– Я их не видел … не встречал, – сказал вежливый Зураб Кипиани. – Ну, правда, я вообще стараюсь поменьше вмешиваться в личную жизнь соседей…
– Они сейчас на юге.
– Прошу прощения. Конечно – летние каникулы. А этот мальчик? Чей он?
И Кипиани сперва указал на мальчика, а затем посмотрел на Цицерона. Цицерон удивился:
– Почему я? Нет, вовсе нет, я его первый раз вижу.
Мими подозрительно на него уставилась, и Цицерон даже слегка рассердился:
– И ты туда же? Да что же это такое.
– Это твой сын?
– Мамма миа, – сказал Цицерон. – Ты на него посмотри. Нет, я понимаю – все хачики на одно лицо…
– Зачем вы так! – возразила прогрессивная Амелита.
– Затем, что я и сам так иногда думаю, – парировал Цицерон. – Я в Питере родился. Но все-таки приглядитесь – ничего общего.
Рылеев с Федотовой захихикали.
Глядя в экран компьютерной игры, мальчик вдруг радостным голосом закричал:
– Папа! Папа! – а затем, подняв на Цицерона глаза, добавил мрачно: – Старый развратник.
Рылеев и Федотова не смогли сдержаться – засмеялись. И даже Зураб Кипиани улыбнулся, а жена его, Евлалия, смеялась тихо но искренне, пряча глаза. Вадик недоуменно смотрел на развеселившихся. Светлана злобно что-то ворчала себе под нос. А Амелита вдруг, с простодушной уверенностью, достойной Чио-Чио-Сан, заявила:
– Это мой ребенок.
Все притихли. А мальчик, погруженный в игру, сказал, не поднимая глаз:
– Это, тетка, еще установить требуется. Ишь какая скорая.
Федотова уткнулась лбом в плечо Рылеева. Плечи ее тряслись от хохота.
Бегло оглядев люстру, изображающую Большой Взрыв, консьерж Василий пересек по диагонали вестибюль Прозрачности и у самого лифта чуть не натолкнулся на плачущую Зару.
– А где они все? – спросила Зара, размазывая по лицу слезы.
– В конференц-зале. Да ты не плачь так. Найдешь другую работу. Ты у нас легально? Виза у тебя есть?
Она отмахнулась и пошла к конференц-залу.
В котором в этот момент Вадик Либерман обескуражил всех неожиданным предположением:
– А может это правительственный заговор.
Все к нему повернулись, кроме Светланы. Она слишком часто слышала рассуждения мужа о правительственных заговорах и рассуждения эти презирала.
Цицерон решил уточнить:
– Против госпожи Дашковой? … Нет, погоди. Не говори, я сам догадаюсь. Цель заговора – лично ты, Вадик. Старушенция – так, для отвода глаз.
Но Вадик настаивал:
– А почему нет, собственно? Мы иногда занимаемся важными исследованиями в клинике…
– Вадик, заткнись, а? – попросила Светлана.
Безупречный Зураб Кипиани повернулся к Федотовой.
– Госпожа … Рылеева, кажется, да? Как близко вы были знакомы с госпожой Дашковой?
Федотова задумалась, удивив этим Рылеева.
– Боюсь, что не очень близко, – сказала она наконец.
Кипиани кивнул и спросил у Вадика:
– А где, собственно, экономка Дашковой? Или компаньонка, не знаю точно. Зара, кажется? Где Зара? Все еще в здании?
– Кстати вот, – сказала Светлана. – Зара могла ее убить.
Этот вариант ранее всерьез не рассматривался.
Мальчик увлеченно нажимал кнопки большими пальцами. Из компьютерной игрушки раздались вдруг первые такты Хабанеры из оперы Джорджа Бизе «Кармен».
– Зара едва по-русски говорит, – заметил Вадик.
Светлана усмехнулась, сказала саркастически:
– Да, это ей точно помешало бы. … Кстати, может она просто переодетая родственница, притворяется чуркой, волосы и брови покрасила – подумаешь! В городе сорок тысяч безработных актеров. Играть не умеют, зато изображают любые акценты, хоть региональные, хоть иностранные. Специальные курсы для этого есть.
Все у нас наперекосяк идет, подумал Рылеев. Вроде бы Светлана здравомыслием никогда не отличалась, и вдруг – вот. Нет, она, конечно же, не права. Но ничего абсурдного в предположении нет. Может, действительно родственники Дашковой? А Спокойствие еще не сказало своего слова? Просто совпадение по времени?
В этот момент дверь открылась и в зал вошла Зара. Все повернулись к ней и застыли. Зара, все еще плача, взяла курс на кресло у стола.
– Здравствуйте, Зара, – обратилась к ней Федотова.
Остальные спохватились и тоже стали приветствовать Зару.
Переждав шквал приветствий и соболезнований, Зара заговорила на чистом русском языке, с безошибочно питерскими интонациями:
– Извините. Никаких сил больше нет. Жить незачем. Просто незачем. Ни жилья, ни работы, ни бойфренда. Ничего у меня нет.
