Да и апрельский, самый трудоемкий Салон вспоминается с приятствием.
Думала тогда, думала… Концептуальные идеи к весне не то чтобы исчерпались, а постепенно автоматизировались. Ничего не стоило сочинить для очередного сбора тему, подыскать к ней пару выступальщиков и несколько оппонентов, которые без понукания, сами начинают дискуссию. Неудобного молчания, тягостного для слушающих, не припомнить, а вот «тпру!» и «брейк» пригождались.
Ну а с едой еще проще. Когда есть замысел – тут же выскакивает в голове с десяток блюд, которые можно назвать словами из данного языкового куста. Дальше – дело техники, пусть затратное по труду и бюджету, но оно того стоит. Рвутся люди!
Правда, многое уже было. Пощеголяла идеями.
Высокий класс выдумки продемонстрирован.
Как почти все художники когда-нибудь, да напишут копию чтимого шедевра, так и Ева решила поозоровать – повторить меню последней трапезы на «Титанике» в 1912 году. «Я – жизнь, пришедшая на ужин».
Тем более что апрель, и близится четырнадцатое. Почти сто лет назад в этот день на шедевре тогдашнего кораблестроительства давали обед в честь капитана Эдварда Смита.
Созвонилась с питерскими музыкантами – приедут и сыграют. И конечно, не отрывки из оперы Жака Оффенбаха «Сказки Гофмана», которые напоследок исполнил оркестр первоклассного ресторана «Риц», а свое, свежее. Кантату номер два для рояля, скрипки и табурета на слова молчаливого Игумнова. Петь и играть будут сами, белый рояль – от хозяйки, переносные инструменты привезут с собой, переночуют в гостевой комнате и – восвояси.
С гастрономической оркестровкой Ева так быстро не управилась. В поисках меню нырнула в Интернет и там пропала надолго. Азартно глотала все сведения, не отделяя нужные от необязательных. Все было интересно. С первой же минуты ее потянуло к громадине, неудержимо потянуло, прямо как небольшое судно «Нью-Йорк», соседа только что спущенного на воду «Титаника» в порту Саутгемптон. Могучие винты гиганта создавали подводные течения такой притягательной мощи, что корабли чудом не столкнулись.
Античудом. Маленькая катастрофа избавила бы от большой…
Переходя с одного сайта на другой, Ева вспоминала знаменитый блокбастер с сахарным ДиКаприо и песенной сентиментальщиной. Как же безбожно массовое искусство уродует такой щемящий материал! В воронке мелодрамы потонули пронзительные подробности стольких трагедий…
«Титаник» столкнулся с очень редким «черным» айсбергом, невидным в темноте. Каким-то немыслимым образом ледяная глыба переворачивается в воде, и наружу выставляется не заиндевевшая белая ее часть, а подводная, черно-зеленая, прозрачная, как бутылочное стекло.
И у Евы было такое…
Вгрызаясь в теорию музыки, она обнаружила современные каденции в старинных опусах. Написала большую работу. Ученая секретарша Совета, якобы подруга, вся такая белая и пушистая, в глаза говорила: «Гениальненькая ты моя…», а сама подготовила нелепый разгром на предзащите кандидатской. Зачем она это сделала? Ева выяснять не стала. Из эмоций вычеркнула, но из умственного багажа не удалила. (По-компьютерному это выглядит так: зачеркнутая строчка, оставленная в тексте.) Защитилась не у себя на кафедре, а в Питере, на следующий год, ни слова не поменяв в своей работе. Степень получила, а дальше-то что? У питерцев своя тесная компания, куда не принимают чужаков-москвичей. Пробиться, конечно, можно. Но когда себя впариваешь – часто очень получается пиррова победа. Не стоит… Так что там – никакой перспективы.
Ушла в чистый бизнес, никак не связанный с профессией.
Зато научилась примечать «черные айсберги» в своем окружении, больше на них не напарывалась.
А вот «Титаник»…
Пароходы, проходившие при дневном свете мимо страшной махины, радировали об опасности. А «Титаник» не получил этих сигналов: несколько часов рация не работала, когда же ее починили, радисты принялись срочно отправлять накопившиеся телеграммы пассажиров первого класса – о том, что корабль придет в порт назначения раньше расписания… Им было не до посторонних радиограмм…
В двенадцати милях от гибнущего судна гужевался корабль «Калифорниэн», команда которого с любопытством гадала, почему это в небо взвиваются белые всполохи. Шутихи? Падающие звезды? Им в голову не пришло, что это сигнал о помощи. Обычно его подают красными ракетами, но их у «Титаника» не оказалось.
