Понимая тональность беседы, я, тем не менее, пытаюсь хорошо себя презентовать, но по его выражению лица становится ясно, что своим избитым фейсом и отсутствием паспорта, я все же подорвал впечатление добропорядочного гражданина. Вскоре он наконец-то позволяет мне рассказать, зачем я прибежал в объятия родной милиции.
– Понимаете, у меня есть подруга, я ее очень хорошо знаю. Она гораздо младше меня, связалась с плохими людьми – тут мне делается смешно от банальности своей зачинающейся истории, но я стараюсь держаться, ведь хохотать в такой ситуации придет в голову только дебилу – Их сейчас называют эмо. Они одеваются в черное с розовым, прокалывают себе все что можно, красят волос в черный цвет, отращивают челку, что бы она закрывала половину лица, ведут неразборчивые половые отношения…
Все это говорить мне ой как не в кайф. Но по-другому никак. По выражению глаз мента, я делаю вывод, что он не совсем обременен мозгом и пытаюсь разжевать всю ситуацию в полной мере, стараясь употреблять общеизвестные слова и обороты.
– Но по мне, – продолжаю я – настоящие эмо совершенно другие. Эти же просто хотят на них походить. Впрочем, я не это хочу сказать. Моя знакомая, ее зовут Лена, она была очень хорошим человеком, и я надеюсь, таким же останется. Дак вот, на нее очень плохо, очень пагубно влияет это… – я деланно закатываю глаза и развожу руками – «общение» с данной субкультурой, если данное сообщество можно так назвать. Хотя повторюсь, никакие они не эмо, а только кличут себя так, скрывая тем самым пакости, которые творят.
– По делу говорите.
– Да, да. По делу. Лена очень хорошая девочка, я ее знаю вот уже два года. Раньше она занималась вокалом, очень хорошо пела, у нее великолепный голос, замечательные природные данные. До того как стать эмо, она была культурна в общении, сговорчива, доброжелательна. Просто ангел. Отрада для ее матери, у который муж умер, когда Лене было лет пять.
– Я ж говорю. Давайте по делу.
– По делу. Дак вот оно, это дело! Нынче я встречаю ее в компании с этими ублюдками, – мент кидает на меня недобрый взгляд – взялась одеваться как они, бросила занятия по вокалу, курит, пьет, шляется по заброшенным стройкам, пустырям, скверно разговаривает. И я так подозреваю, ведет неразборчивую половую жизнь. Ей всего шестнадцать! А сегодня я видел ее в ночном клуб, в состоянии наркотического опьянения. У нее были такие глаза, такие… не похоже на то, что дело обошлось парой бутылок пива.
И…
– Ну это… вам к участковому надо. Пусть он с ней и разбирается. И вообще, по таким вопросам должна мать приходить. Ее ж ребенок. Вы-то ей кем приходитесь?
Родным человеком я ей, сука, прихожусь!
– Я… я просто друг и хочу помочь. Понимаете, она ведь себя убивает! И мать этого не видит. Поэтому она сюда и не придет! Она слепа!
– Инвалид что ли?
– Да нет же! Со зрением у нее все в порядке! Она не видит, что ее дочь занимается самоуничтожением!
Повисает пауза. Мент смачно затягивается дешевыми сигаретами, брови принимают положение фирменного прищура, и его рот преспокойно выпаливает:
– А вы-то, чего хотите?
– СПАСТИ ЕЕ Я ХОЧУ!!!
– Так, потише. – ментяра взъерошился от крика. Но это пустяк по сравнению с тем, что испытываю я.
– Да поймите же ВЫ! Если так дальше пойдет, она убьет себя! Она ведь наркотики употребляет! Это же статья, да?
– Ну, употребляет или не употребляет, это вы утверждать не можете. И за нее может решать только мать, потому что вы ей никем не приходитесь. Заявление то вы будете в какой форме писать? И вообще, без паспорта не положено.
– Но ведь нужно же что-то делать?!
– Я ж говорю, к участковому вам надо. Он пускай с ней и разбирается. Мы такими делами не занимаемся.
Замечательно, товарищ Пидоренко. Просто замечательно. Что б ваша фамилия оправдалась! Пять раз!
– А какие гарантии, что участковый что-то сделает? – я в полной растерянности, голос невольно делается жалобным – Какие гарантии, что он вообще станет меня слушать? Вы же не стали!
Дальше этот идиот строит несколько заученных предложений, связанных с уголовным кодексом, исполняя умный вид. Говорит такие фразы, как «положено», «обязан», «в установочном порядке», «не имеет смысла, если нет приказа» и прочую ментовскую ересь.
* * *
Набрав костяшками пальцев 151, ожидаю ответа:
– Да? – я узнаю голос Лениной мамы.
– Это друг Лены. Помните меня?
Дверь пиликает и поддается. Оказавшись на нужном этаже, звоню в дверь.
