В глубине квартиры Тимошка сначала захныкал, потом завопил в полный голос – Сорокин поморщился и притворил кухонную дверь. Он закурил новую сигарету и опять уставился в темное окно: а фамилию Лялька поменяла или нет, интересно…
Фамилию Лялька взяла мужа – Хомская. Она решительно вошла в новую жизнь и закрыла за собой дверь на засов. После того как Андрей сдался на ее милость, она совершенно успокоилась, зато он, наоборот, волновался все сильнее: он так давно жил один, что сильно сомневался в себе. Свадьба была очень скромной – расписались да выпили немного шампанского в компании бабушки и Сорокиных – Татьяны и Григория.
– Ты видел, как Андрей нервничал? Бедный! – спросила Татьяна, когда Гриша вез ее домой.
– Еще бы не нервничать! Вон, Лялька какая красавица выросла – занервничаешь. И куда наш дурак смотрел…
– Куда! Куда вы все смотрите?! Туда и он.
Гриша поморщился, но промолчал.
– Бедная Ляля, столько слез по нему пролила!
– Правда?
– А самое печальное, что наш охламон тоже ее любит!
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– Тогда зачем же он?..
Тогда зачем же он женился на этой козе? – хотел спросить Григорий, но вовремя прикусил язык, уж больно тема была скользкая. Татьяна прекрасно его поняла, но тоже смолчала. Подъехав к дому, они некоторое время посидели в задумчивости, и у Татьяны мелькнула шальная мысль пригласить Гришу на чашечку чаю, но она вовремя себя одернула – еще чего выдумала! Когда она уже взялась за ручку дверцы, Гриша вдруг тихо спросил:
– Тань, а почему ты замуж больше не вышла?
«Да все тебя, дурака, дожидаюсь, вдруг одумаешься!» – чуть не выпалила Татьяна, но вовремя опомнилась: сама ведь его выгнала.
Она пожала плечами:
– Да что-то я никому особенно не нужна…
– Мне нужна! – твердо сказал Гриша, и Татьяна мгновенно вспыхнула и даже как-то помолодела.
– Ну что ты говоришь такое…
А сама не удержалась и погладила его по щеке – Григорий придержал ее руку и поцеловал в ладонь.
– Перестань! Это мы с тобой просто от чужой свадьбы расчувствовались…
Она убежала, а Гриша отъехал, улыбаясь: может, еще не все потеряно? Сказала же Танька: «мы с тобой…»
Андрей же к ночи совсем впал в панику: Оля пошла проверить бабушку, а он уныло раздевался в спальне, ненавидя себя, свое нескладное и старое, как ему казалось, тело, и вообще всю эту безумную затею. Он долго не мог решить, совсем раздеться или нет, потом, окончательно расстроившись, улегся в трусах. «И почему я решил, что на что-то гожусь?!» – мрачно думал он. Но тут пришла Ольга, скользнула ему под бок, голенькая, теплая и уютная, все про него поняла, подышала ему в шею, потом поцеловала в ключичную ямку:
– И что это вы грустите, Андрей Евгеньевич? Вы уже не рады, что связались с такой настырной девицей?
– Я рад…
Ольга засмеялась и передразнила его:
– «Я ра-ад» – сказал он тоскливо! Знаете, какой у вас был вид?
– Какой?
– Как у Варенухи!
– У кого?!
– У Варенухи! Помните: связали, посадили в машину, повезли – гудел Варенуха…
Андрей тоже засмеялся, и его слегка отпустило.
– Ну, что ты? – спросила Ольга ласковым шепотом, и от этого интимного «ты» у него опять побежали по коже мурашки. – Что ты, милый? Ты… боишься, да?
– Немножко… – признался он.
– Неужели я такая страшная?
– Ну что ты говоришь! Просто… понимаешь… я так давно…
– Ну и что, разучился, что ли? Да ладно! Это же… как на велосипеде ездить! Умеешь, и все!
– На велосипеде я тоже сто лет не ездил…
– Ну вот, прямо не знаю, что с тобой и делать – и на велосипеде-то ты не умеешь!
Ольга поддразнивала его, и Андрею это нравилось.
– А помнишь, как я собиралась тебя поцеловать? Тогда, в парке? А ты не разрешил?
– Еще бы!
– А ты правда хотел меня тогда?
– Правда, – вздохнул он. – Ужасно мучился.
– Кошма-ар, уважаемый человек, профессор, а такие желания…
– Ну, тогда я еще не был профессором…
Он затаил дыхание, потому что ее теплая рука продвигалась все ближе и ближе к этим дурацким трусам – и почему он их не снял!
– И потом обманул…
– Когда?!
– А на моем дне рождения. Схалтурил с поцелуем…
Он поцеловал ее с чувством:
– Я исправляюсь…
– То-то же! Ты обо мне думал? Все это время?
– Я о тебе мечтал!
– И что это были за мечты? Надеюсь, непристойные?
– Ах ты… хулиганка!
