– Твой дедушка – и правда чудо, – сказала Вика Даниле, когда последний блин был съеден. – После такого замечательного угощения я просто обязана помыть посуду…
– Даже не думай! – воспротивился было Данила. – Ты у меня в гостях!
Но она не стала его слушать. Ей и в самом деле было не внапряг помочь хоть в чём-то по хозяйству; жить же на всём готовеньком и беззастенчиво этим пользоваться на правах гостьи она бы просто не смогла.
Когда с посудой было покончено, а дедушка отправился в гостиную смотреть телевизор, Вика умоляюще взглянула на Данилу:
– Мы же пойдём сегодня на море? Ну, пожалуйста…
Тот сделал вид, что задумался, хотя на самом деле просто её поддразнивал.
– Ты хочешь прямо сейчас, в первый же день? Может, перенесём на завтра? А то скоро начнёт вечереть…
– Я не поверю в то, что нахожусь здесь, пока не помочу ножки в морской воде, – отозвалась Вика.
Данила не стал долго её мучить и рассмеялся:
– Ладно, тогда быстро собирайся! Хочу успеть показать тебе закат… Сейчас самое время, если выйти из дома в ближайшие минут пятнадцать-двадцать.
– Я мигом! – возликовала Вика. – Только купальник надену!
Они вышли из дома, дружно держась за руки, и зашагали по дороге. Вика сияла, а Данила был счастлив её радостью. Внезапно его окликнул женский голос. Обернувшись, оба увидели возле калитки соседнего дома женщину средних лет – полноватую и чуть уставшую, но всё ещё очень красивую, с длинной чёрной косой вокруг головы, в льняном цветастом сарафане.
– Даня, це ты?! – воскликнула она изумлённо. – Та якый ты красэнь став, чисто нарэченый! Жених!
– Здравствуйте, тётя Ксана, – душевно откликнулся он, улыбаясь до ушей. – Да, это действительно я. Пару дней назад приехал…
– А що в гости нэ заходышь, сынку? – Она всплеснула руками. – Галюся про тэбэ пытае, нудьгуе. Завитав бы колысь – чайку попыты, зи свижим варэнням. Памъятаешь, як ты мое варэння любив?
– Такое трудно забыть, – засмеялся Данила. – Галинке привет, забегу как-нибудь, да и сами заходите! Я ещё пару недель дома пробуду.
Вика немного понимала украинский язык – её бабушка родилась в Киеве, частенько пела народные песни и читала стихи на родном языке. Маленькой Вике украинский казался одновременно смешным и грубым, но, подрастая, она всё больше и больше проникалась его певучей прелестью.
– Что это там за Галя по тебе скучает? – шутливо толкнув Данилу локтем, спросила она, когда, закончив разговор с женщиной, тот потянул Вику за собой, чтобы продолжить путь. – «Уж нет ли соперницы здесь?» – пропела она грозно, и Данила весело расхохотался.
– Ну, что ты! Галинка – просто соседская девочка. Она росла на моих глазах, я всегда относился к ней как к младшей сестрёнке. Она и сейчас ещё мелкая – кажется, заканчивает последний класс школы.
– Однако эта самая тётя Ксана разговаривает с тобой, как с потенциальным женихом своей дочери, – заметила Вика и передразнила, строптиво уперев руки в бока и изображая украинский говор:
– «А памъятаеш, як ты мою доньку всэ на вэлосыпеди катав, на багажныку?»
– Ну, артистка. – Данила восхищённо присвистнул. – Да у тебя и вправду талант!
– Не уходи от разговора. – Вика ткнула его пальцем в бок. – А ну, колись: эта Галинка влюблена в тебя?
– Побойся Бога! Она же совсем крошка…
– Да ну тебя! Ты думаешь, что старшеклассницы не способны влюбляться? Что у них ещё не выросли сиськи? Да-да-да, я сказала слово «сиськи», и не надо делать круглые глаза, я вовсе не кисейная барышня…
– Я тебя обожаю, малыш, – продолжая хохотать, заявил он и, притянув Вику к себе, звонко чмокнул её в золотисто-рыжую макушку.
Дорога плавно спускалась к побережью. Затем нужно было свернуть на узкую тропинку и пробираться вниз, сквозь заросли кустов и трав, чтобы очутиться на местном, пригородном пляже – не совсем диком, как пояснил Данила, но и не шумно-туристическом. Вика всё ускоряла и ускоряла свой шаг, мысленно поторапливая и приближая долгожданную встречу с морем. И всё-таки увиденное в первый момент её ошеломило.
Море было спокойным, еле волновалось, и солнце уже начало постепенно свой неспешный путь вниз. Небеса чуть-чуть алели, но на пляже ещё можно было наблюдать купающихся.
В первое мгновение, увидев открывшуюся перед ней морскую гладь, огромную, которую невозможно было охватить взглядом, Вика остановилась как вкопанная. А затем, набрав в грудь побольше воздуха, с громким улюлюканьем рванула к воде.
