Ознакомительная версия.
Всегда выбираешь либо отношения, либо дела.
Об отношениях трудно говорить, чтобы вышло не пошло. Можно, конечно, помогать одинокой старушке или брошенному всеми младенцу, но как тогда, Бог мой, добиться того, чтобы не дали всходы зерна самолюбования, которых так много в каждом из нас. А иначе, если отношения взаимные, лучше о них вообще ничего не говорить, потому что, что ни скажи, все равно тебе не понравится. Лучше всего рассказывать о чьем-нибудь бесконечном одиночестве, гляди, оказывается, и ты философ!
Осваиваешь новый район. Новые дорожки и тропинки, новые остановки, новые встречи под часами в метро. Становишься естествоиспытателем, выращиваешь в пробирке неожиданные привычки, сохраняя при этом верность старым присказкам и старым намекам. Сеешь и жнешь, томишься ожиданием в опустевшей внезапно жизни, с полусобытиями неимоверной важности, ну когда, когда же наконец зацветет и даст плоды и под твоими окнами пьяная вишня – удивительное растение, завернутое в тончайшую золотую фольгу.
* * *
Ты действуешь по микросхеме. Бегаешь, как мышка в компьютерной игре, которой нужно найти выход из лабиринта.
Все твои замыслы помещаются на одной плате, которая выглядит для человека непонимающего просто обворожительно. Черный маленький человек в шляпе бегает за каждой твоей мыслью, пытаясь выведать, в какую цель ты метишь той или иной стрелой.
Разнообразие капля за каплей, кирпичик за кирпичиком уходит из жизни. Исчезли многочисленные сорта, экзотические разновидности, привкусы и оттенки, все заменено одним равным себе самому куском, который все воспримут однозначно и который всех примирит. И только искусство, как всегда, сопротивляется.
– Пошли в кино, а?
Это был замечательный фильм с героем-красавчиком и стареющей леди. Любовь, измена, все известно наперед, мозги спят, чувства упиваются. Что может быть прекраснее, чем кино про любовь со счастливым концом? Или если конец где-то в будущем и каждый придумывает его для себя сам. Мне когда-то объяснили, что в этом главное обаяние искусства.
Через двор идти не хотелось. Во-первых – поздно, во-вторых – темно. Даже если никто не нападет, ты превосходно справишься сам, поскользнувшись и нанеся себе увечья. Бывает, состорожничаешь, избежишь заведомо не существующей опасности и так рад, так доволен! Пусть только кто-нибудь попробует мне доказать, что я был не прав: раздавлю!
В душе каждого из нас, обычно по средствам, живет премиленькая пышногрудая манекенщица, иначе чем объяснить столь насущную нашу потребность обнажаться перед камерой или фотообъективом, подыскивать выигрышное окружение, эффектный фон? Что бы мне ни говорили, но в каждом, буквально в каждом своем доме она – полноправная хозяйка, если не королева, хотя частенько, провозгласив: «Долой манекенщицу из моей души!» – душевладелец принимается ее терроризировать и изводить.
Он закрывает все окна и форточки и в спертом воздухе самодовольно прохаживается взад и вперед в растянутом свитере и дырявых ботинках. Но как ни крути, она все-таки изыскивает возможность блеснуть очаровательной улыбочкой, выставляя напоказ и зубки, и язычок, и глазки, и лобик. И как ни бей себя кулаком по лбу, как ни хватай себя за руку, она все равно здесь, чудесная Дюймовочка, спрятавшаяся в полураскрывшейся лилии твоего сердца. Сами посудите, ну как же можно не заметить обращенный на тебя восхищенный взгляд?! И как-то невольно подставляешь именно тот зарумянившийся бочок, который в прошлый раз произвел впечатление и который все время теперь чешется и зудит, вот он, всегда при мне!
Хотя все это не совсем правильно, бывают иногда такие потухшие серые мотыльки, которых и разглядеть-то трудно, от них, громко хлопнув дверью, навсегда ушла манекенщица, и поселилась вместо нее беззубая старушка, которая ворчит и покряхтывает, громко пьет чай, обсасывая размоченные сухари, и с достоинством рассказывает о своем безупречном прошлом.
* * *
Как ни крути, какой конец втыкать – непонятно. С одной стороны, вроде все на месте, и ребрышки, и перышки, и этикетка есть. С другой стороны, солнышко нарисовано, человек идет на рыбалку, в большой кепке, с круглым носом, и видно, как в пруду плещется рыба. Ну, каким концом втыкать? Не знаю.