Открывает мама Лены. Внешне она всегда напоминала мне растолстевшую Mrs. Dursley, только ниже ростом. В остальном, имела с ней феноменальное сходство. Даже сейчас, вытянув длинную шею и состроив выражение на лице, будто встретила мертвеца, до неприличия напоминает ее.
– Что случилось? – спрашивает она дрожащим голосом.
– Лена вернулась?
– Нет, онна с подружками гуляет. А ккто… тебя избили? – Mrs. Dursley медленно опустила шею и прищурилась, рассматривая мои синяки.
– Да это не важно, я хотел поговорить о Лене. Ее нужно спасать, иначе она убьет себя. – Я говорю спокойно, словно ничего не испытываю. Сказывается разочарование, поселившееся после диалога с ментом.
– А ччто сс ней сслучилось? – ее голос задрожал сильнее. Еще бы: приходит избитый чувак и сообщает, что с Леной что-то случилось. Для нее это означает, что с дочкой дела обстоят еще хуже. Так и есть. – Заходи пожалуйста, – она впускает меня внутрь и нервно запирает дверь, будто прячется от кучи зомби, находясь в какой-то из современных игр.
Мы топчемся в коридоре. Видно как в зале по телевизору идут детективные расследования, с расчлененкой и интервью маньяков в тюремной камере. На диване лежат детективы Тети Даши, скромно намекая на активную умственную деятельность хозяйки квартиры.
Ей сейчас реально стремно! Насмотрелась, начиталась и теперь решила, что дочь уже мертва, а я приехал, чтобы отвезти ее и опознать тело.
Господи, чего я несу то!?
Думаю, нужно начать с самого серьезного. Доказывать, что знание с ублюдками пагубно влияет на Лену – бесполезно. Она все равно считает, что они невинно гуляют.
– Елена Васильевна, ваша дочь употребляет наркотики.
– Да ты что? – Домохозяйка прикрывает рот ладонями, отчего следующая фраза звучит как с набитым ртом. – Лена что, колоться начала?
Она реально думает, что наркотики это обязательно гонять по вене? Неужели в детективчиках, что она употребляет, нет про это хоть одной строчки? На худой конец, по ящику же об этом достаточно талдычат, верно?
Удивляет отсутствие хоть каких-нибудь знаний об окружающем мире у людей, кому за сорок. Вроде бы молодые люди, а уже не в теме. Словно застряли во вчерашнем совке, ей Богу! Стыдно. Ввести предмет «Окружающий мир для домохозяек» не помешало бы.
– Нет, что-то другое. Может таблетки, а может, нюхает. Но когда я сегодня увидел ее в ночном клубе, она была одурманена.
– А как это, нюхает? – слова про ночной клуб она почему-то пропускает мимо ушей.
– Кокаин. Его можно нюхать. Это не героин, но уже и не травка. Это серьезно.
– Боже мой! И че-ш теперь делать-то?
– Я был в милиции, мне ничего толком не ответили. Можно сказать, послали, потому как Лене я никем не прихожусь. Вы мать, к вам должны прислушаться. Но не думаю, что какой-нибудь участковый поможет в нашей ситуации.
Понимаете, суть в том, что мы в принципе ничего поделать с ней не можем, за исключением строгих мер. Нужно действовать кардинально.
– Строгих мер? А это как?
Ох, ты болванка, а! Нет, женщин без мужей оставлять решительно нельзя. Мозги начинают отсыхать, и они теряются в мире навсегда.
– Во-первых, Лену необходимо оградить от ее окружения. Вся ее эта тусовка, знаете ли… Ее подобает запереть в комнату как маленькую девочку и наказать. Да она и есть маленькая девочка, хоть и кичится своей взрослостью.
– Запереть… – мама Лены сделала такое выражение лица, будто ей придется запирать слона, или какого-то ужасного зверя из фантастических фильмов.
– Во-вторых, нужно ежедневно говорить с ней, убеждать, что вся эта ее тусовка – неправильно, и что у нее уже реальные проблемы. Тут именно вам нужно понять, что она больна. – Елена Васильевна опять закрывает рот ладонями, словно оттуда должно что-то вылезти. – Монотонно, долго, нудно и скучно, до последнего доказывать ей, переубеждать. Это будет сложно. Нет, это будет архи сложно, почти нереально. Но практика есть, и она помогает. Следует запастись терпением.
– И кто же это все будет делать? – Елена Васильевна медленно подняла брови.
– Я. А кто еще?
– А, ну да. Ты ж психолог как-никак… – отстраненно пробормотала она.
– Вот именно. И я, вдобавок, заинтересован в результате. Я ведь не наемный работник, мне денег за это не надо. И мне можно довериться. – тут я зря это сказал, Mrs. Dursley стала смотреть с непониманием.
Еще минут пять продолжаю ей втолковывать как можно более понятным и интеллигентным языком: нужны активные меры воздействия, Лену еще можно перевоспитать, это не конец, впору многое исправить. А мне, тем временем, страшно до чертиков.
