать», – сказала и повернулась. Ушла. Дядька Ваня, чувствуя в теле выпитое, провожал ее глазами. Эх, баба. Не понимает момента!.. До завтра еще дожить надо!
Но настроение было ничего себе – славное настроение. Он еще прикупил водки, набрал в запас еды, позвал к себе Сашука Федотова, и они вдвоем сели за обильный стол.
– Вот прямо тут к окну и подходили? – спрашивал Сашук.
– Прямо тут. Думают, у меня выдержки нет…
– Выпьем?
– Давай!
Выпили, и Сашук стал высказывать любимые свои мысли:
– Я всегда говорил, Ваня, с семьей разлучаться нельзя. Вот не останься ты один, ничего бы не случилось. Верно? – Сашук продолжал: – Семья – это как пашня. Тут надо пахать и пахать. Жена и семья – это все. Это в жизни самое-самое, Ваня!
Сашук всплакнул и протер глаза. Жена была от него через три стенки барака, в пятнадцати, можно сказать, шагах, но ему казалось, что он сейчас один, а жена далеко, и потому он как-то особенно любил и жалел ее. Выпили за жену Сашука и вообще – за семью. Запели песню.
Через стенку им постучали – ночь уже.
– Цыц вы! – крикнул дядька Ваня.
Они стали петь потише, но зато уж пели вволю. Сашук сказал:
– Ладно. Я с тобой, Ваня, останусь… Встретим их как надо.
– А знаешь, какая у меня мысль, Сашук?
– Ну?
– Вот жду я их. Знаю, что придут… И смелости тоже хватает. А нет-нет и мысль приходит: им-то терять уже нечего, а у меня дети.
– Это правильно, Ваня. Это очень правильно. Семья – это самое-самое.
– А с другой стороны: сколько ж их можно бояться?
– Тоже верно, Ваня. Очень верно.
– Вот то-то и оно!.. Ну, еще песню?
Первым захрапел Сашук. Он как сидел на кровати, привалившись к стене, так и заснул – только голову свесил и такие рулады выдавал сдавленным горлом, что дядька Ваня несколько раз просыпался. И опять засыпал, сидя и мало-помалу со стула сползая… Голос среди ночи был очень ясный и все тот же – лисий:
– Или спишь, родненький?
Дядька Ваня тут же открыл глаза. Сашук похрапывал. В окне был виден темноватый силуэт человека.
