Александр Ахматов - Хроника времени Гая Мария, или Беглянка из Рима. Исторический роман

– Что-то мне невдомек! – с хмурым видом заговорил Марципор, почти все время помалкивавший. – О чем это мы здесь толкуем? Наш господин в крайне затруднительном положении. Нам бы поломать головы над тем, как ему помочь, а мы рассуждаем о кимврах, о союзниках, о рабах, которые когда-то сражались с Ганнибалом. Да прах их всех возьми! Клянусь Геркулесом, какое нам дело до всего этого, если…

– Погоди, Марципор, – остановил его Минуций. – Думаю, друзья мои, вы сами давно догадываетесь, что у меня на уме. Разумеется, если бы не ваши храбрость и верность мне, то не стал бы я обращаться к вам со словами, которые только насмерть перепугали бы людей малодушных и ничтожных… Итак, в каком отчаянном положении я оказался, вы знаете. Я решил все круто изменить, и не просто поправить свои дела с кредиторами – нет, у меня планы посерьезнее. Во мне накрепко засела мысль: а что если воспользоваться этим всеобщим страхом и смятением перед кимврами и призвать к оружию обездоленных рабов – самый горючий материал, готовый вспыхнуть от малейшей искры. Подбить рабов к мятежу – дело несложное, особенно для меня, человека с громким именем, римского всадника. Может быть, кто-нибудь из вас спросит: «А пристало ли тебе, свободнорожденному, римлянину, отпрыску знаменитого рода, связывать свою судьбу с беглыми рабами, подстрекая их против Рима, своей родины, своего народа, испытанного защитника Италии от всех ее врагов, причем в то самое время, когда ей грозит смертельная опасность?». Отвечу так: со своими врожденными римскими предрассудками я как-нибудь справлюсь, а что касается всего остального, то сразу скажу, что я вовсе не собираюсь изменять Италии и Риму в пользу варваров, грозящих им войной и разорением. Напротив, я при любых обстоятельствах буду непримиримым врагом кимвров, хотя мне придется биться и с римлянами, если они станут у меня на дороге. Ни о каком союзе с кимврами не может быть и речи. Я хочу, подняв мятеж, отвратить от этих диких варваров тысячи и тысячи невольников, которые без моего вмешательства, конечно же, будут встречать кимвров как своих освободителей. Разве тем самым я не окажу великую услугу родной Италии? Я надеюсь и хочу, чтобы несчастные обитатели рабских тюрем и крупорушек сражались за Италию, а не против нее. Думаю, они с готовностью откликнутся на мой призыв – им терять нечего. Но я также надеюсь, что за мной пойдут и свободные италийцы, которым я объявлю о своем намерении добиваться для них прав римского гражданства. Безусловно, все мною задуманное – дело крайне опасное, но не более, чем любая война, особенно грядущая война, которая придет из-за Альп. Это будет великая битва народов, в которой прольется море крови. Когда лавина кимвров хлынет в Италию, римляне и думать забудут о предводимом мною восстании. Именно это внушает мне надежду на успех. Сенат не знает, где собрать войска, чтобы закрыть от варваров альпийские проходы. В самом деле, какими силами располагает Рим? Может быть, Манлий с жалкими остатками легионов, разбитых при Араузионе? Или Марий, столько времени и сил потерявший, пока не справился с каким-то африканским царьком, который до сих пор водил бы его за нос, если бы по своей неосторожности сам не угодил в ловушку? Похоже, кимвры не встретят серьезного сопротивления и с непобедимыми силами подступят к Риму, как когда-то галлы, предводимые Бренном. Кто тогда придет на помощь осажденным? Кто явится вторым Фурием Камиллом195, чтобы спасти гордую столицу Италии? Кто знает, может быть, при виде бесчисленных шатров дикарей, раскинутых по берегам Тибра, надменный римский сенат растеряет всю свою спесь и будет рад любой помощи извне, даже армии, составленной из рабов… Как знать, что там записано в тайных божественных книгах судеб? Храбрым и деятельным сами боги помогают! Да и то сказать, разве справедливо, чтобы не стреляюший попал в цель, одержал бы победу пустившийся в бегство или вообще – бездельник преуспевал, а негодяй благоденствовал?.. Несколько дней назад я увидел вещий сон в храме Дианы Тифатской – она обещала мне свое покровительство и советовала смелее браться за дело… Итак, я открыл вам, как смог, свою душу и свои намерения. Теперь слово за вами. Что скажете? Поддержите ли вы меня в столь опасном деле? Будете ли вы мне верными помощниками? Могу ли я рассчитывать на вас?

