В первых классах мальчик не рисовал и не лепил: суставы рук болели от напряжения, а кости на пальцах могли треснуть, если посильнее сжать карандаш. Тогда, совершенно случайно, Томаш забрел в кружок любителей оригами, он сильно увлекся складыванием фигурок из бумаги и стал проводить за этим занятием чуть ли не все свободное время. Легкость материала и возможность постоянно что-то конструировать и менять давали волю воображению и позволяли создавать бесконечное разнообразие вариантов. Талантливый руководитель кружка сумел увлечь и заинтересовать древней восточной философией, неторопливой, вдумчивой и созерцательной.
Со временем ребята узнали о недуге Тома: чтобы выправить деформированные на левой ноге кости, Том несколько месяцев ходил в аппарате Илизарова (правда, от хромоты так и не удалось совсем избавиться). Вот так, благодаря хрупким костям и странному для мальчика увлечению, Том получил прозвище «Оригами», которое намертво прицепилось к нему, но совершенно не задевало.
Друзей у него так и не появилось. Задумчивый тихоня почти всегда обречен на одиночество среди одноклассников, несмотря на привлекательную внешность и ум. Взъерошенные светлые кольца волос и песочно-голубые, в оправе темных ресниц глаза способны увлечь, свести с ума добрую половину девчонок школы. Он много читал и мог рассказать о чем угодно. Если бы его спросили. Но никто ни о чем не спрашивал. Редко кто вообще заговаривал первым, так, если что-то по учебе. Девчонки шарахались в стороны – слишком непонятный, отрешенный, одним словом – другой. И Бьянка сыграла в этом не последнюю роль. Она не разрешала сыну ходить на школьные мероприятия, не отпускала в походы и поездки с классом на экскурсии, он не посещал вместе с одноклассниками театры и концерты. Том частенько отсиживался дома, читал и строил вокруг себя замысловатый мир из бумаги, такой же хрупкий, как он сам. Чем старше он становился, тем сильнее стеснялся своей неполноценности, а мать, стараясь уберечь от посторонних, от обидных высказываний, от чужих насмешек, забыв о предостережении старушки-целительницы, и вовсе закрепила в его сознании ощущение несостоятельности и даже социальной ненужности. Слепая, безудержная материнская любовь ковала капкан, в который он и угодил, становясь взрослым. Но кое-что Бьянке все-таки удалось: будучи недоступным для посторонних, Том, похоже, избавился от способности чувствовать болезни других людей. После случая в бассейне он словно утратил свой чудотворный дар, и, честно говоря, Бьянка этому несказанно радовалась. Со временем ее тревоги улеглись, но привычка заботиться и контролировать каждый шаг сына так и осталась. Том рос, окруженный высоченной оградой, сложенной из материнской нежности, безграничной любви и заботы, словно из прочных разноцветных кирпичиков. Он дорожил своими отношениями с матерью и доверял ей. Отсутствие друзей заменял чтением, он так погрузился в мир книг, что уже и не мыслил своего существования без них. Именно литературные герои и события формировали внутренний мир Тома, полный размышлений, переживаний и даже страстей, только этот мир был закрыт, запечатан от всех на тяжелый железный засов, и даже от него самого.
После окончания школы Том с легкостью поступил на филологический факультет университета, и учеба доставляла ему истинное удовольствие. Но и там, в гуще бурных событий студенческой жизни, он оставался одиноким, будто существовал в параллельной плоскости. Однокурсницы предпочитали парней посмелее. И большинство ребят не обращали внимания на застенчивого хромого умника с книгой подмышкой, считали не от мира сего, поэтому не трогали, не общались, а вскоре перестали отличать его от мебели. Поэтому Томаш погружался в учебный процесс с головой, успешно сдавал зачеты и экзамены, и вообще жизнь текла равномерно, предсказуемо и скучно, но последнее определение он старался опускать даже для себя самого.
