Ознакомительная версия.
В коридоре послышались женские крики, хлопнула дверь – один раз, второй.
– Вон, слышал, – стараясь не выдать себя, шептала баба Даша. – Там все гуляют. Он девах голых в коридор выгоняет, а они рвутся назад, к нему, окаянному. А он сам не понимает, чего творит. Такой малой, а уже в запое. Что делается!
– Да оставьте вы его в покое, баба Даша, все равно ничего не сделаете. Человек живет в свое удовольствие! Его ж в пример надо ставить – ни забот у него, ни хлопот. А мне скоро в ночную смену собираться. Надо бы поесть чего-нибудь.
– Поешь, поешь, конечно, тебе надо есть – вздохнула баба Даша.
В комнате было душно и прохладно одновременно. Так, по крайней мере, показалось Артёму. «Вот оно, одиночество – подумал он. – Уже даже не могу решить, разобраться, хорошо мне или плохо, холодно или жарко, хочу есть или нет».
В холодильнике терпеливо дожидались йогурт и остатки пельменей. Греча закончилась. Макарон не было. Колбаса была съедена еще утром.
– Нет, так дело не пойдет – строго сказал Артём сам себе. – Я совсем из-за Алины не думал о себе, совершенно. И что вышло из этого всего? Как она могла так поступить со мной, вот как? В голове не укладывается! Снова пельмени. Вот доем эти и хватит. Надо сделать паузу, а то они мне уже снятся. Сколько можно?
Он снова, стоя на кухне, варил пельмени и снова медленно их ел, растянувшись на подоконнике и приоткрыв окно. С того момента, как Артём прочел сообщение от Алины, перевернувшее все и вся, прошло двенадцать часов. А он уже чувствовал одиночество, щемящее, колющее, заставляющее расплакаться. А что будет дальше? Он ругал себя за фразу, которая постоянно, неотступно крутилась в голове. Я тебя не прощу никогда.
«Так нельзя, надо простить, обязательно простить, но как? Как я могу простить ее? Столько волнений! И я думал, я вправду думал, что все будет по-настоящему, а она, она…».
По щекам покатились слезы. Пельмени сразу стали какими-то слишком солеными. Артём быстро доел оставшиеся и вдохнул поглубже воздух с улицы, высунувшись в окно. Впереди снова была смена, шум цеха, коробки, сквозняк, погрузки и разгрузки – все, на что Артём решился исключительно ради Алины. Он не уехал домой, не подыскал себе какое-нибудь более спокойное местечко. Он просто взял и направился туда, где предлагали большие деньги, не озадачивая себя размышлениями о том, что нужно будет делать для того, чтобы их заработать. Именно заработать, а не получить.
Артём вспомнил про телефон. Никто не звонил и не писал. Эта ситуация его совсем не удивляла. Напротив, он пожал плечами и немного порадовался тому, что хоть в чем-то у него наблюдается стабильность: он никому, абсолютно никому не нужен. Ну, может быть, родители звонили раз в неделю – и все, больше никому. Когда с ним была Алина, он забыл о тех, с кем дружил и общался – и эти люди пропали, растворились в толпе. Для них Артём просто перестал существовать. Как вернуть все обратно?
Никак. Просто потому, что это никому не нужно. Совсем никому.
Дорога на работу Артёма не вдохновляла так, как это было накануне. Он старался подумать о чем-нибудь хорошем, приятном, но кроме Алины и воспоминаниях о ней сосредоточиться не мог больше ни на чем. Корпус цеха показался Артёму ужасно страшным, закат блеклым и невнятным. Хотелось закрыть глаза и не видеть того, что происходит вокруг.
Из-за приоткрытой двери цеха слышалось поскрипывание конвейера, лязганье металла об металл, шорох фольги, стук упаковочного автомата – линия работала так, словно никаких происшествий предыдущей ночью не было и в помине.
– Ну, здравствуй! – Василии крикнул вслед Артёму, поднимающемуся по лестнице на верхний ярус, в раздевалку. – Сегодня все как обычно, до перерыва мотаешься с коробками, потом идешь загружать машину вместе с Макаром.
– Хорошо – машинально ответил Артём.
– Что? – переспросил Василии.
От постоянного шума у всех работавших в цеху немного притуплялся слух; приходилось кричать очень громко, одновременно удивляясь, как это голосовые связки могут все это выдержать.
– Говорю, что понял все! – выпалил Артём.
– Выглядишь не очень, – Василии рассматривал его издалека, но у Артёма было ощущение, что его как подопытную инфузорию-туфельку посадили под микроскоп. – Ты хотя бы спал?
– Мое дело – спокойно ответил Артём и добавил. – Конечно, спал, куда я денусь?
