Ознакомительная версия.
– Так с кем ты теперь останешься, с ней или со мной?! – спросила его Вера.
– Не знаю, – вздохнул Глеб, – теперь я точно ничего не знаю!
– И охота тебе быть седьмым подползающим?! – усмехнулась Вера.
– Замолчи! – Глеб сдавил ей на мгновенье горло, а затем отпустил.
– Дурак! – обиделась Вера и попыталась уже уйти, но Глеб обхватил ее сзади, за живот, и быстро приподняв халат, вошел в нее.
Вскоре они ласково улыбались, как два помирившихся зверька.
Соня, окрыленная разговором с Глебом, решила сообщить Эскину о своей связи с Глебом, а также и о своем желании снова жить втроем, хотя бы до рождения ребенка или до того момента, когда можно будет узнать, от кого он рожден. Однако, по большому счету это была всего только уловка, прикрывающая истинное ее желание сохранить свое многомужество.
Эскин вечером как обычно сидел за письменным столом и писал на компьютере реферат о проблемах развитии гостиничного и туристического бизнеса в России. Соня обняла его сзади.
– Соня, сейчас не до секса, – вздохнул Эскин.
– А я и не собираюсь заниматься с тобой сексом, – улыбнулась Соня.
– Тогда в чем дело?! – Эскин перестал бить по клавиатуре и повернулся к ней.
– Дело в том, милый, что сегодня я была у Глеба, и он настаивает, чтобы мы жили втроем, хотя бы до рождения ребенка!
– Но ты же не хотела говорить ему о своей беременности, – удивился Эскин.
– Шила в мешке не утаишь, – покраснела Соня, – когда я была у него в палате, то меня стало неожиданно тошнить, и я еле добежала до умывальника!
– И чего ты к нему ходишь-то? – возмутился Эскин. – Мы же вроде и так ходим к нему по выходным?!
– Нехорошо больного человека бросать на произвол судьбы, – Соня едва сдерживалась, чтобы не закричать на Эскина.
– Признайся честно, что ты с ним была? – стал весь красным Эскин.
– Нет, не была, – тихо ответила Соня, опуская виновато глаза.
– А я говорю, что была! – выкрикнул с гневом Эскин.
– Я не хотела, он сам спустился в коридор, где черный вход и сзади обнял меня, – заплакала Соня.
– Я не собираюсь жить втроем, не собираюсь! – Эскин вскочил и опрокинул кресло, на котором сидел.
– Какого черта ты мучаешь меня? – он обхватил ее за плечи и теперь сотрясал все ее тело.
– Отпусти, дурак! – закричала она, и Эскин отпустил.
Они шумно дышали, с ненавистью глядя друг на друга.
– Не думала я, Эскин, что ты такая сволочь! – попыталась сквозь слезы улыбнуться Соня.
– Да, я сволочь, но я страдающая сволочь, – патетически вздымая над собой руки, воскликнул Эскин, – просто я много страдал, и поэтому стал сволочью! И скажи спасибо, что я еще не выгоняю тебя!
– Меня?! – возмутилась Соня. – Беременную, и от кого, от тебя беременную?!
– Это еще неизвестно, – смутился Эскин.
– Зато мне теперь все известно, – Соня с плачем опустилась на пол и легла возле его ног, закрывая лицо руками. В этот миг она была похожа на дикую лесную лань, попавшую охотнику в лапы. Эскин молча опустился к ней и погладил ее огненно-рыжие волосы.
От жалости к ней и к самому себе он тоже расплакался. Соня повернулась к нему, отнимая ладони от глаз, и увидев его тоже плачущим, обняла.
За одно мгновение они порвали на себе всю одежду, пока страстно и нежно не совокупились. Это было не совокупление, а какой-то волшебный сон. Как необъятно-нежная Вселенная, Соня приняла в себя Эскина всем своим существом.
– Ну, вот, мы и помирились, – обрадовано взглянула Соня на Эскина, и шутя укусила его за ухо.
– И все же мне очень нелегко будет жить втроем, – грустно вздохнул Эскин, ему было тяжело терять ощущение светлой влюбленности.
– Но пойми, что я не могу прогонять Глеба, пока не узнаю от кого ребенок, – Соня улыбалась измученной улыбкой, хотя вся ее измученность была лишь способом самозащиты.
Она уже ощутила в Эскине самое слабое место, его жалость, из-за которой он делался послушным как ребенок.
– Какая же ты у меня беззащитная! – с жалостью обнял ее Эскин и опять почувствовал, как во всем его теле стремительно и бурно зарождается новое желание, и как его уд снова безумной стрелой вторгается в ее упругое лоно, и как на ее грешных бедрах снова покоится мужская сила.
