Ознакомительная версия.
Ветер треплет белые зонты кафешек. Под зонтами теснота – время обеда. Острый жареный дух разных кухонь мира с преобладанием азиатских. Вон за тем столиком Кэролайн недавно встречалась с Глендой и Рэчел. Она решила наплевать на совет адвоката. Всё равно хуже не будет. Коллеги рассказали, что их вызывали в полицию, и они, разумеется, вели себя безупречно. Что Мэтью Хадсон переведён в другой садик. А Кэролайн официально считается на больничном. Среди родителей, однако, циркулируют слухи. Одновременное исчезновение воспитательницы и ребёнка наводит на мысли. Кроме того, дура-мамаша вроде бы проболталась. А город у нас маленький.
– Двоих уже забрали из группы. Паникёры чёртовы! – раздражённо сказала Гленда. – Бюджет и так на пределе. Наняли вместо тебя человека. Платим вдвойне за одну работу.
– Можно подумать, это я себя отстранила.
– Можно подумать, у нас был выбор.
Далее – горсовет, площадь, мутный аквариум библиотеки. Клерки, сидя на траве, жуют бутерброды в осаде истеричных чаек. Силуэт музея темнеет на фоне океана. И наконец – улица Больших Магазинов. Здесь хорошо потеряться на целый день среди отзывчивых манекенов, электроники, белья, кухонных и ванных излишеств. Один раз в магазине игрушек Кэролайн увидела – сердце подпрыгнуло – их. Джейн и Мэтью в конце ряда. С ними – неопрятный мужчина в шортах. Кажется, её узнали. Кэролайн раздирали два желания. Хотелось подойти к этой твари и наорать. A лучше – залепить пощёчину. И ещё раз. Одновременно хотелось бежать… Нет! Достойно удалиться. Ей стало душно, лёгкие не пускали воздух. Кэролайн быстро, не оглядываясь, ушла.
– Хорошо бы поджечь их дом. Или машину, – говорила она вечером Такаши. – Ты участвуешь?
– Как, прямо сегодня?
– Я крашеная блондинка, если ты не забыл. Конечно, нет. Надо подготовиться, узнать адрес, купить бензина.
– Не пойду. И тебя не пущу.
– Почему?
– Мы цивилизованные люди – нас быстро вычислят и посадят. И главное – в разные камеры.
– Меня и так скоро посадят.
– Это вряд ли. Но я хотя бы смогу носить тебе передачи.
– Нет. Нет, нет. В тюрьму я не сяду! Лучше бритвой по венам. В тёплой ванной…
– У тебя нет ванной. А в душе как-то нелепо. Да и лезвий таких сейчас не продают.
– Оставь свой дурацкий юмор!
– Извини, – Такаши помолчал. – От Стюарта никаких известий?
– Да! Я же тебе не сказала. Вчера дозвонилась – первый раз за месяц. Час дня, а он, представь, лыка не вяжет! И звон посуды слышно, в кабаке, значит. Бормотал, что расследование почти закончено. Результаты будут в течение недели. Знаешь, мне очень страшно, Такаши. Что если суд? Как я выдержу суд?! И за что? За то, что я горбатилась пять лет? Подтирала их детям носы и задницы?
– Не плачь, я же с тобой. Иди ко мне. Я уверен, что всё будет хорошо.
Развязка приближалась. Состояние Кэролайн было ужасно. Такаши заходил каждый день. Он видел, как силы душевные и телесные постепенно в ней исчезали. Их отношения напоминали Кэролайн визиты к тяжелобольной. Её слезы, её тревога возобновлялись поминутно. Наконец позвонил Стюарт.
– Поздравляю! – Адвокат протянул руку. – Расследование прекращено. За полным отсутствием доказательств!
– Ох… слава Богу! – Кэролайн едва не бросилась ему на шею. – Даже не верится, что этот кошмар… Спасибо вам огромное и… Что мне теперь? Можно выходить на работу?
– Давайте присядем, Кэролайн. Тут отдельный разговор. Дело в том, что работать на прежнем месте я вам категорически не советую. И ни в каком вообще детском саду. Вам лучше уйти из этой системы.
– Почему?
– Потому что вы теперь всегда – главная подозреваемая. За вами это будет тянуться, понимаете? Случись что подобное – и…
– Но в другом садике ничего не знают!
– Вы уверены?
– Можно уехать в другой город.
– Вам нужен этот риск? Хорошо. Однако нынешний садик придётся забыть. Вы там не сможете, будет худо, поверьте. Они согласны заплатить вам десять тысяч за потерю работы и моральный ущерб.
– Почему не двадцать? Или не сорок? – неожиданно произнёс Такаши.
Стюарт обернулся.
– Увы, господин Саитама, мы не в Америке. Вот там можно потребовать хоть сто. Можно вообще разорить, к чертям, этот садик. И департамент образования наказать… – голос адвоката зазвучал мечтательно. – Но у нас другие законы. Соглашайтесь, больше они вряд ли дадут.
– Десять тысяч за вычетом процентов фирме?
– Да. Как договорились. Кэролайн получает восемь.
