Ознакомительная версия.
Эн Ронни, как всегда, смаковал. Новая жертва угодила в его паутину и это ему доставляло огромное удовольствие.
– Это был риторический вопрос, – сказал Эн Ронни, не дав вставить и слово своему собеседнику.
– А вот вопрос вкуса – это намного интереснее. Вот посудите сами, что стало бы, если бы у всех людей был хороший вкус? А я вам отвечу, они бы быстро пресытились прекрасным и после алых лепестков пахучей розы они принялись бы за объедки из собственных мусорных баков, ведь нельзя же все время есть одно и то же, нужно хоть как-то разнообразить свой рацион. Каким образом вы отличаете плохое от хорошего? Верно – сравнивая одно с другим. А вот представьте себе, что вас лишили возможности сравнивать, как вы тогда сможете отличить? Никак! У вас нет вкуса, вы не ощущаете запаха и не получаете особого наслаждения от пищи. Мир одного лишь вкуса – это мир безвкусный, а потому вы должны быть рады, что есть и другой привкус, менее приятный для вас, ведь оттого ваш выбор становится слаще прежнего. Разве не так? Я вам необходим в самую первую очередь, а потому я всегда был, есть и я буду.
Она секунды три не решалась с ним заговорить.
– Я бы хотела, чтобы вы подписали мне книгу. Признаюсь, я не буду ее читать, но мне хотелось бы иметь на память ваш автограф.
– С радостью! – улыбнулся Эн Ронни.
Когда она ушла, я еще минуты две не мог прийти в себя. Мне показалось, что его глаза и уши есть везде. Он подошел ко мне и заговорил.
– А я всего лишь взял ее собственные слова и переставил акценты… Ну, что, Габриэль, я смотрю, ты достаточно повеселился, а между тем нужно продолжать работать.
«Какой обаятельный экземпляр», – донеслось из другого конца зала.
* * *
«– Ты не такой, как он, ведь ты смотришь на зонт и рисуешь Мадонну. Эн Ронни лишен образного восприятия…
– Я знаю, Рита. Но это не делает меня настоящим художником. Я лишился своих красок, а потому во мне погибают мои герои, у них нет выхода наружу. Они перегнивают у меня внутри. Как это неприятно…
– Габриэль, а каково это – жить с выдуманной женщиной?
Это был самый сложный вопрос в моей жизни.
– Это как жить с человеком, у которого нет души. Я знаю, что ты умеешь чувствовать, обожать, восхищаться – но это не твои чувства, а мои собственные по отношению к себе. Я слишком влюблен в себя самого, чтобы полюбить кого-либо еще.
Рита задумалась.
– А почему тогда я не воспринимаю себя выдуманным персонажем? Почему тогда я могу чувствовать? Почему я дышу, а когда задерживаю дыхание, то мне так необходим новый вдох – почему во мне начинает угасать моя жизнь? Разве плоду твоего воображения нужен воздух?
В тот же миг я начал задыхаться, меня охватил ужас, я словно оказался запертым в собственном теле, и не мог сделать вдох. Что происходит?
Рита вдохнула.
– Какой вкусный воздух! Я наслаждаюсь тем, что умею дышать! Такое странное, особое чувство. Да, Габриэль, я не могу вообразить своей жизни без тебя, так как голос твой звучит в моей голове – вне зависимости от того, хочу я его слышать или нет, он мне подсказывает слова, которые нужно произнести вслух. Но ты ошибаешься, если считаешь, что у меня нет собственной души – ведь тогда тебе придется признать, что я болезнь. А ведь как прекрасно звучит – Муза, Вдохновение, Страсть…»
Зазвенел будильник, я открыл глаза. Уже утро? Это был сон или явь? Что Рита этим хотела сказать? Я взглянул на часы, пора выходить на работу, а то упущу драгоценные минуты своей жизни, проведенные с Эн Ронни.
* * *
– Здравствуй, Габриэль. Как я рад снова видеть тебя.
– Доброе утро, Эн. Я хотел спросить у тебя о Рите.
Он как всегда пришел позже меня на двадцать минут. Честно признаться, я не совсем понимаю, зачем ему каждое утро приходить, если от его присутствия количество покупателей, зашедших в этот магазин, не изменится. А свежую прессу можно почитать и дома.
– Габриэль, а ты никогда не думал о настоящей женщине? Так сказать, попробовать ее на вкус.
– Знаешь, Эн, «все эти женщины. Они горчат…»
Он засмеялся.
– Верно, мой друг. Я смотрю, ты времени зря не теряешь. Но я серьезно, – улыбка сошла с его лица.
