Алексей Рыбин - «Кино» с самого начала

– Привет всем! – услышали мы чей-то громкий веселый голос. Это кричал подходивший к нам со стороны винного отдела гастронома добродушный крепыш небольшого роста, с широкополой шляпой на голове. Это был некто Сорокин, или, как его называли друзья, де Тремуль. Де Тремуль поздоровался за руку с двумя или тремя молодыми людьми, что стояли у ларька, остальным кивнул и сказал: – Ну, пошли.

Мы пришли в такую же, как и моя, двухкомнатную квартиру хрущевского образца. Всей публики здесь собралось человек пятьдесят. Присутствующие сдали по рублю – по два де Тремулю: квартирные концерты выгодно отличались от рок-клубовских тем, что музыканты тут получали хоть какие-то деньги. Рок-клуб в те времена ни копеечки никому не платил. Сдали по рублю и мы, поскольку знали, что эти деньги пойдут не в какой-нибудь Госконцерт, а непосредственно в «Аквариум», члены которого были по респектабельности примерно на нашем уровне.

Зрители расположились на полу, а на диване у стены – «Аквариум» в лице Б. Г., Дюши Романова (не путать с Дюшей Михайловым из «Пилигрима» и «Объекта насмешек») и Фана – Михаила Фанштейна-Васильева. Михаил работал на бонгах, Б. Г. и Дюша пели в два голоса и играли на гитарах, и это было, как всегда, здорово. Нет смысла рассказывать здесь о том, как и что они играли, – те, кто любит «Аквариум», знают это и слышали десятки раз, а тем, кто не любит, бессмысленно объяснять, что белое – это белое, а черное – черное.

Зрители знали наизусть почти все песни, которые Борис пел, и подпевали ему вполголоса – кричать, как и топать ногами, аплодировать, свистеть было строго запрещено хозяевами – соседи могли запросто вызвать милицию, и это могло обернуться самым мрачным образом как для хозяев, так и для музыкантов. «Аквариум» все время тогда держался на мушке КГБ и считался одним из самых отъявленных врагов Советской власти в нашем городе.

– А сейчас, может быть, один присутствующий здесь юноша споет свою замечательную песню «Мои друзья», – сказал Борис и посмотрел на Цоя. Тот не смутился, взял у Б. Г. гитару и сказал мне:

– Леша, подыграй мне, пожалуйста.

Я взял гитару, поданную мне Дюшей, и мы сыграли «Моих друзей» и новую песню Цоя, очередное буги а-ля Марк Болан под названием «Папа, твой сын никем не хочет быть». Это было настоящее буги, которое в Союзе не играет никто практически, за исключением того же Майка:

– Кто эти чудесные молодые люди? – спросил де Тремуль у Бориса. Публика, которая в основном состояла из студентов университета или уже окончивших это учебное заведение, тоже заинтересованно смотрела на Цоя, им понравились его песни, и они не проигрывали на фоне «Аквариума» – это было что-то новое, свежее, не похожее на грохочущие рок-клубовские группы.

– Это молодые ленинградские панки, – ответил Борис де Тремулю.

Цой недовольно повел головой, но промолчал. К этому времени мы уже не любили, чтобы нас называли панками, – мы были натуральными битниками, обожали буги-вуги и внешне заметно уже отличались от «Автоматических удовлетворителей». Большинство же сидящих в квартире зрителей боготворило Бориса и прислушивалось к каждому его слову. Поэтому на какое-то время в Ленинграде возникла некая путаница – студенты университета стали считать, что панки – это такие милые тихие ребята, которые играют и поют красивые мелодичные песенки, танцуют буги-вуги и занимаются изучением творчества Гребенщикова.

Нам уже пора было собираться на концерт в «Юбилейный», и мы тепло простились с «Аквариумом» и публикой, пообещали встречаться с Борисом и покинули гостеприимную квартиру. Мы шли по залитому солнцем проспекту Космонавтов, и Цой напевал: «Какая рыба в океане плавает быстрее всех?..»

– Что будем играть? – спросил Витька.

– Твои вещи, конечно. Вещи-то клевые, – ответил Олег, увертываясь от дыма подгорающего костра.

– И твои. – Витька посмотрел на меня.

– Ну, не знаю, – сказал я, – они все-таки более панковские. Если у меня будет что-нибудь битовое, то можно и мои, но твои мне пока больше нравятся.