Она подвинулась еще ближе и зашептала, целуя его:
– Ты только подумай: теперь я твоя жена! Я – твоя женщина! Твоя собственная! И ты мне нравишься, правда! Мне нравится… с тобой целоваться… и я хочу… чтобы ты меня приласкал… я хочу тебя…
– Подожди! – сказал он хриплым голосом, повернулся и перехватил ее настойчивую руку. – Подожди, не спеши! Теперь я сам…
– Только ты… осторожней, ладно? Я… первый раз.
И Андрей просто задохнулся от счастья: она и правда сберегла себя! Для него!
Сберегла, да. Хотя не очень, честно говоря, понимала, почему эта физиологическая преграда ассоциируется у мужчин с невинностью – уж невинной Ольга никак не была. Сначала она самоутверждалась. Надо же было доказать Сашке, да и себе самой, что она красивая и желанная: Сашкины слова «Да кто еще захочет?!» – очень долго звучали у нее в ушах. Но если в школе самоутверждаться было весело, то во взрослой жизни это оказалось совсем не так забавно, а порой и опасно: мужчины понимали все очень однозначно, и пару раз она с трудом унесла ноги, чудом сохранив пресловутую невинность. Довольно скоро она научилась держать поклонников на расстоянии, и так же скоро поняла, что главная опасность исходит вовсе не от мужчин, а от нее самой: слишком горячая кровь текла у нее в жилах, слишком быстро она вспыхивала в ответ на чужую страсть, слишком нужны ей были мужская любовь и ласка.
Бахрушинские женщины не умели жить без любви.
Ольга помнила, как погасла мать, потеряв «того человека», и сочувствовала ей, хотя отношения у них всегда были непростые. Страстная детская любовь сохранилась, но обида на мать, променявшую ее на чужого мужчину, зависть к материнской красоте и чувство собственной несуразности никак не способствовали их сближению, и со всеми своими печалями Ляля шла к бабушке, которая утешала ее, как могла:
– Ну что ты, Лялечка! Ты обязательно выправишься! Еще такой красавицей станешь, вот увидишь! И я кулёма в детстве была, а потом расцвела, как розан!
Лялька не очень верила в «розан», глядя на грузную Наталью Львовну, а фотографий юной бабушки у них не было: дед увез Наталью от мужа в одночасье, в чем была – хорошо, успела захватить единственную свою ценность, фамильный медальон! Завернул Наташу в собственный тулуп, поднял на руки и увез. Но Лялька прекрасно помнила, как молодело и расцветало бабушкино лицо, когда дед, который уже не вставал, звал ее к себе:
– Наталочка, поди ко мне! Я соскучился! Красавица моя…
Сразу после смерти мужа Наталья Львовна обрюзгла и потускнела – все следы былой красоты, которые Лялька по малолетству и привычке не замечала, пропали с ее лица. Так и Лялька – без мужского внимания она начинала чахнуть, но была все-таки слишком умна, чтобы совсем потерять себя, да и Андрея Евгеньевича было стыдно: они переписывались все эти годы, и его письма отчасти давали ей то тепло, которого так не хватало в жизни. Иногда она мечтала, чувствуя себя гоголевской Агафьей Тихоновной: вот если бы соединить Сашку и Андрея Евгеньевича в одного человека! Каждый из них был по-своему нужен ей: Андрей отвечал на зов ее души, а Сашка…
Сашка!
Она давно могла бы выйти замуж – претендентов хватало. Не так много, как можно было надеяться, судя по ее успеху у мужчин – многие побаивались ее резкого насмешливого ума. Ни один Ляльке не нравился – никто не любил ее так, как Андрей Евгеньевич, и никого из них она не хотела так, как проклятого Сорокина!
Как ни странно, Ольгино замужество, так сначала поразившее Сашку, постепенно принесло ему некоторое освобождение – чувство, что их разделяет непреодолимая двойная преграда, заморозило бурлящую между ними химию: он знал, что на измену Ольга не способна. Однажды они случайно встретились все вчетвером – даже впятером, потому что в коляске верещал недовольный чем-то Тимошка. Оля нагнулась к нему – ну, что это ты бузишь? – и тот вдруг мгновенно замолчал, вытаращив на нее глаза. Ольга представила мужа, Сорокин – Тамару, которая совершенно ничего не заподозрила, да и не знала ничего, в отличие от Андрея Евгеньевича. Хомский окинул Сашку внимательным взглядом и внутренне вздохнул, покосившись на Ольгу: да, хорош, черт его возьми! Но Ольга была совершенно невозмутима и, как всегда, не оглянулась, уходя. Сашка оглянулся. Оглянулся и увидел, как «дачник» хозяйским жестом обнял Ляльку за плечи и поцеловал в висок. Видел, но не слышал, как она тихо сказала Хомскому:
– Не переживай! Я с тобой.
А вечером, когда он, прикрываясь газетой и тоскуя, смотрел, как она проверяет тетради, Ольга вдруг встала, пришла к нему на диван, отобрала газету, поцеловала и сказала, глядя в глаза:
