Ознакомительная версия.
— Эмка, скажи «синхрофазотрон». И мы станем миллионерами. Ну, давай, дружище, син-хро…
— Бу-бу…
— Ладно, тогда «баба». Поехали: ба-ба! Мама, он тебя уже может называть!
— …Мы освоили цвета! — гордо сообщал Сенька родителям. — Демонстрируем! Только в нашем цирке, уникальное представление, чудо-ребенок! Рассаживайтесь согласно купленным билетам.
Он расставлял на ковре разноцветные кубики — красный, желтый, зеленый и синий. Командовал сыну:
— Эмка, ползи, возьми желтый.
Малыш споро на четвереньках подползал к кубикам. И брал желтый.
Публика аплодировала.
— А теперь зеленый. Эмка, зеленый! Как кузнечик. В траве сидел кузнечик, зелененький такой. Зелененький!
После некоторого раздумья малыш брал красный кубик.
— О! — хватался за голову Сенька. — Позор джунглям!
Подражая отцу, Эмка обхватывал голову ручонками, зажмуривал глаза и качался из стороны в сторону. При этом настолько походил на забавную мартышечку, что все покатывались от смеха.
Когда Эмка сделал первые самостоятельные шаги, Сенька завопил на всю квартиру:
— Он пошел! Сам! Ко мне! Мама, папа, скорей идите, смотрите, он пошел. Ко мне!
«Такой же ребенок», — подумала Полина Сергеевна о ликующем сыне, который видел свою заслугу в том, что Эмка сделал первые шаги ему навстречу.
Окруженный заботой и любовью, живущий по строгому режиму, Эмка окреп, хорошо спал и ел, настроение у него было веселое, он хохотал по каждому поводу и улыбался в ответ каждому, кто улыбался ему. Если Эмка вопил и плакал, то чаще всего это был своего рода актерский плач. Ему не разрешали толкать в розетки острые предметы или кушать землю из цветочных горшков. Уличенный в этих занятиях и наказанный (его оттаскивали, говорили «нельзя!»), Эмка безутешно рыдал, при этом тихо подползал к розетке или к горшку. Замолкал на секунду, вопросительно смотрел на бабушку.
— Нельзя!
Снова плакал и передвигался в сторону заветных предметов.
Опять замолкал, надувал губки и смотрел на бабушку.
— Все равно нельзя! Я прекрасно вижу твои уловки, и твои рыдания на меня не подействуют. Ползи-ка лучше обратно. Хочешь, я тебе дам поиграть кастрюли?
У Эмки было много игрушек, но почему-то он любил играть с кухонной утварью.
Доктор Рубинчик, в котором Юся разочаровалась («Много из себя строит, — говорила она. — Обозвал меня идиоткой. Сам пигмей!»), теперь снова был частым гостем в их доме.
Во время первого посещения он спросил:
— А где мамочка?
— Отсутствует.
— Понятно.
Что ему было понятно, Полина Сергеевна не стала уточнять.
— Теперь вы будете иметь дело со мной. Меня зовут Полина Сергеевна. Доктор, у меня к вам есть ряд вопросов. Уместно их задать сейчас или когда вы осмотрите ребенка?
Полина Сергеевна реанимировала свои прежние знания о детском здоровье и подкрепила их современной информацией. Ее настольными книгами в последнее время были исключительно издания по педиатрии.
С доктором Рубинчиком они нашли общий язык. Не с первого визита, но присмотрелись друг к другу и нашли.
— Семен Семенович, я подозреваю, если ошибаюсь, не судите строго, что у Эмки небольшая дисплазия тазобедренного сустава и гипертонус икроножных мышц. Посмотрите, как он выворачивает левую ножку.
— Его осматривал ортопед?
— Не знаю. К сожалению, на многие ваши вопросы я могу ответить лишь: «Не знаю». Меня долго не было дома.
— В месяц, в три и в полгода ребенок должен был пройти всех специалистов. Гипертонус есть, вы правы. Думаю, массажем и упражнениями можно будет исправить, но точнее скажет ортопед. А что у нас с дерматитиком? А с дерматитиком у нас отлично, щечки чистые и гладкие, что твое яичко. Чего вы смеетесь, Полина Сергеевна? Ну, простите, мы, врачи, — циники… финики… пряники, — бормотал Рубинчик. — В изгибах локтей и под коленками, видите? Самые зловредные места. Попробуем одну хитрую присыпочку. Будете опылять после ванны.
— Ослаблять диету, вводить новые продукты еще рано?
— Рано, потерпите. Иначе картина будет смазана… картина… витрина… малина… В принципе я доволен. Да, доволен! Это видно невооруженным глазом. Отличный малыш.
— Спасибо! Я тоже довольна и хочу вам выразить большую благодарность…
— Зачем большую? Мой гонорар не увеличился.