– Ну нет, надо что-то новое писать, насчет готовых я что-то сомневаюсь. Ну, «Друзей» можно делать, «Восьмиклассница» – она очень простенькая, я боюсь, что будет неинтересно…

– Не комплексуй, отличная песня! – сказал Олег.

– Да?

– Конечно.

– Ты так считаешь?

– Да тут и считать нечего. Всем же нравится.

– А ты как думаешь? – спросил Витька меня.

– Слушай, ну что ты, говорят же тебе – классная вещь.

– Ну, не знаю… «Зверей» твоих сделаем…

– Да «Звери» – это фигня полная. «Восьмиклассницу» сделаем, «Папу», «Бездельника»…

– Ну, «Папу» можно. «Бездельник», наверное, пойдет…

– «Бездельника» разложим на голоса, – сказал Олег. – Будет такой русский народный биг-бит.

– Да, круто может получиться, – поддержал я.

– Может…

– «Лето» можно сделать тоже с голосами – можно мощно подать.

– Можно…

– «Осень», в смысле «Песня для Б. Г.»?

– Ну да.

– Да, это пойдет. Мне она нравится. Легкий рок-н-ролльчик…

«Песню для Б. Г.» Витька написал совсем недавно – после посещения нами квартирного концерта «Аквариума». Вообще-то она называлась «Осень», но Витька посвятил ее Борису и пел всегда в его манере – скороговоркой, отрывисто и быстро выбрасывая слова:

– Так, – сказал Олег. – Так что будем играть – акустику, как «Аквариум»? Или электричество? Аппарата-то нет.

– Ну, в идеале – электричество хотелось бы. Ты как, Леша?

– Да, конечно, надо бы делать электричество. Только вот на чем?

– Подожди, – Олег перебил мои размышления, – аппарат можно собрать кое-какой. У нас в клубе что-то можно взять (он имел в виду аппарат «Пилигрима», который до сих пор стоял на нашей бывшей базе – в подростковом клубе «Рубин»), у Дюши что-нибудь откупим.

– Ни фига Дюша не продаст – он сам все покупает, пока до киловатта не доберет, не успокоится. Ничего он нам не продаст. Надо точку искать, базу с аппаратом. В общаге какой-нибудь. А с другой стороны, свяжешься с ними – надо будет на танцах каких-нибудь им отыгрывать, – продолжал я размышлять вслух.

– Танцев мне в ПТУ хватает, – мрачно пробормотал Витька. – Достало меня гопников веселить. А покупать – покупайте. Ты, Леша, очень богатый, наверное? Такой же, как я. На какие деньги покупать?

– Да…

– Да…

– Я считаю так, – продолжал Витька, – надо сейчас репетировать, делать акустическую программу с расчетом на электричество. Чтобы, в случае чего, мы могли бы ее и в электричестве сыграть. А сейчас отработаем программу и будем делать квартирные концерты – получать деньги и их пускать в аппаратуру. У нас даже инструментов нормальных нет. А другие деньги нам пока не светят.

– Мне надо кое-что прикупить, – сказал Олег, – бонги там, всякие мелочи. Но с этим я разберусь – у меня же зарплата ничего, как-нибудь осилю.

– Вот это правильно. – Мы с Витькой улыбнулись.

– Давай-давай, прикупай.

– Ну вы уж тоже, напрягитесь как-нибудь, – сказал Олег.

– А тут напрягайся не напрягайся… Надо квартирные концерты делать.

– Сначала программу, – поправил Витьку Олег.

– Ну ладно, – решил я. – Пока мы тут в палатке сидим, сколько нам тут еще – недели полторы загорать?

– Да, полторы-две, – ответил Олег.

– Ну вот, – я продолжал, – за это время мы здесь отрепетируем что-нибудь. Приедем домой – как раз осень, сезон начинается, все люди вернутся, можно будет с квартирниками разобраться.

– Леша, а у тебя есть кто-нибудь, кто квартирниками занимается? – спросил меня Витька.

– Надо подумать. Знаешь, лучше тебе на этот счет с Борькой поговорить, с Гребенщиковым, – он тебя любит. Я думаю, он сможет в этом деле помочь. А ты случайно не знаешь, у «Аквариума»-то есть свой аппарат?

– Да вроде бы нет, – ответил он. – Если они делают электричество, то работают на чужом. Но Гребенщиков – это же фигура, я думаю, у него нет проблем с аппаратом. Нас-то никто не знает. Надо создавать имидж, делать программу – надо подойти по-западному. Был бы материал хороший, а аппарат – дело наживное.