– А я думал, Илья все же с тобой останется… – так неожиданно отреагировал на известие о разводе Бенедиктов.
Я удивилась, а Валерия только махнула рукой.
– Там, в офисе, Лиана, они разве что ставки не делают, кто с кем останется…
….Дела в ларьке шли ни шатко, ни валко. За углом открылся крохотный ночной магазинчик, в котором дешево продавали «стеклорез», и интерес к заводской водке сразу упал. Дорогие вина и коньяки покупали редко, выручка снизилась, наш неофициальный заработок тоже. Цены, между тем, росли невиданными темпами, и становилось понятно, что еще немного, и заработка в ларьке не будет хватать даже на хлеб.
В конце марта уволился Гордый. Семейство требовало совсем других денег. Вместо него со мной стал работать Сергей Пасхалов – парень балованный и взбалмошный. Было непонятно, что вообще заставило его идти работать в ларек. Родители его были людьми состоятельными и запросто могли позволить себе купить сыну квартиру и машину. В свои двадцать лет он был уже разведен, имел полуторагодовалого сына, на которого не обращал никакого внимания, и счастливо жил с новой подругой.
Он мог бы не работать, потому что деньги, которые он зарабатывал за смену, для него ровно ничего не значили. Если для нас они были единственным источником выживания, то он запросто мог набрать на них шоколадок и конфет для матери. Может, эта работа позволяла ему не просить у родителей на спиртное, другой причины я не видела.
Как-то он не пришел на смену, и я осталась в этом огромном, просматриваемом насквозь ларьке одна на всю ночь. Пока у ларька толпился народ, страшно не было. Самым криминальным по части «наездов» была глубокая ночь – между двумя и пятью часами утра. Народу в это время на улицах нет, а значит, нет и свидетелей. Что хочешь, то и делай.
Надо признаться, что наш ларек несколько раз «бомбили», то есть разбивали витрины и уносили собой, что под руку подвернется. Но каждый раз мне везло, это происходило не в мою смену. На мой взгляд, его даже мало бомбили, потому что среди всеобщей перестроечной разрухи это стеклянное, безукоризненно сделанное по всем правилам дизайнерского искусства чудовище бросало своим видом вызов нищете и грязи, царившей вокруг, и даже у эстетствующего интеллигента могло вызвать приступ разрушающего безумия.
Эти шакалы появились в четвертом часу. Возле ларька стояла машина, двое мужчин покупали шампанское. Они подождали, пока мужчины отъедут, потом приблизились к окошку.
– «Беломор» есть? – спросил один из них гнусавым голосом. – Нет? А что есть? «Астра»? Ну дай пачку «Астры»…
Когда я открыла окно, он резко вытянулся вперед, как бы стараясь залезть в окно. Он проверял, одна ли я. Потом они отошли на ту сторону улицы и сгрудились под фонарем. Их было четверо, лет пятнадцати – шестнадцати. Выглядели они мерзко: грязные куртки, рваные штаны, вязаные шапочки надвинуты на глаза. Они закурили, и поглядывая в мою сторону, стали перешептываться.
Меня прошиб холодный пот. Залезть в ларек ничего не стоит, достаточно выбить стекло в форточке. На улице никого нет, так что свидетелей не будет. Так что делай со мной, что хочешь…
Я зажала в руке нож, который всегда брала с собой на смену, и на всякий случай придвинула поближе несколько бутылок потяжелее. Лишь бы не получить ими же по голове! Ладно, прорвемся, уговаривала я себя, наблюдая, как к ларьку приближаются двое из них. Главное, не показывать страх! Зубы у меня лязгали, но я постаралась улыбнуться. Остальные двое встали «на стреме».
– Жвачку за сто рублей, – сказал рыжеватый блондин. Он прошелся взглядом по моей фигуре, нагло ухмыльнулся и подмигнул.
Окаменев лицом, я подала пластик жевательной резинки, взяла деньги, мой взгляд случайно задержался на втором – низкорослом, прыщавом подростке. Он был чернявый, с большими, как у жабы, мясистыми губами. Поймав мой взгляд, он недвусмысленно провел толстым, блестящим языком по губам. Меня передернуло.
– Ты что, одна тут? – сладко поинтересовался рыжий.
– Ну что вы, парни, – я старалась, чтобы мой голос звучал ровно, и мне это почти удалось. – Сейчас напарник подойдет.
Послышались голоса, кто-то подходил к ларьку. Они ретировались. Минут через десять за окошком снова появился рыжий.
– Привет! – он жизнерадостно улыбался, но лучше бы он этого не делал, зубов у него впереди не было. – Дай-ка мне пива!
– Пива?
– Ну да, пива.
– Значит. Пива… – тянула я, понимая, что это всего лишь начало.