Много чего не было на «суперлайнере»…
Для эвакуации не хватало шлюпок: согласно тогдашнему морскому стандарту их количество определялось по тоннажу судна, а не по числу пассажиров. (Устаревший закон. Катастрофа помогла его исправить. Много чему научила трагедия…)
Запасные лодки укомплектованы непедантично, не все члены экипажа умели с ними управляться. Зачем? Ведь корабль объявлен непотопляемым…
Эвакуировать начали, как и полагалось, с женщин и детей. Был страх, паника, но в хищных зверей превратилось не больше людей, чем бывает и без всякого стресса. Газетчики и молва наговаривали на русских. Мол, один переоделся в женское платье, чтобы его взяли в шлюпку. Позже выяснилось, что женскую шляпу нацепил молодой ирландец из третьего класса. Хорошо хоть имени русского не называли, а то бы не отмыться ему от позора, как случилось в семнадцатом с Керенским. (Приклеилась к тридцатишестилетнему мужику байка о переодевании, так с издевательским ярлыком жил и умер под девяносто.) А шестидесятивосьмилетний держатель кассы «Титаника», отставной майор из России, отправил в шлюпку своего молодого помощника: дескать, я уже свое пожил.
В пятидесяти восьми милях от места трагедии судовой радист маломощного корабля «Карпатия» в последнюю минуту своего дежурства, уже снимая наушники, чудом услышал сигнал бедствия и тут же доложил о нем капитану. Получив жуткую весть, Артур Генри Рострон нашел глазами распятие, пошептал про себя и тут же приказал развернуть корабль.
За силу воли и мгновенную реакцию его прозвали «электрической искрой». Он не пил спиртного, не курил и почти не ругался. Подчиненные подсчитали, что браное слово он произносил в среднем раз в месяц, и то сразу просил у Господа прощения за сквернословие.
На борту его корабля уже было восемьсот пассажиров, за бортом – темень, хоть глаз выколи, а они идут в самый ад, к айсбергам, один из которых стал убийцей…
Чтобы увеличить скорость, капитан перевел к котлам все возможные ресурсы пара, горячей воды и электричества. Распорядился освободить и переоборудовать пригодные помещения, чтобы было, куда принять людей. Мобилизовал медиков из числа пассажиров, отрядил женщин на кухню варить горячий бульон, какао, кофе, чай, велел приготовить теплые одеяла.
Выполняя свою работу, Артур Рострон все четыре часа кораблиного бега к тонущему собрату шевелил губами. Молился.
«Титаник» намеревался поставить рекорд и на сутки опередить расписание, а «Карпатия» подошла к ледяному полю всего лишь на час раньше своих возможностей. Шестьдесят минут спасли семьсот пять человек. Чуть промедлили бы – и эти бы тоже замерзли, как остальные. Волны перекатывались через низкие борта спасательных шлюпок – из одной, где люди сидели по пояс в ледяной воде, пришлось выбросить тела двух замерзших женщин… Когда всех подняли на «Карпатию», в море виднелось лишь одно тело в пробковом жилете.
Рестораны, столовые, коридоры «Карпатии» стали больничными палатами, столы вместо коек, десятки людей – на полу. После короткой церковной службы Артур Рострон разрешил идти на Нью-Йорк.
Потом журналисты обнаружили много предзнаменований, откопали, что готовый «Титаник» вопреки обязательной традиции почему-то забыли освятить, нашли матроса, который, повинуясь предчувствию, самовольно сошел на берег на промежуточной стоянке…
Артур Генри Рострон…
В Еве всегда начинало звенеть от вдруг выхваченного чистого звука, так и тут ее нутро отозвалось на безоговорочное благородство.
Трудно было после всей этой информации переключиться на конкретную задачу. Но надо.
В Интернете нашлись кусочки мозаики: а-ля карт ресторана «Риц» из девяти перемен с описанием приготовления розового пунша и омара «Термидор» («одно членистоногое на две порции… положить панцирем вниз и жарить пять – восемь минут, покуда панцирь не покраснеет, а мясо не потеряет прозрачность…»), подвыцветшая открытка с перечнем блюд третьего класса – восемь недлинных строчек – и сообщение о том, что в 2004 году полное меню было продано на аукционе «Сотбис» за пятьдесят тысяч долларов. Ева обнаружила его в Ленинке и переписала в тетрадку.
Оказалось, всего было четыре разных меню: одно в ресторане «Риц» и три по классам. В первом – одиннадцать перемен.
– Что-то в этом есть от той, древней жизни – у греков ночь делилась на три стражи, у римлян – аж на четыре! – Вслух комментируя узнанное, Ева зашла в Павлушин кабинет. Захотелось с ним поделиться.