– Нет. Кэролайн получает десять. А вы с них требуете двенадцать. Или сколько там?…
– Минутку, уважаемый. Вы пока не мой клиент.
– Он прав, – сказала Кэролайн. – Двенадцать с половиной тысяч. Если нет – мы идём в суд.
– И в прессу, – добавил Такаши.
* * *
На кафедре дошкольного воспитания появилась симпатичная аспирантка. Светленькая. Фигура заставляет обернуться. Почти кукольное лицо и совсем не идущее ему выражение беспокойства. Словно человек всматривается в мир, ожидая от него подвоха. Некоторое время мы обменивались улыбками. Затем я увидел её в курилке, на террасе. Мы разговорились. Известно, что общие привычки сближают людей. Особенно, добавлю я, вредные. Вскоре мы с Кэролайн стали чем-то вроде приятелей. Перекуривать старались вместе. Два-три раза сходили в кафешку на ланч. На факультетских посиделках всегда оказывались рядом.
Помню, отмечали чью-то защиту в китайском ресторане. Я заметил, как мастерски Кэролайн управляется с палочками для еды.
– Друг научил, – объяснила она. – Японец.
– Правда? Это интересно. Ты была в Японии?
– Гостила пару месяцев в Осаке. Чуть замуж не вышла.
«Почему не вышла?» – едва не брякнул я. Но ловко вырулил на безопасное:
– Как тебе земля восходящего солнца?
– Обалдеть. Всё работает, блестит и тикает. Порядок такой, что малость тошнит. И люди непонятные совершенно.
– В каком смысле?
– Не знаю, как объяснить. Другие. Чужие. И он быстро стал таким же.
– Кто? А, извини.
– Ничего. Может, отправимся?
– Пошли.
Захватив бокалы, мы вышли на улицу. Дождь кончился. Сигаретный дым повис в отсыревшем воздухе. Я видел, что Кэролайн задумалась о неприятном. Скорее всего, о японце. Чтобы отвлечь её, я спросил:
– Как диссертация?
– Продвигается, куда она денется, – Кэролайн помолчала. – Ты ведь знаешь мою тему?
– Что-то о шуме в детских садах?
– Да. И это, конечно, важно. Только я хотела писать о другом.
– О чём?
– О том, как воспитателей обвиняют зазря во всякой дряни. В насилии над детьми. В сексуальных домогательствах…
– Разве есть такая проблема?
– Вот! И они мне так сказали. Проблема надуманная, тема рискованная. А проблема есть, и серьёзная. И литература есть, хотя мало. Знаешь, почему? Потому что все молчат. Воспитатели, учителя, которых обвинили в таком, – молчат. Невинные люди чувствуют себя прокажёнными. Уходят из профессии. Им страшно. Ведь у нас как рассуждают – нет дыма без огня. Детсады и школы молчат ещё тише. Стараются побыстрей откупиться, умыть руки. А то запаникуют сумасшедшие родители. Престиж, бюджет и так далее. Я сама знаю несколько случаев, – Кэролайн в три глотка допила шампанское. – Дай сигарету, расскажу тебе одну историю.
Через минуту я понял, что Кэролайн рассказывает о себе. Да она и не скрывала.
– А дальше? – спросил я.
– Ничего. Вернулась из Японии. Восстановилась, перевелась на дневное. Работала на полставки в библиотеке. Потом тьютором, но это уже в аспирантуре. Главное – я им всё так красиво обосновала. Актуальность, новизна, практическая значимость… Куда там! Непроходная тема. Людям жизнь ломают, а у них – непроходная тема.
От желания обнять Кэролайн, погладить этот трогательный хвостик у меня заныла спина. Я вспомнил о семье, напряг остатки воли и произнёс:
– Нo… тебя ведь не сломали. У тебя же всё хорошо?
– Да, – Кэролайн с силой вдавила окурок в пепельницу. – У меня всё хорошо.
– Трр, стой! Приехали, ваше благородие.
Сани замерли. Пассажир в длинной шубе выбрался из кибитки и огляделся.
– Кажется, этот дом…
– Он самый. Вон их окна в первом этаже.
Извозчик, засыпанный снежной пылью, кивнул на два окна, жёлто тлеющие сквозь метель. Остальной дом, высокий и чёрный, казался необитаемым.
– Откуда знаешь?
– Как не знать – давно возим. Велите обождать?
– Обожди, братец.
Приехавший скорым шагом направился к подъезду. У дверей всегдашнее (тщательно практикуемое) хладнокровие на миг оставило его. Где-то за этими стенами жил его кумир с детских лет. Его божество. «Неужели это будет… так просто?… – подумал он и сразу оборвал себя: – Fi donc! Военный человек, а робею, как девица». Он громко постучал. Тотчас отворили. Выглянул мужик с горящей свечой в шандале. Гость назвал себя. «Милости просим, – отвечал слуга. – Барин ждут». Сбросив шубу, визитёр оказался юношей в мундире корнета лейб-гвардии гусарского полка. Прямой взгляд. Щегольские усики над пухлым ртом.
Ознакомительная версия.
