Обращаться ко мне они стали так, как у них принято, – на «ты», – правда, сделали снисхождение: не стали обращаться по имени, а только по отчеству. Поскольку оно у меня было очень ходовое, легко произносимое, то и выглядело это достаточно корректно. Так что после непритязательного знакомства все разошлись по своим местам. Машинисты включили свои агрегаты, учётчики стали учитывать готовую продукцию и отпускать её потребителям, кладовщики – принимать её на свои склады. Я порылся в ящиках стола, ознакомился с их содержимым, с журналами, с прочей документацией, совершенно несложной и понятной.
На площадку перед бытовкой стали подъезжать машины различных автохозяйств или автобаз. В основном это были самосвалы. Часть этих самосвалов вывозила из карьера от экскаватора на переработку, сортировку природную смесь, состоящую из песка, гравия, разноразмерных валунов, остальные же отвозили уже готовую продукцию на склад, а то и прямо в свои строительные организации. Нужда в продукции карьера была весьма великой в народном хозяйстве, в градостроительстве, в дорожном строительстве – в общем, много где.
Уголь, в добыче которого я принимал участие до сих пор, назывался «хлеб промышленности». Как обозначить на плакате продукцию карьеров, пока, видимо, никто не задумывался – во всяком случае, я с этим не был знаком, так что появилась некая возможность для творчества.
Я перебрал несколько вариантов, в том числе «сало», «мясо промышленности», но всё это звучало как-то неубедительно. Да и водители самосвалов постоянно меня отвлекали, то знакомясь со мной, то протягивая путёвки для их отметки. С путевым листом мне протягивали талоны, выполненные на коричневой обёрточной бумаге, где было напечатано: «песок», «гравий различных фракций», «щебень», и всё это в кубометрах. Я отрывал талоны от листов, которые мне протягивал шофёр, как раз на количество рейсов, а остальные возвращал водителю. Тот забирал свои талоны как-то недовольно.
Не вдруг я понял, в чём здесь дело. Точнее, я понял всё, когда писал отчёт о работе за месяц. Правда, я проработал не весь месяц, а только его последнюю декаду, но план с треском не выполнил. Зато уж Антонина выдала чуть ли не двойной месячный план. Все эти показатели вывешивались на стене, на доске показателей. Всегда привыкший ходить в передовиках, я был немало задет таким положением. Заметил, что рабочие моей смены тоже стали недоумевать: в чём дело?
Сконцентрировав всё своё внимание, я стал предельно внимательно наблюдать за поведением окружавших меня людей. Заметил косившиеся на меня подозрительные взгляды, перешёптывание. Как я узнал впоследствии, некоторые стали меня подозревать как засланного определёнными службами для вскрытия всевозможных злоупотреблений. Не один раз натыкался я на шофёров, которые ждали Антонину, хотя путёвку я им отметил. И на мой немой вопрос «в чём дело» они отмалчивались, даже отворачивались. Хорошо, что всё это продолжалось не так долго.
Как-то зашёл ко мне попрощаться бывший мастер, на место которого я поступил. В бытовке как раз никого не было. Мы с ним познакомились, разговорились. Прежде чем попрощаться, он мне пожаловался: ему здесь всё так опротивело и надоело, что он завербовался куда-то в Сибирь, уже получил подъёмные и на днях покидает опротивевший во всех отношениях посёлок. Я рассказал ему о себе – откуда я, как и что. Он как зачарованный выслушал меня, будто бы я ему рассказал ему о каком-то эльдорадо, где я был баловнем судьбы, которая за что-то от меня отвернулась, – и вот я в наказание здесь. Он мельком взглянул на доску показателей, потом на меня и спросил: «А это что такое?».
Я ответил, что затрудняюсь что-либо конкретно сказать, так как сам ничего не понимаю.
Он задал мне несколько наводящих вопросов, и понял:
– Тебе водила протягивает путёвку…
– Да, протягивает.
– Протягивает тебе талоны.
– Да, протягивает.
– Что ты с этими талонами делаешь?
– Беру сколько надо, а остальные отдаю обратно.
– Простота хуже воровства, – заметил мой предшественник и кратко и доходчиво объяснил мне всю ситуацию: – Талоны нужно забирать все, а на количество этих талонов ставить в путёвке количество рейсов – «возов», как они называют. У водилы от количества рейсов зависит зарплата, а у тебя от сданных талонов – план.
– Так вот оно в чём дело!
