Мне легче с этим именем побеждать трудности, преодолевать плохое, думать о хорошем – побеждать, бороться и творить! – Я доволен тем, что и ты не поддавалась мыслям других обо мне, не шла за плохими и не следовала слепо за хорошими; что ты упорно, медленно, но настойчиво сама изучала меня, и я рад, что ты знаешь меня значительно больше, чем раньше.
Ты спрашивала, а всегда ли будет так, что мы будем стремиться друг к другу? Хочу сказать, что у нас есть время проверить на себе наши чувства и мысли, и наше счастье в том, что у нас есть даже условия, чтобы провести эту проверку.
Важно и нужно, чтобы не только наши мысли друг о друге, но сама жизнь дала положительный ответ на этот вопрос, и тогда мы можем идти смело и бесповоротно. Нужно помнить, что ничто не делает дружбу такой прочной, как проверенное жизнью взаимное согласие в основных вопросах и готовность решать их в любых условиях, при любых трудностях, в самой тяжелой борьбе.
Чувство долга друг перед другом должно быть выше любых будничных жизненных требований, и сохранение этого долга, прежде всего, должно быть главным всегда и во всем без всяких исключений.
Инночка! Прости, я опять увлекся в глубокие рассуждения. Я всегда делаю это, когда остаюсь один, и если бы ты слышала и знала их все, сколько у меня их в мыслях, ты никогда не задавала бы мне вопросов, о чем я думаю.
Я так привык один в тишине думать о жизни, что часто, находясь даже с тобой, погружаюсь по привычке в эти свои мысли, и мне от этого становится вполне хорошо. А ты считаешь меня молчуном, а твои советчики тем хуже – «мумией».
Конечно, кое о чем можно разговаривать с каждой, но потому, что с тобой мне не хочется говорить «кое о чем», а хочется – о самом большом и глубоком, поэтому я часто замолкаю, и тебе, обычно, это не нравится.
Привыкни же, наконец, к этому, пока я не привыкну свои мысли в твоем присутствии излагать вслух. И, надеюсь, ты поймешь тогда, что я далеко не тот, с которым не о чем поговорить девушке.
Еще раз прости. Вот ты уже спишь, моя хорошая кукла! Ну и спи. Спокойной ночи. Будь счастлива. Желаю успехов и здоровья всей вашей семье. С искренним уважением и горячим приветом.
Борис.
* * *
19 января 1949 года
Боренька, здравствуй!
Если бы ты знал, как я возмущена сегодняшним поведением нашего коммутатора! Ведь надо же быть настолько низкими, говорить, что мой номер занят, а сами держали меня на линии, а я не имела возможности набрать номер другой станции, так как звонили вы ко мне. Я сидела и скрипела зубами от раздражения! Целый час я держала трубку около уха, чтобы услышать, когда он разъединит меня и, не теряя ни минуты позвонить тебе, но я получила эту возможность только через час (а он знал, что ты не можешь час сидеть у телефона). Но даже и тогда мне не удалось сразу дозвониться, т. к. Берлин был занят, а через другие станции ничего не было слышно.
Я не знаю, чего они думают этим добиться? И сколько это будет продолжаться? Но только я могу с уверенностью сказать, что напрасны эти попытки. Ведь не телефонные провода связывают нас! Но не могу отрицать того, что когда говоришь по телефону, даже о самых несущественных мелочах, то я чувствую себя ближе, и мне так хочется долго-долго говорить с тобой, чтобы чувствовать эту близость всегда.
Я не знаю почему, но когда я не слышу тебя, мне кажется, что я что-то потеряла, и нахожу тогда когда слышу твой голос, правда – не совсем, но хоть временно, пока говорю. Вот сегодня так хотелось поговорить – и пожалуйста! Если бы ты видел меня сейчас – ты бы рассмеялся. Ну и пусть! Я считаю свое возмущение вполне законным.
Боря, родной, прости за такое письмо! Я чувствую, что оно больше похоже на бред сумасшедшего, чем на мысли нормального человека, но я не могу! Обида душит меня! Ведь это – не единичный случай, а продолжается все время. Говоришь и каждую минуту ждешь, что тебя сейчас разъединят. Никакого терпенья уже не хватает!
Уж и так это расстояние в 250 км давит как стопудовый камень. А тут еще добавляют со всех сторон: то письма пропадают, то разъединяют, то еще что-нибудь!
Прости, но ничего путного я сегодня уже написать не смогу. Мысли сошлись в одной точке. Поэтому – до свидания (надеюсь – до скорого!)
Не сердись за скучное письмо. С уважением и горячим приветом.
Инна.
15 января 1949 года
Инночка, здравствуй!
Ну вот, еще совсем недавно мы могли говорить по телефону и слышать друг друга почти рядом. Сейчас я даже и этого не могу сделать. Сижу в гостинице этого небольшого городка и пишу тебе это письмо.