– Мне кажется, Габриэль, ты не совсем понимаешь, что такое – Рита. Вот посуди сам, почему ты не можешь творить без нее? Ведь, казалось бы, она – женщина из твоих собственных фантазий, твое ярко воспламененное женское начало. Но, тем не менее, с ее исчезновением ты угасаешь, так сказать, теряешь свое мастерство. Но давай разберем с тобой следующее – если она, твоя Рита, есть «Муза», иными словами «Вдохновение», «Душевный порыв», то каким образом твоя песня может отобрать у тебя голос или, того хуже, слух? А, Габриэль? Возможно, следует поискать другой источник, если прежний для тебя уже пуст? Нет, не перебивай, я еще не закончил. Ты хочешь мне сказать, что ты – инструмент, погибший от собственный музыки?
Эн засмеялся.
– Но я тебя уверяю, что это не так. Если бы фортепиано ломалось от мелодии, а не оттого, что его выбросили из окна кому-то на голову, то цветок, в свою очередь, погибал бы от собственного аромата, а не от ног человека, который его растоптал. Тогда, сам человек, разумное существо, погибал бы от того, что познал душу свою. Ты ведь цветок, Габриэль? Я думаю, да. Но! Я не спорю, мой друг, есть люди, которых уничтожает собственная душа. Это мыслящие люди, но ведь ты не из их круга – ты не мыслишь, а просто морщишь лоб. А потому твоя Рита – это не твой палач, она не твоя совесть, а всего лишь пустышка, которая оправдывает тебя в том, что ты чего-то не можешь. Ты не терял талант, Габриэль, талант не зависит от муз!
– Ты хочешь этим сказать, что Рита – это лишь оправдание моего неумения?
– Я хочу сказать, что Рита зависима от таланта, а не наоборот.
Эн Ронни злился. Впервые за все время я увидел его в таком состоянии.
– Как ты глуп…
Он постучал по столу, но затем успокоился.
– Габриэль, ты ведь создание тонкой душевной организации, а оттого такое ранимое, чувствительное, потому, возможно, и творческое. Но ты, мой дорогой альбинос, хоть на секунду задумайся, если бы я хотел растоптать цветок, то стал бы я его брать с улицы и нести в свой дом, чтобы поставить на подоконник поближе к солнцу? Я устал, Габриэль. Ты неверно задаешь вопросы, а потому не получаешь ответы. Вместо: «Как вернуть мою Риту?», ты бы спросил у меня: «Что сделать, чтобы снова начать писать?» Ведь это для тебя гораздо важнее, я прав? Понимаешь, Габриэль, чтобы объяснить это на доступном тебе языке, мне нужно опуститься на твой уровень, а я хочу, чтобы ты рос.
– Куда мне расти, Эн, продавая чужие книги?
– Вверх, Габриэль, вверх! Ведь чужая книга для тебя – это как откровение, монолог с самим собой. Чужая бумага – это зеркало твоей недосказанности, а оттого ты так страдаешь, когда берешь в руки чужую работу. Ты водишь пальцами по обложке, но не находишь внутри своей книги. Разве это тебя не злит?
– Злит, еще как!
– Но почему тогда ты ничего не делаешь для того, чтобы тебя брали в руки, ведь намного прекраснее, когда смотрят в твою душу, а не в твои глаза.
– У тебя есть душа, Эн?
Эн Ронни улыбнулся.
– У всех она есть, Габриэль. Но не во всех книгах писатели оставляют свою душу.
Я загорелся, мне захотелось, во что бы то ни стало, закончить свой роман. Я ощутил прилив сил впервые за эти несколько дней.
– С чего мне начать, Эн?
– Для начала – убей Риту!
Это был самый необычный день в моей жизни. Мы проговорили с Эн Ронни часов восемь, а то и десять. Он давал мне ответы на вопросы, которые я боялся произнести вслух. Он просил меня быть откровенным, но я был осторожен, ведь каждое мое слово могло быть использовано против меня. Я наполнился совершенно другим источником, абсолютно новым – это придало мне душевных сил. В конце концов, я осознал, что лучше иметь такого друга, как он, чем нажить такого врага. Эн Ронни рассказал мне, как подчинить себе Риту, чтобы в моих руках она стала инструментом, кистью.
Я шел по знакомой улице, и впервые я смотрел на людей. Я не боялся смотреть им в глаза, вглядываться в их лица. Они пугались, что кто-то смотрит на них.
Я открыл дверь в свою комнату, распахнул окно и начал звать к себе Риту. Спустя несколько секунд она появилась в арке. Она стояла внизу и смотрела в мое окно. Рита была, как в первый день нашей встречи – с пустыми глазами и дрожащими губами. Она вошла в дом, и спустя несколько минут в дверь постучались.
– Здравствуй, Рита.
– Габриэль…
Она меня обняла, я прижал ее к себе. Я не слышал, как стучит ее сердце, но чувствовал, с какой силой билось мое.
– Я хотела…
– Ни слова, Рита. Тсс…
Я завел ее в комнату, заварил чай с бергамотом и поставил чашку у матраса, на котором она лежала.
Она смотрела в потолок. Когда-то мы вместе смотрели на звезды, мы ведь мечтатели – мечтателями быть легко.
– Что ты чувствуешь, Рита?
Ознакомительная версия.