То, что сказал Василии, Артём не расслышал. Он просто развернулся и стал подниматься по лестнице. В конце концов, нужно было переодеваться и идти на линию. Там работа уже кипела – однообразная, скучная, тяжелая, выматывающая. Аня не подавала виду, что рада его видеть. Впрочем, возможно, она просто не хотела смущать Артёма своим вниманием. Заметив, что он на нее поглядывает исподлобья, Аня подмигнула и демонстративно отвернулась, словно этого небольшого знака внимания, неосторожно брошенного взгляда ей совершенно предостаточно.
Время для Артёма больше не бежало, оно мучительно тянулось. Если раньше он был воодушевлен тем, что, отработав смену, вернется в общежитие и прочтет сообщение от Алины, что-то теплое и нежное, то теперь ждать было нечего. Устав от шума оборудования, Артём порылся в кармане и достал плеер.
Песни по радио передавали совершенно разные – веселые и грустные, ритмичные и спокойные, медленные и очень быстрые, старые и поновее.
Их пели сильными и слабыми, мужскими и женскими голосами. Пели и на русском, и на английском, и на французском, и еще на каких-то языках, о происхождении которых Артёму задумываться не хотелось. Но во всех песнях в самых неожиданных местах ему слышалась одна и та же фраза.
Фраза-копье, фраза-огонь, фраза-молния, не оставляющая после себя ничего живого. «Я тебя не прощу никогда».
Жанна, вечно подкалывавшая Артёма и не способная обходиться без колкостей, пошлостей и мата, была на редкость невозмутима. Иногда она снимала свою детскую панаму, чтобы пальцами с изгрызенными ногтями осторожно почесать стриженную ежиком голову.
«А она и вправду похожа на лесбиянку – подумал Артём. – Вообще какая-то странная. Хотя какое мне до этого есть дело? Пускай себе будет на здоровье, лишь бы на меня не орала и вонь не устраивала. У меня других проблем хватает, их полно».
Заклеивая коробки с мороженым и водружая их на телегу, Артём повторял: «Никогда». Ровно сутки назад это «Никогда» было «Всегда», и как все изменилось, не заметил даже он сам. Все, измерявшееся ранее чувствами и днями до встречи, стало измеряться лишь временем, оставшимся до конца смены, тоннами, коробками, телегами.
Во время перерыва Артём незаметно проскользнул по верхнему ярусу на крышу. Он сел по-турецки и принялся есть мороженое. Какой-то особый шик есть в том, чтобы приготовить мороженое самому: стащить со склада вафельных рожков, налить в них сгущенного молока, сверху немного мороженого и посыпать все это шоколадом. Или нугой, когда ее крошат на маленькие кусочки под строгим взором Василича. Василич контролировал процесс самолично после того, как месяц назад одну работницу поймали на проходной стремя килограммами нуги.
«Зачем ей столько? – недоумевал Артём – Когда хватит и маленького кусочка. А три килограмма, что с них толку? Наесться на всю жизнь, чтобы покрыться мелкими красными прыщиками и нуги больше в жизни не захотелось? Нет уж, это точно не для меня».
– Ну, как ты? – сзади послышался вкрадчивый голос Ани. – Не знала, что ты проводишь перерыв здесь. А я тебя в раздевалке искала.
– Зачем? – спросил Артём, спешно проглотив остаток сахарного рожка и отряхнув от крошек руки. – Я вообще-то отдыхаю тут от таких, как Жанна. Даже музыку слушать не хочется.
– Она снова на тебя кричала? – Аня осторожно прошла по крыше и села рядом с Артёмом. От нее пахло абрикосами – работавшие в ночную смену потихоньку таскали абрикосовый наполнитель для пломбира, и пили чай как с вареньем.
– Нет, не кричала. С чего? Я же не давал повода.
– Ясно, – Аня замолчала, придвинулась к Артёму и погладила его по спине.
– До конца перерыва у нас еще минут сорок. Потом тебя заберут на разгрузку.
– И что? – тихо спросил Артём, не понимая, как ее губы могут так мягко скользить по его лицу.
Стало тепло и приятно. Они обнимали друг друга. Сердца бешено колотились. А в голове Артёма носилось с бешеной скоростью: «Я тебя не прощу никогда».
Чувство четвертое. Страсть
– Идем – попросила Аня, поднялась с крыши и потянула Артёма за руку. – Идем, Тёма.
Он повиновался. Не потому, что хотел этого или стоял перед выбором – никакого выбора в действительности не было. Жизнь поворачивала неизвестно куда, события выходили из-под контроля и единственное, что оставалось Артёму – это следовать им, плыть по течению, не видя в настоящем, как и в обозримом будущем, каких-либо альтернатив.
– Тёма, знаешь, ты мне очень нравишься, ты очень хороший человек, мы просто можем побыть немного рядом друг с другом, – Аня немного волновалась. – Ты не будешь злиться на меня? Ты понял, о чем я?
Ознакомительная версия.