«Какой он милый! — думала Полина Сергеевна. — Задиристый, но это, наверное, преодоление комплекса коротышки. Отличный врач, нам с ним повезло. Надо позвонить Леночке, которая его рекомендовала. Я выпала из светской жизни, и мне почему-то совсем в нее не хочется».
В первый день рождения малыша Полина Сергеевна хотела напомнить Юсе, когда та уходила из дома, что сегодня Эмке исполняется год и вечером планируется праздничный ужин. Но ничего не стала говорить. В конце концов, мать должна помнить о подобных датах. Полина Сергеевна не могла простить Юсе того, что в положенные сроки ребенка не осмотрели специалисты. Обнаруженные проблемы были не страшными, но все-таки требовали внимания, лечения. Эмке даже не сделали календарных прививок.
— Так он все время диатезом обсыпанный, — оправдывалась Юся. — И потом, есть теория, что прививки вредны.
— Теоретик! — едко цедил Олег Арсеньевич, но, заметив предупреждающий взгляд жены, вспомнив обещание не устраивать ссор, возмущенно шуршал газетой, закрывался ею.
Полина Сергеевна сделала и украсила маленький тортик из галет, пресных и безвкусных, но только их диета позволяла Эмке. Посередине тортика воткнули одну свечу. Эмка сидел в высоком детском стульчике, наряженный в новый комбинезончик, со смешным блестящим конусом на голове. Мужу и сыну, которые намеревались сесть за стол в домашней одежде, Полина Сергеевна велела переодеться.
— Майки, тапки… Что за вольности? У нас торжество. Рубашки… можно без галстуков, но ботинки обязательны!
Сама она надела красивое платье, обулась в туфли на каблуках. Это было маленькое тихое торжество, теплое, семейное и уютное. Когда за столом собираются родные и любимые — те, кто ценит повод торжества, кто понимает, что жизнь состоит из таких вех, из ритуального по дате, но не казенного по чувствам выражения любви и признательности, тогда происходящее и становится праздником.
Эмке очень понравилось задувать свечу. Он требовал ставить ее обратно, чтобы снова задувать и задувать. Потом ему сказали, что тортик разрешается кушать. Вилочкой, а если не получается, бог с ними, с хорошими манерами, можно брать руками.
— Мама и папа, — поднял фужер с шампанским посерьезневший Арсений. — Я вам очень признателен… типа…
— В смысле, — подсказала Полина Сергеевна.
— Да, в смысле — благодарен. За Эмку и вообще. — Он волновался, подбирая слова. — Я вам благодарен, что не упрекаете меня, мол, мы говорили, а ты уперся рогом. Ну, было, уперся. Был не прав. Это очевидно. Если можете… вы и дальше… не надо, ладно? Не надо тыкать меня в старое, пожалуйста. Я ведь не дурак у вас, я сам все понимаю. И обещаю вам! Честно обещаю, такое больше не повторится.
У Полины Сергеевны перехватило горло. Олег Арсеньевич кхыкал, точно сдерживал кашель. Нужно было как-то пошутить, сбить пафос, как обычно они делали в слишком уж патетические моменты. Например, попросить Сеньку вторую жену выбирать не на рынке. Но никто ничего не сказал, молча сдвинули фужеры.
* * *
Юся превратилась в приживалку, которая уходит, когда ей вздумается, приходит, когда захочет, а то и вовсе не приходит, где-то ночует. Если не приходит, даже лучше, свободнее. Ее кормят, стирают ее вещи, ни о чем не спрашивают, ни в чем не упрекают. Не любят, но терпят.
— Это ненормально, — говорил муж Полине Сергеевне. — Надо что-то делать.
— Конечно, ненормально, но что мы можем сделать?
— Лишить ее родительских прав?
— За что? Ногти ребенку вовремя не подстригает? Как говорил Базаров, она мать, и она права. Право всегда на стороне матери.
— Твой Базаров чепуху молол, к тому же плохо кончил. Она не мать, а акула — жирная тупая хищница!
— Олег, я тебя прошу! — морщилась Полина Сергеевна, но невольно подключалась к поношению невестки. — Какая же она акула? Она мелкий хищник, вроде пираньи. Если Юся уйдет, то заберет с собой сына. И будет его воспитывать на пару с Клавдией Ивановной. Мы окажемся бессильны. Сенька — студент, его никакой суд в расчет не возьмет. Мы с тобой даже опекунство при живых родителях оформить не сможем. Я тебя умоляю: не нужно никаких резких действий, пусть все идет как идет. Наберись терпения.
— И сколько нам придется терпеть это животное, именуемое матерью?
— Сколько нужно. Терпение — одна из немногих человеческих добродетелей, которая всегда бывает вознаграждена. У Юси в руках оружие, против которого мы бессильны.
— И она может вить из нас веревки?
Ознакомительная версия.
