– Потому и не нападали, что были защитники. Брошен взгляд на Надежду: каково сказано? Точная фраза. Умная фраза.
– С другой стороны, – рассуждает Валера, прохаживаясь по комнате (что непросто – ремонт), – и с твоей неоднозначной женой можно при наличии доброй воли поладить вполне. Она не подарок, это да... Но... практичная женщина, с хваткой... Мы находим общий язык.
– Я рад за вас.
– Мы вместе отделали ее комнату.
– Молодцы, – сказал я, ничуть не удивившись.
– Они уехали на время отделки, она и ее.
– С Эльвирой, – сказал я, – уехали?
– Нет, Эльвиру оставили нам.
– Какое доверие!
– Спит на кухне. Подожди, Олег, есть еще один вариант. Только не горячись. Ничего особенного. Я женюсь – фиктивно – на твоей жене.
– Поздравляю.
– С этим не поздравляют. Фиктивно.
Я и спрашивать не стал, зачем он женится, – я только сказал:
– Неплохо было бы посоветоваться с формальным мужем, есть такой.
– Ты, что ли? Да мы тебя даже тревожить не собирались. Без тебя меньше хлопот.
– Меньше хлопот жениться на моей жене?
– Конечно. Сейчас это оформляется в течение часа. Лишь бы деньги были и свой человек. Знаешь сколько стоит свидетельство о смерти?
– Тебе надо свидетельство о браке.
– О смерти.
– Чьей смерти?
– Твоей.
Мне показалось, что ослышался.
– Не пугай человека, – сказала Надежда. – Смотри, побледнел.
– Без проблем. У меня знакомая в ЗАГСе, вместе на баррикадах были. Оформляем тебя как усопшего – фиктивно! Твоя жена, вернее вдова, фиктивно вступает в брак. Со мной. Она – ответственный квартиросъемщик, я ее муж. Приватизируем. Сдаем или продаем. Тебе часть прибыли. А нам с Надюхой процент за хлопоты, нам много не надо.
– Если шутишь, – сказал я, – то очень глупо.
– Ну а ты умный, вот и дождешься, твоя жена без нас все оформит – без нас и тебя. Ты же палец, умный, о палец еще не ударил, чтобы оформить развод своевременно!
– Я не желаю обсуждать этот бред.
– Как будто кто-то твоей смерти хочет!.. Никто не хочет, не бойся. Или чтобы я домогался твоей жены?.. Может быть, ты ревнуешь?.. Так ты не ревнуй... Ты что думаешь, я действительно домогаюсь твоей жены?
– Он не домогается, нет, – обняла Надежда Валеру. – Он мой. Правда, Валерочка?
– Я бы мог и не говорить ничего, – сказал Валера, освобождаясь от объятий. – Ты бы ничего и не узнал бы. Подумаешь, бумажка!
– Бред, бред, бред!..
– В чем же ты бред усматриваешь?
– Во всем! Зачем тебе фиктивно жениться?.. Зачем мне фиктивно умирать?.. Чушь какая-то, идиотизм!
– Нет, дорогой, идиотизм – это не воспользоваться моментом, возможностями, ситуацией, вот что такое идиотизм! В стране чудеса происходят!.. сейчас такое придумать можно... все что захочешь!.. любую бумажку достать!.. А через месяц-другой ты в лепешку разобьешься, ни за какие деньги уже не дадут!.. ни о рождении, ни о смерти твоей, ни о чем не дадут!.. вспомнишь меня, так и будет!
– Да зачем мне бумажка твоя?! И потом, – возопил я, – я так и буду спать на антресолях?
– Можешь спать внизу, – спокойно ответила Надежда.
– С твоей тетей, да?
– У нее кроме кровати диван есть.
– У нее еще и любовник есть! Появился!
Надежда не поверила:
– Врешь.
– Отставной майор! Пьяница!
– Мы все не без греха, – примирительно произнес Валера.
– Но она ведь не гонит тебя на улицу, – вступилась Надежда за тетю.
– Здорово будет, когда погонит! Скоро погонит! Я сам уйду!
– Куда? – испугался Валера. – Живи где живешь!
Я открыл шкаф. Упала газета.
– Осторожно, запачкаешь!
Платья висели.
– Где мой костюм?
– В кухне! На вешалке!
Я в кухню пошел. Точно, мой костюм висел на вешалке, они перетащили вешалку из прихожей.
На меня зарычала Эльвира.
– Сидеть!
Приступ неизъяснимой мнительности овладел мною.
– Ты носишь мой костюм? – грозно спросил я Валеру.
– С ума сошел! Вот что я ношу! (Он был в рабочей одежде, перепачканной мелом.)
– А на улицу ты выходишь в моем костюме?
– Ну знаешь, у меня есть в чем выходить на улицу.
– В моем свадебном костюме!
– Олег! Ты снесешь его на барахолку! Ты опустился, Олег! Тебя видели на Сенной, ты продавал кактусы.
– Это было давно. Где галстук?
– Зачем тебе галстук?
– Галстук отдай!