* * *
Очередной учебный день подходил к концу. Оставалась последняя лекция, общая для всего курса, так что в большой аудитории собралось человек сто пятьдесят. Преподаватель задерживался, народ гудел и развлекался. Томаш обычно садился на задние ряды, читал или мастерил замысловатую бумажную фигурку, ожидая начала занятия. И в этот раз он просто тихо наблюдал за происходящим издалека. Время близилось к обеду, его сморило, и Том практически уснул, облокотившись на стол, когда чьи-то возгласы и аплодисменты прервали сон и вытолкнули его обратно в реальность. По телу прокатилась волна жара, даже руки вспотели. Спросонья юноша никак не мог уловить суть диких восторгов ребят, толпившихся у входа в аудиторию. Но тут он зацепил взглядом незнакомое лицо. Девушка, наверное, новенькая, хотя семестр двигался к завершению, стояла в плотном окружении парней и девчонок из группы журналистики. Они о чем-то весело болтали, расспрашивали ее, и девушка рассказывала, жестикулируя красивыми изящными руками, смеялась и вспыхивала ярким румянцем в ответ на комплименты. Том впервые обратил внимание на детали. Нет, он, конечно, замечал девушек и раньше, одни казались ему вполне симпатичными, другие… обыкновенными, но чтобы его буквально приковала к себе незнакомка, такого еще не случалось! Он с жадностью впился глазами в однокурсников, пытаясь среди них рассмотреть новенькую. Словно невзначай, встал и пересел ближе, чем обычно, открыл книгу, делая вид, что увлечен романом, а сам ловил движение воздуха, долетающие обрывки фраз, стараясь понять, кто эта девушка. А она, верно, почувствовала на себе взгляд со стороны, обернулась, задержалась на миг, надеясь получить ответ или отыскать кого-то. Затем встряхнула головой и улыбнулась так, будто извинялась за собственную неловкость и подозрительность. Ребята простояли еще несколько минут и растеклись по местам, новенькая села рядом с невысоким, но очень крепким в плечах светловолосым парнем, который тут же по-свойски приобнял ее. Сразу стало понятно, что парочка встречается, хотя девушка в смущении отстранилась, поймав укоризненный взгляд преподавателя.
Лекция шла как обычно, первые ряды делали вид, что внимательно слушают, сзади все было куда интереснее, но Тома это не касалось. В этот раз он не слышал, о чем говорил профессор: словно в замедленной съемке, перед глазами в сотый раз подряд незнакомая девушка оборачивалась в его сторону. Память воспроизводила все с уникальной точностью: движение гибкой шеи, спадающий на лицо легкий завиток волос, мимолетный взгляд, в котором блеснул интерес, и руки, удивительно красивые, каждый жест которых, словно элемент танца, оставлял в пространстве невидимый след, тонкие линии, сплетающиеся в замысловатый узор. Том не мог отвлечься, он затаился и почти перестал дышать, боясь спугнуть видение. А девушка все оглядывалась и даже слегка нервничала, хотя Томаш не смотрел в ее сторону на самом деле, наслаждаясь тем, что запечатлело его воображение.
Он дождался, когда незнакомка вышла из аудитории, прижимаясь к своему бойфрэнду, обернулась напоследок, но ничего интересного, кроме парочки зубрилок на задних рядах, не увидела. Что-то весело крикнув остальным ребятам, влюбленная парочка растворилась в потоке студентов в холле университета. Томаш захлопнул книгу. Еще какое-то время он сидел неподвижно, пытаясь сосредоточиться, но голова утопала в иллюзиях и совершенно не откликалась на зов разума. Он встал и побрел к выходу. Дорога домой получилась невероятно длинной, вечер – абсолютно нескончаемым. Он пытался почитать что-то из знакомых и любимых произведений, но беспощадные героини романов обретали черты юной незнакомки. Ночь была просто мучительной – уснуть так и не удалось. Каждый раз, закрывая глаза, он словно попадал в другую реальность, заполненную только ей. Ничего, кроме нее.
* * *
Утро вышибло Тома из кровати. Он все-таки задремал на рассвете и во сне пытался дотянуться до руки этой девушки. Но она каждый раз ускользала, улетала, двигаясь по кругу, маня за собой, а Том все время отставал, чертова нога! Как же он хотел побежать быстро-быстро, чтобы успеть, но нога не слушалась, предательски волочилась и не позволяла притронуться к мечте. Он проснулся внезапно, от сильного толчка, оказалось – свалился на пол вместе с подушкой и одеялом. Левая нога ныла, будто на самом деле он бегал всю ночь. Совершенно измочаленный Том двинулся в душ. Свежий поток воды слегка привел в чувства. Это надо так вляпаться, черт побери! А главное, никаких шансов, никаких! Впервые тупая боль, вовсе не физическая, заполняла его до краев, он скатывался в пропасть и чувствовал себя абсолютно бессильным.
Том выключил кран и еще несколько минут стоял напротив зеркала. Капли медленно стекали по лицу, цепляясь за щетину. Сил бриться не нашлось. Он растормошил мокрые волосы, обмотался полотенцем и вышел из ванной. Выпитый залпом стакан воды на кухне прокатился по внутренним органам прохладной волной. Томаш вернулся в свою комнату, завалился на кровать и на этот раз крепко уснул, слава богу, без сновидений.