Вспомнил репризу Тарапуньки и Штепселя, «что в Москве не будет лет пять снега, так как его шофера вывезли за один год», – гадко всё это! Так уж здесь повелось, и не мне здесь это исправлять.
Мне, разумеется, откажут от места за невыполнение плана, ну а Антонину, которая исправила положение дел за меня, хоть поощряй наградой!
Был уже конец смены. Подошёл шофёр, протянул путёвку, положил талоны, посмотрел на меня, как солдат на вошь. Я начал заполнять путевой лист, дошёл до количества рейсов, пересчитал все талоны на листе и поставил нужное количество рейсов, расписался, талоны смахнул в ящик стола. Надо было видеть, как просветлело лицо этого трудяги!
Он что-то шепнул стоявшим у стола Антонины товарищам, и те, как-то вздрогнув, посмотрели в мою сторону. Потом начали подходить по одному, доставая из загашников талоны, которыми даже жадная Антонина пресытилась. Перекормили они её! Ведь и за двойное перевыполнение плана Тоньку, как звали её рабочие, могут крепко пугануть. Она за место своё очень держалась, так как «академий не кончала», а со своими семью классами работала учётчицей, и работала так долго, что за неимением квалифицированных кандидатур её назначили на должность горного мастера. Вот и проявилась её подлая сущность по отношению к своему коллеге. Зная положение дел, она даже не обмолвилась намёком!
В следующем месяце моя смена план выполнила, перевыполнила и вышла в лидеры по карьеру. Мои сотрудники взбодрились. Шоферня уже не стеснялась в выражениях по отношению к Антонине: а баба! Лучше дело иметь с мужиком – всегда проще договориться.
Оказалось, что на этой работе ещё много незадействованных лазеек для улучшения показателей, которые открылись моему свежему взгляду и не носили вопиющей безалаберности в системе: ты мне – я тебе.
***
Моя смена состояла из сотрудников примерно моего возраста, так что не составляло большого труда найти с ними общий язык, а впоследствии стать не только их начальником, но и безоговорочно признанным лидером. Да и я во многих из них находил черты неординарные и даже симпатичные. Вот, например, была среди них машинистка сортировочного агрегата, которую все, как здесь и было принято, называли Людкой. Все девичьи внешние прелести были при ней, но по своему характеру дружила она только с ребятами. Где гуляет компания ребят – там и Людка не отстаёт от них, покуривает, но полностью отказывается от выпивок, да так категорически, что ей даже и не предлагают.
Также Людка полностью отвергает какие бы то ни было поползновения к приставанию с любезностями. Она для всех просто хороший товарищ и друг. Да и по одежде её не отличить от ребят – так же одевается. Во время работы она не курит, не отдыхает, очень сосредоточенна, внимательна. Когда случается небольшой перерыв, приносит мне талоны на отгруженную продукцию и как гонорар получает от меня сигарету. Так что вместе посидим, покурим.
На камнедробилке работал машинистом Мишка – парень старательный, ответственный. Поступают на камнедробилку валуны определённой фракции, и Мишка спокойно их молотит, превращая в щебень.
Но вот вывалился валун неподобающе большой фракции. Мишка тут же останавливает свой агрегат, смотрит на это явление и тут же раздаётся протяжное «ай, ё…», после чего следует нецензурная лексика. Оценив таким образом возможности своего дробильного агрегата, Мишка точно решает, посылать этот валун в челюсти агрегата или откатить в сторону. В это время он очень сосредоточен: включает агрегат, камень медленно ползёт в грозные клацающие челюсти, грохот, хруст, был камень – стал щебень. У Мишки нервы крепкие, он тут же забывает об инциденте, тут же успокаивается, как ни в чём не бывало.
К карьерной технике – к экскаваторам, бульдозерам и прочему техническому оснащению, агрегатам, транспортёрам – я имел отношение опосредованное. Всё это относилось к заботам механиков. Я только следил за техникой безопасности да начислял им зарплату. Кому и сколько, особенно думать не приходилось. Здесь уже были давно отработанные коэффициенты, тарифы, стандарты. А так как в округе работы было очень мало, то люди держались за свои рабочие места и установившаяся зарплата всех устраивала. Прошло немного времени, и меня, как более квалифицированного, признали ответственным по карьеру.
Меня вызывали на совещания, где я один отчитывался за весь карьер, за обе его смены. Тонька безропотно приняла моё начальственное превосходство, хотя я его ни в чём не выказывал. Она вела себя приниженно, что было противно, так как это происходило на глазах у всех.