– А-а-а-а!!! – вопила она, захлёбываясь от счастья. – Моречко моё, море!.. Я не верю!!!
Данила помчался за ней и поймал уже возле самой кромки воды.
– Сумасшедшая, – хохотал он, – ты собираешься сигануть туда прямо в одежде?
– Ах, да! – Вика быстро разулась, затем одним торопливым движением стянула с себя лёгкий сарафанчик, небрежно бросила его на гальку и, оставшись в купальнике, с гиканьем ринулась прямиком в набежавшую волну. Данила прыгнул за ней.
– Это кайф! – вопила Вика восторженно, прыгая по грудь в море, а затем набирала полные пригоршни воды и плескала ему в лицо. – Это что-то невероятное… Данька, это самое лучшее, что было со мной в жизни!
– Ты меня сейчас утопишь, – смеялся он, – я и не думал, что ты такая безумная…
Солнце клонилось к закату. Первое порывистое ликование Вику уже отпустило, и она просто плыла, удаляясь всё дальше и дальше от берега. Данила плыл рядом.
– А ты отличная пловчиха, – заметил он с уважением. – О, сколько нам открытий чудных, как говорится…
– Я же на Волге выросла, – отозвалась она насмешливо, – запросто переплывала с одного берега на другой… Это посложнее будет, чем барахтаться в невесомой морской водичке. Но, конечно, по своей величественности даже самую огромную реку с морем не сравнить… Я поняла, какая у меня теперь мечта. Когда буду старенькой седенькой старушкой, обязательно куплю себе домик у моря. Буду сидеть по вечерам на террасе в плетёном кресле-качалке, размачивать сушки в горячем чае, потому что зубов у меня к тому времени почти не останется, и смотреть на плывущие вдали корабли…
– А меня в твоей мечте не предусмотрено? – шутливо спросил Данила. – Приглядись-ка внимательнее – вдруг рядом с седенькой старушкой пристроился лысый и тоже совершенно беззубый старичок?
Вика засмеялась и ничего не ответила – просто взяла курс к берегу.
Когда они вышли из воды, солнце уже почти скрылось в море. Воздух стал ветреным и довольно прохладным, поэтому Данила торопливо набросил Вике на плечи свою футболку, чтобы она не простудилась. Потом он обнял её и притянул к себе. Вика не отстранилась.
Он поцеловал её. Впервые поцеловал «по-настоящему», как мужчина целует женщину, в которую влюблён. Его поцелуй был робким и требовательным одновременно, и Вика, дрожа то ли от холода, то ли от волнения, охотно ему отвечала.
– Ты удивительная, – отстранившись и перебирая влажные пряди её волос, прошептал он ей. Вика хотела ответить, но почувствовала, как что-то щекочет её бедро. Она подумала, что в купальник попал мелкий камешек, и слегка лягнула ногой, чтобы его стряхнуть. Однако щекотание не прошло. Она опустила голову, чтобы взять камешек в руки и выбросить, и…
…заорала на всю Ялту!
Посмотреть, что с ней случилось, примчалась половина пляжа. А Вика продолжала кричать, срывая голос и с отвращением указывая пальцем на то, что только что с себя стряхнула. Это оказался маленький крабик – совсем крошечный, не более трёх сантиметров в диаметре.
– Что ж ты так вопишь-то, он совсем безобидный! – Данила, смеясь, поднял крабика с гальки и попытался ей продемонстрировать, но она в ужасе отворачивалась и требовала убрать чудище с глаз долой. Все наблюдающие уже ржали в голос, но Вике было наплевать.
– Ну всё, всё, я его отпустил, – заверил Данила и крепко прижал её к себе, чтобы она успокоилась. – Всё хорошо, больше он к тебе не пристанет, обещаю!
Вика постепенно успокаивалась, но всё ещё продолжала дрожать крупной дрожью – не от холода, а от страха.
– Почему ты меня не предупредил, что у вас тут водится… такое? – стуча зубами, выговорила она.
– А я-то думал, что ты – храбрейшая из храбрейших и тебе всё нипочём, – беззлобно поддел её Данила. Заметив, что зеваки не расходятся, он жестом показал им, что всё в порядке: – Концерт окончен, спасибо за внимание, дорогие телезрители.
Все, посмеиваясь, стали разбредаться в разные стороны. Между тем солнце окончательно скрылось, и на берег опустилась густая южная ночь.
– Пойдём домой? – предложил ей Данила.
Вика лишь молча кивнула и натянула на всё ещё мокрое тело свой сарафанчик.
– Ты считаешь меня истеричкой? – осторожно спросила она по дороге, после недолгого молчания.
Данила удивлённо воззрился на неё:
– Что ты, малыш, конечно же, нет! Я считаю тебя очень открытой и непосредственной… и эта непосредственность сводит меня с ума.
