Не двойник, ведь двойники просто очень похожи на оригинал, и не привидение, потому что привидений живых людей уж точно не существует. Она, она сама, только семнадцатилетняя, давно забытая и вытравленная из памяти. Длинноволосая, угловатая. Еще Катя, а не Катерина. Пока Катерина покрывалась холодной испариной и не могла и шелохнуться, девушка задумчиво глядела на закатное зарево, а потом спрыгнула с подоконника в сад. Оцепенение спало, Катерина подскочила к окну, но не разглядела в сумерках никого, и тогда, не помня себя, бросилась прочь. Она добежала до дома Дубко меньше чем за две минуты, как будто следом гнались все исчадия ада.
Теперь она постепенно успокаивалась и прислушивалась к себе. На что похоже сумасшествие, бред, галлюцинации? От чего они происходят? Где грань между «может быть» и «не может быть»? Поскольку физически Катерина чувствовала себя здоровой, она решила, что это последствия напряженного ожидания, которое по приезде вылилось в ничто. Игра воображения, не более.
Назавтра утро было полно бумажной волокиты, которую Катерина ни за что бы не осилила сама, без помощи Ольги. Та все кому-то звонила, с кем-то здоровалась, заверяла у нотариуса, носила на подпись, на печать, словом, хлопотала, и, хотя и со скрипом, но дело шло вперед. Катерина поставила себе целью не ждать, пока приедут покупатели дома, а приготовить все бумаги загодя, чтобы как можно быстрее вернуться в Москву, к своей привычной жизни. Тем более что после смерти бабушки Тоси никто так и не переоформил документы должным образом, и без помощи Оли Дубко это могло стать серьезной проблемой.
Вместе с электриком, вызвавшемся ставить счетчики, они дошли до Береговой, 17. Катерина с опаской осмотрела дом, но он был точно тот же, что и вчера, молчаливый, бесцветный, в комнате все еще лежали остатки ее скромного вчерашнего ужина со свечой. У нее отлегло от сердца: конечно, вечернее видение – всего лишь фантазия воспаленного мозга. Она всегда была девушкой с бурным воображением, а тут еще и нервы примешались.
За небольшую плату электрик врезал только что купленный замок, и пока возился, все поглядывал на Катерину и на куски сыра и хлеба, которые она собирала в пакет.
– Эй, хозяйка, что ж ты закуску в еду-то превращаешь, а? Меня бы позвала, мы бы с тобой… эх!
Катерина чуть не расхохоталась.
Сразу после полудня позвонил бывший муж, Петя, сообщил, что у них все в порядке, и передал трубку сыну. Митя, захлебываясь от восторга, рассказал, что они только что ходили в Палеонтологический музей (название он выговорил с третьей попытки, и было слышно, как ему подсказывает отец), и что динозавры там – с пятиэтажный дом. Катерину легонько кольнула ревность, когда она поняла, что Митя не соскучился. Тот возраст, когда ребенок нуждался в ней ежечасно, канул в Лету довольно давно, но она все равно не могла с этим смириться. И подозревала, что вряд ли до конца сможет.
И, конечно, без передышки трезвонили с работы. Вот уже несколько лет Катерина была редактором в популярном журнале, иногда параллельно вела колонки в других, и была на этом поприще вполне успешна. Про себя она говорила, что невозможно прочитать такую джомолунгму книг, какую прочитала она, и не научиться писать хотя бы немного. Теперь, несмотря на оформленный отпуск, ее дергали чуть не каждый час – авторы, коллеги из других отделов, даже главный редактор.
– Никогда не узнаешь, какая ты незаменимая, пока не поедешь в отпуск. Или не помрешь, – хмурилась Катерина. Все требовали, чтобы она появилась в сети хоть на пять минут, скинула материал, взглянула на материал – и совершенно не принимали объяснений, что интернета здесь нет. Есть селезни с зелеными, как спинки навозных жуков, шеями. Есть раскидистые сливы, увешанные сизо-дымчатыми плодами. Есть рассыпанная по асфальту рожь, льющаяся из-под брезента проезжающих фур. А Интернета нет. Что говорить о нем, если даже мобильная связь то пропадает, то появляется, причем то и дело подключается роуминг и «приветствует Украина», ведь до границы всего несколько километров.