– Ну да, всего-то банку пива. Ты ведь не хочешь, чтобы мы залезли в ларек все вчетвером и трахнули тебя? – на самом деле он произнес гораздо более грубое слово.
У меня нехорошо засосало под ложечкой. Я смотрела на него невидящим взглядом и думала, ударить его бутылкой сразу или подождать еще немного. Я ничего не слышала, кроме гулких ударов своего сердца. Лучше потянуть еще.
– Пива, говоришь?
– Ну да, всего лишь банку пива.
Выбор у меня был невелик, я грохнула банку о прилавок.
– И больше я вас тут не вижу.
Он с иронией посмотрел на меня, в окошко пахнуло гнилью.
– А как же…
Я закрыла окно, отошла за штору, села… Я все время прислушивалась, они могли выкинуть все, что угодно: разбить витрины, поджечь. Рядом заскрипел снег, потом послышался смех гиены… Я встала. Черт! Хоть бы рация была! Сколько раз говорили Игорю! В окно постучали. Я выглянула. Стучала женщина в высокой песцовой шапке и в пальто с песцовым воротником.
– Девушка! – закричала она. – Откройте!
Я открыла окно.
– Вызовите милицию! – попросила она.
Я лишь развела руками.
– Да вызовите же, вам что, жалко? У вас есть рация? – наконец сообразила спросить она.
– Нет! Рации у меня нет. А милицию я сама бы с удовольствием вызвала.
– Эти подонки ко мне пристают, деньги просят, – сказала женщина. – Господи, что делать-то? У меня ведь ведомственный автобус в четыре, как мне мимо них пойти? Я же на автобус опоздаю… Сволочи!
Я была с ней полностью согласна, но помочь не могла. Женщина заметалась у ларька, не зная, что делать.
– Десять тысяч у меня просят, откуда же у меня такие деньги?
На перекрестке показалась машина. Она свернула в нашу сторону и стала притормаживать. Женщина кинулась наперерез, размахивая руками. Машина вдруг резко остановилась, разом открылись все четыре дверцы, и из нее в неимоверном количестве (так уж мне со страху показалось) полезли здоровенные мужики. Женщина с визгом кинулась в сторону, потом оглянулась, остановилось и на этот раз уже с радостным криком бросилась назад, к машине: на плечах у мужиков блестели милицейские погоны. Впрочем, сильно они не спешили, выслушали бедолагу, купили у меня сигарет.
– Вас-то тут как, не пытаются потрясти насчет водочки или сигарет?
Я ответила, что банку пива у меня уже взяли. Милиционеры запрыгнули в машину и поехали искать четверку подонков, которые, конечно же, не стали их дожидаться, а как только увидели милицию, сразу метнулись через улицу и скрылись за домами. Остаток ночи я тревожно вслушивалась в уличные звуки, но все было спокойно.
Утром я без зазрения совести наябедничала Бенедиктову, что мне пришлось сидеть всю ночь одной, и Пасхалова уволили. Он даже не расстроился.
Моим следующим напарником оказался шестнадцатилетний накачанный мальчик. Кажется, он был боксером. Его наивность не смогли выбить четыре года упорных тренировок. Он не мог сложить два плюс два даже с помощью калькулятора, постоянно прятался за ящиками от знакомых.
Я поняла, что второго Гордого не будет.
Как раз в это время руководство «Актея» решило выяснить, отчего это вдруг снизилась выручка в ларьках. Проехав по точкам, бухгалтерша вдруг обнаружила, что цены не соответствуют накладным. Решение руководства было однозначным – цены «привести в соответствие», а продавцам жить исключительно на зарплату, которая составляла шесть тысяч рублей. К этому времени бутылка водки стоила три тысячи рублей. Возражения работников в расчет не принимались.
– Сделайте нам нормальную зарплату, и никто не будет накручивать цены! – возмущались продавцы.
Нас никто не слушал, и в один прекрасный момент конфликт перерос в открытое столкновение: приехавшая с Бенедиктовым бухгалтерша пришла в неописуемую ярость при виде завышенной цены на жевательную резинку. Мы с Валерией психанули и тут же, в ларьке, написали заявление об уходе. Бенедиктов печально смотрел, как мы пишем, понимая, что наступил конец его лафе: «халявная» половина «левака» приказала долго жить.
Только уволившись из «Актея», я поняла, что мой развод и вообще вся жизнь с Ильей остались позади. Обстановка в ларьке начинала давить: постоянные пересуды, пересказы, кто что сказал, кто что купил, кто с кем куда поехал…
Это надо было пережить, но, пережив один раз, нужно было идти дальше… Призраки прошлого стали понемногу отступать, однако совсем уходить в прошлое не спешили.