– Клянусь всеми богами Олимпа! – воскликнул Ламид, на которого, как и на его товарищей, речь молодого господина произвела невыразимое впечатление. – Я готов поклясться, мой благодетель, что пойду за тобой, хоть на край ойкумены, хоть в Тартар! Уж во мне-то ты можешь не сомневаться!..

– И во мне! – вскричал Ириней.

– Для такого дела жизни не жалко! – заявил Марципор.

– Ничего другого от вас я и не ожидал, верные друзья мои! – с чувством сказал Минуций. – Отныне я возлагаю на вас троих ответственность по созданию нашей тайной гетерии. Завтра же отправляйтесь в имение. Старшим назначаю тебя, Ламид. Скажешь Аполлонию, что я прислал вас поработать на винограднике. Действовать начинайте без промедления. Всем рабам втолковывайте, что господин разорен и ждет их всех печальная участь быть распроданными поодиночке с торгов. Обо мне, разумеется, пока ни слова. До поры до времени никто не должен знать, что я посвящен в заговор. Воспламеняйте людей, придавайте им мужества! Говорите им, что для храбрых лучше потерпеть поражение в борьбе за свободу, чем вообще за нее ни разу не сразитъся. Кроме того, хорошенько разведайте, как обстоят дела в соседних поместьях: много ли там колодников и таких несчастных, кого держат под замком в мельницах и крупорушках, запирают ли других на ночь в эргастулах196? Помните: на этих обозленных и по-настоящему жаждущих свободы людей главная наша надежда. Они будут драться не на жизнь, а на смерть.

– А как нам прикажешь вести себя с Аполлонием? Не поговорить ли с ним по душам? – осведомился Ламид. – Ты ведь как-то сказал, что он один из верных тебе людей.

– Аполлоний, конечно, предан мне, – помедлив, отвечал Минуций, – особенно если учесть, что я отдал ему в пекулий восемь югеров земли с тремя викариями и обещал вольную… но, нет, он – управляющий, пусть пока занимается своим делом и остается в неведении относительно наших планов.

Так, в одночасье, положено было начало заговору, который спустя немного времени вылился в наиболее мощное и организованное восстание рабов за всю предшествующую историю Италии197.

На следующий день после триумфа согласно постановлению сената в городе справлялись всенародные благодарственные молебствия.

С утра начались обычные священнодействия во всех городских храмах. Перед раскрытыми дверями греческих святилищ собирались мужчины, женщины и дети в украшавших их головы венках. Они возжигали перед алтарями курильницы, источавшие благовонный аромат.

Одновременно шла подготовка к торжественному обряду в честь Двенадцати богов Согласия198. Этот ритуал назывался лектистернием. Он являлся особым видом жертвоприношения. В народе его называли «божьей трапезой». Лектистерний проводился под руководством жреческой коллегии септемвиров-эпулонов, в обязанности которых входило приготовление кушаний для богов и богинь Согласия.

Место для «божьей трапезы» отведено было в южной части Форума, между храмами Януса и Весты, рядом с Эмилиевой базиликой. Здесь храмовые служители установили в ряд несколько больших столов, накрыв их покрывалами, расшитыми золотом и окаймленными пурпуром, а перед ними – шесть обеденных лож с подушками. После этого служители торжественно внесли на площадь мраморные изображения богов и богинь. На главное ложе взгромоздили статуи Юпитера и Юноны, на остальных разместили попарно Нептуна с Минервой, Марса с Венерой, Аполлона с Дианой, Вулкана с Вестой и Меркурия с Церерой.

Юноши и девушки, исполнявшие роли слуг и прислужниц, возлагали на божественные головы пиршественные венки из живых цветов, жрецы-эпулоны торжественно разносили по столам золотые блюда с яствами и золотые кубки с изысканными дорогими винами.

Этот религиозный обычай вел свое начало со времени Ганнибаловой войны, когда карфагеняне, предводимые неистовым сыном Гамилькара Барки199, разгромили легионы Гая Фламиния у Тразименского озера. Известие об этом повергло римлян в ужас, ибо уничтожены были лучшие силы республики. Избранный диктатором200 Квинт Фабий Максим201, прозванный потом Кунктатором, прежде всего обратился к делам религиозным, считая, что Фламиний погрешил больше пренебрежением к священным церемониям и ауспициям, нежели безрассудством и невежеством. Поэтому он приказал отыскать в Сивиллиных книгах средство, чтобы умилостивить разгневанных богов и спасти Рим от гибели.

На основании рекомендаций Сивиллиных книг и был учрежден обычай устраивать Двенадцати богам Согласия торжественные застолья, получившие впоследствии название лектистерний, причем обычай этот скоро распространился и в отношении других божеств, как мужских, так и женских. Последним готовились отдельные пиршества, и статуи богинь помещали не на обеденных ложах, а на специальных скамейках с подушками, из-за чего обряд назывался селлистернием202.