Впрочем, окончательно рассвирепев от очередного звонка, Катерина сообразила, что стоит заглянуть на почту, просто на всякий случай. До вечера попрощавшись с Ольгой, Катерина зашла в местное почтовое отделение. Она удивлялась, как за сутки, что она находится в Пряслене, ей не попалось ни одного знакомого лица – и не могла не радоваться этому факту. Но не ошиблась, предчувствуя, что почта все исправит. Не хватало только, чтобы Жена Астапенко до сих пор там работала…
К счастью, очереди не было, и Катерина сразу подошла к окошку. За стеклом, совершенно не обращая внимания на вошедшую посетительницу, на крутящемся стуле восседала дородная женщина средних лет, жевала булочку и маркером размечала телепрограмму, засыпая ее крошками. Катя узнала ее почти мгновенно, несмотря на выкрашенные в темный цвет волосы. Сойкина сидела вполоборота, чуть покручиваясь на стуле из стороны в сторону, и когда на ее щеку падал свет, становилось видно обсыпавшуюся с ресниц тушь.
– Слушаю вас! – довольно неприветливо проронила она, не отрываясь от газетного листа.
– У вас есть интернет? Мне почту надо проверить.
– Карточки кончились[3]. Только в понедельник подвезут.
– А как-то иначе этот вопрос можно решить? – в тоне Катерины засквозила деловая женщина, и Сойкина, все же бросив на нее скользящий взгляд, привычно огрызнулась:
– Нельзя.
Тут Катерине стало смешно. Она могла бы не нарушать свое инкогнито, как ей советовал инстинкт самосохранения. Но любопытство, желание увидеть реакцию старой знакомой перевесило.
– Настена…
Вот она, гамма чувств, от привычного недовольства через недоумение, испуг, удивление – к радостному оханью:
– Катя! Ветлигина! Катюха, вот это да! Ох ты ж, Господи…
Неловко задев объемистой ляжкой соседний стул, она выбежала из-за стеклянной перегородки и сгребла Катерину в объятия, расцеловывая и тут же, послюнив палец, стирая с ее щек следы своей помады. После тормошения понеслись расспросы, этот стандартный набор «где работаешь-сколько платят-замуж вышла-дети есть». Катерина старалась отвечать попроще и покороче. Конечно, тут же отыскался интернет, бесплатный, потому что «для своих», и медленный, потому что другого тут не водилось. Пока грузились страницы, Настена, не отходившая от Катерины ни на шаг, все засыпала ее вопросами, особенно услышав про работу в журнале.
– Ой, вот девки помрут, когда узнают! Столичная штучка, да в нашей глухомани!
Тут Катерина поняла, что инстинкт самосохранения вещь хорошая, и отныне она всегда будет слушать его.
– Нет, Настен, не надо! Не говори никому про меня, не надо.
– Ладно, ладно, не буду, не напрягайся, – замахала она руками, и Катя с тоскливой обреченностью поняла, что Настена не изменилась. Чтобы сменить тему, она, копируя на флешку присланные материалы, стала расспрашивать Сойкину, оставив набор вопросов прежним, правда, перескочив зарплату.
– Ты ж, поди, не знаешь, кто у меня муж! – хитро блеснув глазами, ухмыльнулась Настена. – Ни за что не угадаешь.
– Кто же? – гадать не было ни желания, ни смысла.
– Олежка!
– Какой Олежка? – нахмурилась Катерина.
– Ну как какой! Маркелов.
Теперь наступила Настина очередь наслаждаться произведенным эффектом. К счастью, она не умела читать мысли. Катерина смотрела на бывшую подругу и думала, что Маркелу могло повезти и больше. За эти года она редко вспоминала, вообще, и Маркела тем более, но именно теперь осознала, что нежности к Маркелу в ее душе куда больше, чем к Сойкиной. Хотя на то были свои причины, разумеется.
Она отделалась от Настены спустя каких-то двадцать минут, клятвенно пообещав, что зайдет в гости в ближайшее время, но не говоря, когда. Такое обычное для взрослого человека умение выкручиваться, прятаться за обтекаемыми фразами, не говорить ни «да», ни «нет» – Катерина уже и забыла, как когда-то в юности считала это лицемерием.
И только на улице, в тени старого, в три обхвата, дуба она задрожала. Настена, Маркел. Они не оставят ее в покое. С ними придется говорить, смотреть в глаза, читать в их глазах жалость, или любопытство. Знать, что они помнят, а значит, вспоминать самой. Настена растрезвонит всем знакомым. И она не будет стеснятся в выражениях: «Катя Ветлигина вернулась. Ну как какая! Та, с Береговой! Помните ту жуткую историю…» И вспомнят все, а кто не знал, тому расскажут. Черт, как же глупо было делать вид, что в Пряслене ей удастся справиться с прошлым. Плохая, плохая идея пойти на почту. Раскрыть себя Настене. Приехать в Пряслень.
Терзаясь запоздалым раскаянием, она и сама не заметила, как добрела до церкви. Безвкусный новодел на месте старой часовенки, которая нравилась Катерине куда больше, а за ним кладбище. Поколебавшись всего мгновение, Катерина вступила на кладбищенскую землю. И если раньше она умела совладать с нападками совести, то теперь совесть собралась прогрызть ее до дыр.
