Они как будто оказались на разных берегах, и Месяцев не хотел никаких мостов. Люля чувствовала: время вокруг них остановилось и загустело, как янтарь. А она сама – как муха в янтаре. Все кончилось тем, что она купила финскую морозильную камеру на сорок килограммов и, уезжая за океан, полностью забивала ее продуктами: мясо, рыба, птица, грибы, мороженые овощи, фрукты и ягоды. Все витамины. Этой морозилки хватало на несколько месяцев. Можно жить, не выходя из дома. И даже небольшую гражданскую войну можно пережить с такой морозилкой.
Месяцев постепенно отошел от исполнительской деятельности. Пятьдесят лет – хороший возраст. Но он уже сказал свое слово и теперь мог только еще раз повторить то, что сказал. Выросли новые, тридцатилетние и шумно рассаживались на пиршестве жизни. У них был свой стол.
Месяцева все чаще приглашали в жюри. Он больше представительствовал, чем играл. Когда приходилось давать концерты, он вспахивал пальцами клавиатуру, но думал о своем. Шел, как самолет на автопилоте. Программа задана, долетит и без твоего участия. И бывал рад, когда возвращался домой в пустую квартиру.
Он научился жить один и привык к своему одиночеству. И даже полюбил его. Люди мешали.
Однажды среди бумаг нашел листок со стихами Алика.
«Пусть руки плетьми повисли, и сердце полно печали…»
Месяцев не понимал поэзии и не мог определить: что это? Бред сумасшедшего? Или выплеск таланта? Алик трудно рос, трудно становился. Надо было ему помочь. Удержать. Жена этого не умела. Она умела только любить. А Месяцев хотел только играть. Алик наркоманил и кололся. А Месяцев в это время сотрясался в оргазмах. И ничего не хотел видеть. Он только хотел, чтобы ему не мешали. И Алик шагнул в сторону. Он шагнул слишком широко и выломился из жизни.
Когда? Где? В какую секунду? На каком трижды проклятом месте была совершена роковая ошибка? Если бы можно было туда вернуться…
Когда становилось невмоготу, Месяцев покупал коньяк и шел к Льву Борисовичу.
Лев Борисович в последнее время увлекся фотографией, и на его стенах висели храмы, церквушки, старики, собаки, деревья.
Пили коньяк. Все начинало медленно кружиться по кругу.
– Я сломан, Лева, – сознавался Месяцев. – У меня как будто перебита спина.
– Почему? – Лев Борисович поднимал брови.
– Меня покинули сын, талант и любовь.
– У меня никогда не было ни детей, ни таланта. И ничего – живу, – комментировал Лев Борисович.
– Если бы я не прятал его от армии, если бы он пошел в армию, то остался бы жив…
– Или да, или нет…
– В тот день он сказал: дай денег. Если бы я дал ему деньги, он пошел бы на день рождения. И все бы обошлось…
Дальше Лев Борисович знал: Месяцев расскажет о том, как он выгнал Алика, как Алик попятился и ударился плечом о косяк и как ему было больно.
– Сейчас уже не больно. – Лев Борисович покачал головой.
– Он сказал: «Уйду, уйду…» И ушел навсегда.
Месяцева жгли воспоминания. Он говорил, говорил, чтобы не так жгло. Облегчал душу. Но зато нагружал душу Льва Борисовича. Лев Борисович искренне сострадал другу, но в конце концов научился противостоять нагрузке. Он как бы слушал вполуха, но думал о своем. Уезжать ему в Израиль или нет?
С одной стороны, туда переехали уже все родственники и на пенсию можно прожить безбедно. Овощи и фрукты круглый год. Апельсины стоят копейки. Вообще ничего не стоят. А с другой стороны, Израиль – провинция, как город Сухуми с пальмами. Все говорят только про деньги. И дует хамсин, какой-то мерзкий суховей. И вообще – он русский человек, хоть и еврей.
– А как ты думаешь? – спросил Месяцев. – Могла лавина придавить Алика?
Лев Борисович очнулся от своих мыслей.
Глаза у Месяцева были ждущие, острые, мученические. Надо было что-то ответить, но Лев Борисович не слышал вопроса. Отвлекся на свой хамсин.
– Что? – переспросил он.
Месяцев понял, что его не слышат. Он помолчал и сказал:
– Ничего. Так…
Его зовут Ник. Ему тридцать пять лет. Он молод, красив и талантлив. И все это – не пригодилось. Красота, ум, талант – все уходит, как дым в трубу. Никому не надо.
Десять лет назад Ник окончил театральную школу. О! Какое было время… Как они пели, пили, мечтали, любили… Как он просверкнул на выпускном спектакле… Все думали, взошла новая звезда. А потом все кончилось. В Англии много безработных актеров. И Ник среди них.