С одной стороны, и решеточка есть, и сеточка, и кружавчик, а с другой – избушка на курьих ножках, Кощей Бессмертный с Бабой-Ягой чай вприкуску пьют, и на верхушке дерева дрожит в яйце заветная Кощеева игла. С одной стороны, башенки, на синем фоне дым идет из трубы, у калитки собака лает и на дереве кот до птенцов добирается, а с другой стороны, дорога, прогулка, солнце купается в пшеничных полях. Ну, каким концом втыкать, братцы, ума не приложу. Вот, с одной стороны, человек идет в больших сапогах и с рюкзаком, а с другой стороны – лыжники с гор съезжают. Поезда по рельсам туда-сюда ездят. Если бы мне кто-нибудь сказал, каким концом втыкать, я, ей-богу, расцеловал бы этого человека и дал бы ему взаймы, сколько попросит. Век воли не видать, чтоб я сдох, как собака, если вру! Ведь, с одной стороны, я ему и так должен, а с другой стороны, хватит, наслушался!
* * *
Эта мысль, словно пригретая на груди змея, смотрит на меня своими глазами-бусинками и время от времени показывает свой раздвоенный кончик языка. Она жалит меня, и я чувствую, как яд течет по моим жилам. Мне хочется поставить точку, потому что рассказ затянулся, затянулся, как петля на шее, и я говорю это не для того, чтобы произвести впечатление своими смелыми сравнениями, а просто потому, что так это и есть.
Ты чувствуешь, как твои жернова мелят не зерно, а землю, и мешок все больше и больше наполняется не мукой, а пылью. Так бывает, когда, нарушая правила, несешься с бешеной скоростью, а потом вдруг оказывается, что цель давно уже позади, и ты удаляешься от нее так же стремительно, как и ранее к ней приближался.
Всякий вздохнет прежде, чем надолго замолчать, но, как бы то ни было, не будем по бедности разбавлять водой молоко.
На дереве кот. Под деревом пес. На голубом небе бело-серое кудрявое облачко покачивается. Дощатый забор, на крылечке бабушка в очках, с седым пучком, из которого торчат шпильки. В окошке свет, на плите блины. На дереве кот. Под деревом пес. Вечерняя сказка.
Какой бы крошечной ни была идея, она все равно огромна. Можно сколько угодно мерить глазами горы и водопады, лесные массивы и моря, идея заведомо больше их, какой бы крошечной она ни была.
Серое утро, идет дождь со снегом, и глаза просто слипаются. Ползешь, еле волоча ноги, словно бесконечная гусеница, и все время приглядываешься, где бы прикорнуть. Спотыкаешься о всякий выступ, серое утро, идет дождь со снегом, и глаза просто слипаются.
Гастрономические разговоры в вестибюле. Разносятся слова «рулет», «крем», «лимон», «вкусно». Голосам вторит эхо: «рулет», «крем», «лимон», «вкусно».
Все золото, что блестит. Краешком глаза наблюдаешь и думаешь: и это золото, и это, и это. И медовая тугая капля, и цветок на обложке, и окно в солнечном свете. Все золото, что блестит.
С утра творожок и чашка кофе. Кофе светлый, с молоком, творожок с ложкой варенья. Солнце сияет в окне. Сверху на улице синее небо. Поют «молнии», ныряя вверх и вниз, защелкиваются защелки. Люди в яркой одежде, сладкие запахи, с утра творожок и чашка кофе.
Моментально уходит жизнь. «Куда спешишь, дурачина?» – «Все потратил, иду домой». И дома, распаковав покупки и расставив все на видные места, вздыхаешь тяжело: моментально уходит жизнь.
На углу продаются грейпфруты. Идешь, обливаясь горьковатым соком. Потом не знаешь, обо что вытереть руки. По-французски грейпфрут – памплемус. Сок красивый в прозрачном стакане. Белая в красную прожилку соломинка. Желтый грейпфрут.
Бывают дети, которые хорошо едят, а бывают, которые плохо. Родители первых радуются и приговаривают: «Ешь, мой хороший», а родители других чего только не придумывают, чтобы засунуть ребенку ложку в рот. Бывают дети…
Птицу в полете остановить нельзя. Нет. Можно. Она останавливается, не прекращая работать крыльями, словно плывет против течения, как белая балерина из «Лебединого озера». Птицу в полете остановить нельзя.
Сначала дослушай, а потом возражай. Не перебивай, имей терпение. Не отвечай вопросом на вопрос. Не зевай, не ерзай на стуле. Не думай, что ты умнее всех, не горячись, не теряй самообладания, не пререкайся, не уходи, не дослушав, дослушай, а потом возражай.
Мясник рубит мясо. Красное мясо большим топором на иссеченном пне метровой высоты, и каждый боится, что он отрубит себе палец. Очередь нервничает. Стук слышен по всему магазину. Словно стоишь на поляне, и дровосек рубит лес.
День и ночь смыкают ладони, месяц тупо упирается рогами в облако. Сколько раз месяц сравнивали с быком? Русские влюблены в страдания. Русские не видят грязь под ногами. Мысль, как зловонная старуха, ковыляет к тайнику, идет за ответом, и всякий раз чувства подступают к горлу, когда день и ночь смыкают ладони.
Ознакомительная версия.