Мужская сила, женская власть, и земное могущество! Эскин любил заключать любые слова в красивые формы. Он ощущал от этого в себе какой-то волшебный прилив сил. Слова имели магическую силу. Даже клятвы и обещания могли круто изменить жизнь любого человека.
– А помнишь, как ты обещал мне, что мы будем жить втроем, – напомнила ему Соня его давно уже забытое им обещание.
– Помню, но с трудом, – прошептал Эскин, все еще продолжая обнимать Соню, – люди меняются, Соня, а их обещания быстро теряют свою силу!
– Но это обещание силу не потеряло, – Соня сжала пальцы его рук, и на какую-то минуту Эскин почувствовал себя пойманным зверьком.
– А ты мне обещала с ним развестись, – напомнил ей Эскин.
– А я и разведусь, и выйду замуж за тебя, но жить мы будем все же втроем, пока не родится ребенок, – в словах Сони чувствовалась такая несгибаемая воля, что Эскин сразу сник.
– Пусть будет так, – вздохнул он.
– Я знала, что ты меня любишь, – улыбнулась Соня, целуя его.
– А при чем здесь это, – грустно улыбнулся Эскин.
– Потому что только любящий человек может простить что угодно, – Соня в душе ликовала, а Эскин, видя это, еще больше опечалился. Он и не думал скрывать от Сони своей печали, но Соню его печаль нисколько не беспокоила, она была рада жить снова втроем, пусть даже с искривленным какой-то очередной ложью сознанием. Она с упрямым эгоизмом строила свое счастье только для себя.
Глава 12. Жизнь проходит как чувство
Ранним утром невыспавшийся Эскин уже сидел на занятиях в Академии. Семинар проводился на тему: «Проблемы инвестиционной деятельности в России».
Все студенты весело обсуждали эту тему, один Эскин угрюмо молчал.
Он думал о том, что добиться жизни с Соней вдвоем, можно только физически избавившись от Глеба.
Однако, и убивать Глеба из-за Сони Эскин не мог.
Было в Глебе что-то жалкое и тщедушно-покорное как в собаке. «У него и фамилия Собакин, – с удивлением подумал Эскин, – надо же, как иногда фамилии соответствуют человеческому облику».
Вот и профессор Кашкин, ведущий их семинар.
Достаточно минуты две послушать, чтобы понять какая у него каша в голове. Впрочем, Эскин утрировал, он и сам это прекрасно осознавал. Именно так он расправлялся с самой мыслью об убийстве Глеба. Глеб не заслуживал смерти, и это было очевидно.
Также очевидно было и то, что смерть Глеба нисколько бы не изменила саму Соню, и что вместо Глеба она бы нашла кого-то еще. Было в ней что-то магическое-необъяснимое, что притягивало к ней мужчин.
Иногда от одного прикосновения ее нежных губ, от самого простого невинного поцелуя, у Эскина случалась поллюция, а ведь Эскин никогда не был таким чувственным и темпераментным мужчиной.
Впрочем, до встречи с Соней Эскин вообще не чувствовал себя мужчиной. Это ей он обязан своим таинственным проникновением в мир секса, в глубь живой желанной плоти. И все же Эскин никак не мог понять, как он дал Соне уговорить себя вернуться к этому идиотскому матриархату, и как он вообще мог жить втроем и делить свою любимую Соню с таким идиотом, как Глеб.
Он вспомнил, как Глеб в ярости рубил его мебель топором, а потом со смехом убегал из квартиры, как он устраивал пьяные дебоши и разрисовывал стены и потолки обнаженной Соней, в том числе и Соней сидящей у него, у Эскина на голове, а самого Эскина изобразил с раскрытым ртом, куда залетает муха. И разве это не насмешка над Эскиным?!
А эти беспокойные поросячьи повизгивания за стенкой, когда он трахал Соню, а бедный Эскин мучился, не спал, зарывшись головой в подушку?!
О, как же в эти минуты он ненавидел Глеба, и как желал его смерти?!
И с каким содроганием после дотрагивался он до Сони, болезненно соображая, что внутри нее все еще продолжает оставаться семя Глеба, и пусть оно уже неживое, но на нем стоит печать его жизни, его ощущений!
А тут еще оказывается, что она беременна, да к тому же и сама не знает от кого?! И хочет, во что бы то ни стало, продолжить опять этот кошмар.
Углубленный самоанализ призывал Эскина кому-нибудь высказаться, именно по этой причине он попросил Ивана Ивановича Секина после занятий уделить ему несколько минут. Секин охотно согласился и предложил Эскину зайти в пивбар.
В пивбаре было полно народу и все были такие пьяные и так громко говорили, что Эскину даже расхотелось открываться Ивану Секину, но после двух кружек пива с четвертинкой водки он осмелел и рассказал Секину о своих проблемах.
– Ну, ты, парень и влип, – присвистнул от удивления Секин.
Ознакомительная версия.