Катрин говорила: «Ты лучше всех. Ты единственный». И родила ему двоих детей, мальчика и девочку. А через пять лет вышла замуж за зубного врача с хорошей практикой.
Ник – красивый и талантливый, но ничего не зарабатывает и на всех обижается. Все вокруг виноваты. Бедный и нервный человек может надоесть кому угодно. Катрин ушла, и увела детей, и увела свою любовь и заботу. И мебель. Ник остался в пустом доме. Спал на полу. Попытался устроиться официантом, но тоска по семье и невостребованный талант плакали в нем, и Ник задумывался посреди ресторанного зала, натыкался на посетителей, ронял подносы. Его выгнали.
Тридцать пять лет – не много. Но и не мало. К этому времени все должно состояться. А у него все рухнуло. Ник оказался в руинах своей жизни.
Можно, в конце концов, жить и в руинах. Но подоспело еще одно несчастье. Его мама попала в автомобильную катастрофу. Случилось так, что водитель грузовика – какой-то неизвестный водитель какого-то грузовика – умер за рулем от сердечного приступа. И грузовик – неуправляемый, как рок – мчался по дороге. И врезался в машину его мамы. В результате – множественные переломы, множественные операции – мелкие и крупные.
Врач госпиталя, молодой и серьезный, сказал, что лечение будет долгим. Понадобится много времени и много денег.
Когда все рушится и обломки падают на голову, на что рассчитывает человек? На чудо. И вот оно – чудо.
Вернувшись домой, Ник стал рассматривать газету с предложениями работы и наткнулся на объявление: «Мистер Соколов хочет отправиться в путешествие по России, и ему нужен секретарь».
Мистер Соколов – странное сочетание. Мистер – значит англичанин. Так же как мсье – значит француз. Соколов – типичная русская фамилия. Получается – русский англичанин.
Именно так и оказалось: Соколов – русский по происхождению. Но всю жизнь прожил в Англии. В начале века он был вывезен восьмилетним мальчиком из России. И в конце жизни, глубоким стариком, решил посетить свое родовое имение на Волге. Зачем? А непонятно. Тянет.
Еще несколько слов о мистере Соколове. Ему восемьдесят три года. Парализован. Его жизнь протекает в коляске. Миллиардер.
В молодости это был пьяница, развратник, обжора, драчун и гениальный бизнесмен. Моцарт бизнеса. Сейчас все в прошлом. Он не может ни есть, ни пить – тяжелый цирроз. Протертая диета и минеральная водичка. О драках и женщинах говорить не приходится. От дел отошел. Скучно. Да и зачем? Умножать богатство внукам? Того, что останется, им хватит на четыре жизни.
Что же вместо всего? Пустота. Тоска. Ненависть к живущим. К тем, кто останется жить вместо него.
Соколов хочет побывать в родовом имении на Волге, прикоснуться к корням. И взять секретаря, молодого человека. И заставить его делать то, что он сам уже не может: есть, пить, драться, развратничать. Жить вместо себя. А он, Соколов, будет при сем присутствовать. Как зритель в театре. Воспринимать опосредованно.
Гордый человек на это не пойдет. А с барахлом связываться неинтересно. Значит, надо взять гордого, достойного и сломить. Купить. Подчинить. Подавить. И заставить.
Ник ни о чем таком не подозревал, когда пришел по адресу. Они знакомятся. Видят друг друга. Старик – симпатичный, легкий, с большими, как у кузнечика, сумасшедшими глазами.
Ник тоже нравится Соколову. Старик – мудрый, как змий, видит все и сразу: хрупкую душу, нестойкую артистическую сущность, бедность, практически нищету, нежность души, доверие к жизни и надежду. Старик понимает – такого жалко ломать. Но оттого, что жаль, – хочется еще больше. Соколов постепенно уходит из этого мира, и ему ничего не жаль. Пусть за его спиной останутся выжженные города, искалеченные судьбы.
Соколов назвал сумму. Ник не поверил. Ему показалось, что он ослышался.
– Сколько? – переспросил Ник.
Соколов – повторил. Все правильно. Ник не ослышался. Он был хороший актер и поэтому хорошо сыграл невозмутимость.
– Согласен, – спокойно ответил Ник. За такие деньги он готов на все. Кроме убийства, конечно. Хотя, как знать… Смотря кого убить и за что… Если за дело, то почему и нет. За такие деньги. На эти деньги можно купить свой театр, вылечить маму, вернуть Катрин. И всего за месяц работы…
Через неделю вылетали в Москву. Соколова провожала куча родственников. И даже здесь, в аэропорту, было заметно обоюдное раздражение.