Сегодня суббота, ты обещала в этот день быть у меня. Сейчас я знаю, да и доволен, что ты не смогла приехать. А то была бы одна, а я бы здесь еще больше мучился. Но, вот сейчас мне еще раз приходится проверить себя и хочется сказать тебе, что нет, теперь уже никогда не отвыкнуть от наших счастливых встреч, и даже здесь, где трудно даже представить нас обоих вместе, мне хочется все же сделать это. Всегда хочется рядом посадить тебя и посмотреть, как это будет выглядеть…
Передал ли «квадрат» тебе мои пожелания и мою телефонограмму, что я оставил у них вчера в 8.00?
Ты не беспокойся, Инночка, я и здесь все равно с тобой. Со мной мои письма от тебя и мои постоянные спутники в любой дороге – альбомы с нашими фотографиями. Хочется верить, что эти альбомы мы всегда будем смотреть с любовью вместе во всей нашей длинной и интересной жизненной дороге. Хочется верить, что все, начавшееся с этих скромных фотографий, закончится достойно, хорошо и счастливо. От этих мыслей всегда становится приятно, грусть несколько развевается и расстояния, разделяющие нас, как бы невидимо сокращаются.
А все-таки хочется быстрее возвратиться домой – там мы гораздо ближе друг к другу. Мы всегда будем с любовью вспоминать этот хороший городок, который нас познакомил, сдружил и сделал такими. Я всегда, когда оставляю его хоть на несколько дней, переживаю это расставание, как будто расстаюсь с тобой. Так много в нем нашего общего и родного.
Завтра, хоть и выходной день, мне предстоит работа. Хочется возвратиться домой к вечеру в понедельник, чтобы успеть в университет. Не знаю, как мне удастся это сделать.
А еще больше хочется быстрее поговорить с тобой. Отсюда никак нельзя дозвониться, даже с Потсдамом связи нет..
Ну ладно, Инночка! До свидания. Привет и самые хорошие пожелания твоим родителям. А Георгия Георгиевича я опять не смог встретить.
Да, признаться, мне кажется неудобным, и я всегда немного чувствую себя стесненным, когда встречаюсь с ним даже при тебе, а без тебя – и тем более. Ну, ничего!
Крепко обнимаю тебя, желаю успехов во всем, счастья и благополучия.
С искренним уважением и самыми хорошими мыслями о тебе и нашей дружбе.
Борис.
* * *
16 января 1949 года
Инночка! Здравствуй!
Прошел выходной день. Для меня он уже давно-давно не был таким. Для меня он мучителен не потому, что мне пришлось работать, а потому что ужасно мучительно сознание невозможности поговорить сейчас с тобой!
Мне уже думается, что с тобой что-то случилось, или ты рассердилась на меня, или еще что. Не знаю, нужно ли говорить об этом, Но считаю, что друзьям можно и нужно говорить обо всем, тогда радость будет вдвойне большей, а горе – меньшим. И поэтому сейчас мне больше всего хочется, чтобы ты слышала меня.
Не пойму сам: или это просто скука, или что-то такое, что нельзя ни определить, ни назвать… Руки сами тянутся к листу бумаги, мысли блуждают кругом, но, ни на шаг не уходят дальше тебя, и не хотят, даже если это хочу сделать я.
Пытался сегодня дозвониться до Потсдама. Ничего не получилось.
Мое желание попасть в понедельник в Университет, наверное, не осуществится, так как завтра я еще не успею закончить все дела, а если и успею, то поздно к вечеру.
Сейчас думаю о том, что в клубе идут танцы, а что делаешь ты? Знаешь ли, что я сижу здесь и пишу тебе обо всем этом, или, может быть, танцуешь и не вспоминаешь обо мне? Не чувствуешь. Как я скучаю?
Раньше мне с книгой никогда не было скучно. Но вот сидел, читал, а о чем – не помню. И все ты виновница, и не думай возражать!
Твоих писем тоже давно не получал, и ничего-ничего не знаю о тебе.
Доволен только тем, что каждое новое послание не ослабляет, а еще больше укрепляет мою уверенность в том, что есть между нами – не простое увлечение, а настоящее. Большое и глубокое чувство.
От этого мне всегда становится приятно, и я убеждаюсь, что все сделанное нами для укрепления наших отношений. Сделано правильно и хорошо. Мы никогда не будем жалеть о нашей встрече на танцплощадке 23 июня 1948 года.
Ложусь спать с самыми хорошими мыслями о тебе. Хочу крепко обнять тебя на прощание, пожелать спокойного сна. Будь здорова, кукла. До свидания. Борис.
* * *
18 января 1949 года
Здравствуй, Инна!
Я рад, что снова дома, в своей обычной обстановке.
Возвратился в 19.00. Сейчас уже второй раз был на «квадрате». Мне передали, что ты ушла в кино, и что мне, собственно, звонить бесполезно.