– Да возьми ты свой галстук! Если хочешь торговать, вот, смотри. Нам нужны распространители. Можно без галстука. Потрогай. – Он протянул мне пачку обоев, именно пачку, а не рулон; то были прямоугольные листы ватмана с голубовато-серыми разводами, стилизация под мраморные плиты. – Я прихожую ими оклеил. И еще здесь оклею.
– Пачкаются, – сказал я.
– Ничего не пачкаются. Сами делаем. В ванну бензин наливаешь, сверху масляную краску жирным слоем. Бросаешь листы, чтобы плавали на поверхности... Краска впитывается, достаешь, сушишь. Проветриваешь...
– Ты наливаешь бензин в мою ванну?
– Мы их делаем у себя в институте!
Направляясь к двери и неся костюм, я спросил с горечью:
– Как твоя аспирантура, Валерий Игнатьевич?
– Какая аспирантура, Олег Николаевич? Ты же видишь, время какое!.. Какая, к черту, аспирантура!
Глава пятая
РАЗДЕНЬТЕСЬ И ЛЯГТЕ
Генерал взял лимон, выжимал сок на ломтики картофеля. Андрей Иваныч насмелел и спросил:
– А зачем же, ваше превосходительство, лимон?
Видимо, пронзило генерала такое невежество...
– Ка-ак зачем? Да без этого ерунда выйдет, профанация! А покропи, а сухо-насухо вытри, а поджарь во фритюре... Ну, куда-а вам! Сокровище, перл, Рафаэль!..
Е.Замятин
КАРТОФЕЛЬ ВО ФРИТЮРЕ
Следуя совету генерала, возьмем лимон, 800 г картофеля... (все по той же «Кулинарии»)Приятного аппетита!
– Блестяще! – восхитился Долмат Фомич. – Здорово сказано! У меня просто слюнки текут, как здорово!.. Ну вы молоток, молоток!
– Это, знаете ли, Замятин написал, «На куличиках». Я ни при чем.
– Нет, Олег Николаевич, Замятин дело прошлое, а вы наш сегодняшний день. Вы – наша главная удача, а не Замятин, я вами очень доволен.
– Смеетесь?
– Зачем же смеяться? Поощряю, а не смеюсь. «Поощрение необходимо таланту»... как что?
– «Как канифоль для смычка».
– Вот видите!
– Но при чем тут я?
– При том же. Вы умеете работать с чужим текстом, с цитатами... Знаете, это какая редкость сегодня! Найти, оживить, сопоставить!.. реанимировать!.. не перетянуть одеяло на себя, извините за выражение!.. Для этого нужен талант, определенный талант. Кто, ответьте мне, сегодня умеет работать с цитатами?
Мы вышли из-за стола после фаршированных баклажанов в соусе со сливками – прогуливались по банкетному залу вдвоем. В банкетном зале стоял ровный гул: библиофилы обсуждали книжные новости. Сегодняшний доклад был посвящен специфическим вопросам старения бумаги и книжного клея.
– Долмат Фомич, не подумайте, что я настолько честолюбив, что жду не дождусь, когда все это в печати появится, но, пожалуйста, разгадайте загадку, удовлетворите мое любопытство, как же так... зачем?.. Мне вы уже пятый гонорар платите, и немалый, но как же газета? Ни один номер еще не вышел...
– Не торопите события, Олег Николаевич. Газета есть, не когда она вышла или не вышла, а когда она есть. «Общий друг» еще не вышел, вы правы, но он есть. Он вошел в наш обиход в ранге идеи. Кто же скажет, что нет? Есть, есть.
– Есть надо, тщательно пережевывая пищу, – сказал проходя мимо Семен Семенович.
Подошел профессор Скворлыгин:
– Над чем работаете, Олег Николаевич? У вас удачный дебют.
Я отвечал в тон разговора:
– Над хлебобулочными изделиями. Хочу рассказать читателям «Общего друга» о галушках из ячменной муки. В повести Николая Васильевича Гоголя «Ночь перед Рождеством» есть классический эпизод...
– С галушками... – не удержался Долмат Фомич. – С галушками! Это просто сил нет как здорово! С галушками!..
– Не забудьте, – сказал профессор Скворлыгин, – галушки очень хороши с кислым молоком.
– Со свежим тоже неплохо, – мягко уточнил Долмат Фомич. – Лично я бы предпочел со свежим.
– А вы больше любите как? – мечтательно спросил профессор Скворлыгин. – Как самостоятельное блюдо или как дополнение к мясному?
– К мясному? – переспросил Долмат Фомич и почему-то погрозил профессору пальцем. – Нет, увольте. Разумеется, как самостоятельное. А вы?
– И я тоже, – ответил Скворлыгин.
Оба излучали радость неописуемую, аппетит отражался в глазах; оба так на меня смотрели, словно я сам был галушкой.
– Там ведь речь еще шла о варениках, – вспомнил профессор.
– В нашем случае, – сказал я, – это будут вареники со свежими яблоками. Кроме того, я расскажу о пельменях в омлете.
– А помните, как писал Белинский? – неожиданно спросил Долмат Фомич. – «Поэтические грезы господина Гоголя». Вот где поэзия. Ведь это, в самом деле, поэзия!