Возникла неловкая пауза.
Рылеев, стоя за креслом предположительного сына Амелиты, опомнился первый.
– Э, простите, Зара … Это не ваш сын?
– Что? – не поняла Зара. – Этот? Нет.
Мальчик, продолжая играть, сказал так:
– Да, щас. Пусть даже не мечтает. Умри, злобное чудовище! Умри, умри, падла! А, блядь…
Игрушка его сыграла несколько тактов из Похоронного Марша Фредерика Шопена (соната номер три) и замолчала.
– О Господи, – сказала Амелита.
– А я думала, что вы с Кавказа, – удивленно заметила Федотова.
– Ну я и есть с Кавказа, – сказала Зара. – Это что, преступление? Багратион, может, тоже был с Кавказа, а я в Питере с четырех лет. В школу ходила, потом … да … занималась … да … На улице я оказалась! Муж бросил. У меня ничего не было. Ни связей, ни диплома, ничего. Шаурму у лоточников пиздила. С тех пор видеть ее не могу. Мне нужна была работа, и нужен был угол. Дашкова взяла меня к себе. Я за ней ухаживала. Она заслуживала – прекрасный человек она была. Склочная и ворчливая только на первый взгляд. А сердце у нее было золотое. Мы с ней в Летний Сад ходили гулять. Она статуи очень любила, все мне про них объясняла, как и чего. И вообще очень умная была.
– А что с твоим акцентом сделалось, сестренка? – спросила Светлана. – В вестибюле забыла?
– Не наезжай, – сказал Вадик. – Всякий имеет право время от времени срезать углы. Не велика важность.
– Углы! – тут же загудела Светлана. – Ты, сука, целые кварталы срезаешь, а не углы. Зачем а вышла за тебя замуж? Ты мне всю жизнь изгадил.
Невозмутимый Зураб Кипиани произнес веско:
– Дамы и господа.
И все замолчали и повернулись к нему. Он поднялся со стула, сунул руки в карманы, и начал медленно, степенно прохаживаться по помещению, и говорить обстоятельно:
– К делам незначительным можно вернуться позже. Думаю, все согласны, что сейчас у нас два основных дела на повестке: личная безопасность каждого из нас и требование Спокойствия, чтобы мы отсюда выехали, продав квартиры. Я все еще не очень верю, что между этими двумя вещами есть связь, но допускаю существование такой возможности, и поэтому нужно подстраховаться. Если мы решим, что дело требует более глубокого расследования, чем то, что давеча провели власти, я мог бы попросить своих людей этим заняться. Они очень тщательно работают. – Он улыбнулся. – Углы не срезают.
В этот момент «Молочница» Вермера с грохотом упала на пол, тяжелая рама и стекло разлетелись на множество кусков и осколков. Светлана, Зара, Амелита и Евлалия вскрикнули. На мгновение присутствующие застыли, кроме Мими и мальчика. Эти двое поднялись и направились к обломкам и осколкам – посмотреть.
Мальчик сказал:
– Классно.
A Мими заметила:
– Капюшон красивый. Я тоже хочу такой. – Она повернулась к Цицерону. – Можно я возьму себе картинку? Она все равно испорчена.
– Не трогай, – велел Цицерон.
– Ну ведь не оригинал же это, – возразила Мими. Слово «оригинал» в ее исполнении прозвучало странно.
Не так проста, как кажется, подумал Рылеев, беспокоясь.
– Сядь, – велел Цицерон.
– Не, ну правда.
– Я тебе потом покажу сертификат, – пообещал Цицерон. – И лупу дам, рассмотришь подпись. Черт бы тебя побрал.
Разочарованная Мими вернулась к столу и села. Мальчик остался возле обломков.
– Не порежься там, – предупредила его Амелита.
– За собой следи, – огрызнулся мальчик. – Тебе худеть пора.
А неподражаемый Зураб Кипиани продолжал – таким тоном, будто ничего не произошло:
– Касательно второго дела, что тут сказать. Спокойствию нужно, чтобы мы съехали? А мало ли, что кому нужно. Это вмешательство в мою личную жизнь. Человек должен иметь возможность жить там, где желает, если у него есть чем заплатить, разумеется. Моей жене и мне наша квартира нравится. И район хороший. Зачем нам менять резиденцию? Зачем вообще кому-то, не только нам, отсюда съезжать? Ну, конечно, мы могли бы заключить со Спокойствием сделку, но цена должна быть приемлемой. Выгодной. Судя по тому, что вы мне здесь рассказали, дамы и господа, они не просто хотят выкупить наше жилье, они хотят аннулировать покупку, заплатив нам столько, сколько изначально заплатили мы. Принимая во внимание инфляцию, мы теряем таким образом около сорока процентов. В моем случае – чуть больше одиннадцати миллионов долларов. Это возмутительно. Это грабеж, дамы и господа. Всему есть пределы, даже наглости концернов.
