Я выпил стакан с сиропом. Сироп тоже был старым, советским, по крайней мере, на вкус. Он отдавал карамельками «Дюшес» и, если приглядеться, шевелился в холодной воде прозрачными густо-желтыми нитями.
Я бросил стаканчик в картонную коробку, которая стояла рядом с прилавочком вместо урны, и, как всегда, подумал, что продавщица, наверное, вытаскивает в конце дня эти стаканчики из коробки, складывает стопочкой и продает на следующий день как новые. И, как всегда, меня эта мысль нисколько не смутила.
Когда я отходил от прилавка, меня окликнул знакомый голос. Я обернулся и увидел спешащего ко мне Макса.
– Привет, – сказал он и протянул мне руку.
– Привет, – сказал я и пожал ее.
На Максе была расстегнутая дубленая куртка и узорчатое кашне. Выглядел он довольным. Кудряшки желтых волос топорщились в разные стороны, а лицо блестело здоровьем и выбритостью. Картинку портила лишь его сутулость, из-за которой он так всегда комплексовал. Он считал себя горбатым. Хотя был просто сутулым. К тому же, он учился на спортфаке. Ясно ведь, что туда не взяли бы горбатого.
Мы поболтали немного о том, как я живу, и не мерзну ли в своем доме. Я сказал, что не мерзну, хотя и приходится иногда топить печку. Макс сказал что-то еще, спросил, не виделся ли я с Артемом. Я сказал, что не виделся и не собираюсь. Макс начал чего-то там плести про дружбу, которая была и которую нужно восстановить, и что я должен забыть Наташку, раз она так поступила и по-прежнему живет у Артема, но и его уже собирается бросить…
– Где она живет? – спросил я, с ощущением, будто пропустил удар в живот.
– У Темы… – Макс произнес медленно, – А я думал, ты знаешь…
– Теперь знаю… – также медленно ответил я.
Тоска, обнимавшая мир, вдруг похолодела, зазвенела ледяным звоном и со скрипом стала давить мой затылок. Я глубоко вздохнул.
– Валюх, – заторопился Макс, – Она и его скоро бросит. Она очень плохая женщина, у любого спроси. Она со всеми… И с Игорьком, наверное, тоже спала…
– С Игорьком у нее ничего не было. – сказал я.
– Откуда ты знаешь, наверняка было, – сказал Макс.
– Нет, – сказал я, – Игорек бы похвастался.
Мы неловко попрощались – он куда-то торопился. Я смотрел вслед его подпрыгивающей походке и наблюдал за своими ощущениями. Их не было.
Я позвонил ей. Была оттепель. Среди зимы вдруг опустилось на землю странное тепло. И в ранних сумерках сугробы оседали, как весной. Под ногами чавкала грязная ледяная каша. Тротуары блестели, залитые водой, стекающей с крыш тонкими струйками, дергающимися на ветру.
Я лежал в пустом холодном доме и выл от ледяной тоски, выворачивающей меня, как сустав, взятый на излом. Любое положение казалось невыносимым, и я каждую минуту переворачивался с боку на бок, и покрывало, которым был накрыт диван, сбивалось подо мной в неудобный комок. Всю ночь я не спал. Мысль о самоубийстве гудела над ухом, как комар. Отгонять ее удавалось только воспоминаниями о знобящем безразличии, которое, как я знал по своему опыту, встречает самоубийц на той стороне. Мысль отступала, но мне становилось еще хуже.
К утру я хотел убить Наташку. Это единственное казалось выходом, действием, которое могло принести облегчение. Потом должно было наступить что-то новое, пустота без чувств, белое, тихо шуршащее спокойствие.
Часов в девять я вышел из дома, дошел до остановки, сел в заляпанный грязью до самой крыши автобус.
В отделении телеграфа я купил таксофонную карточку. Таксофоны, как назло, все попадались сломанные. Видимо, вчера по проспекту прошлась веселая компания, обрывая по пути таксофонные трубки.
Наконец, нашелся исправный.
О красный пластик козырька, что нависал над аппаратом, разбивались холодными брызгами капли воды. Чтобы вода не попадала за воротник, пришлось встать вплотную к сырой стене. Я набрал номер Артема и стал ждать.
Ответила его мама. Я спросил Наташу. Через несколько секунд молчания знакомый до содрогания голос весело сказал:
– Да…
– Это я, – сказал я с ощущением, будто сгибаю зубами кусок жести, – Нам надо встретиться. Я хочу с тобой поговорить.
– Как твои дела? – весело спросила она.
– Это не имеет значения, – сказал я, выдавливая каждое слово, – Я хочу тебя увидеть. Сегодня. Ты должна ко мне приехать.
– Я не могу к тебе приехать, – озабоченно сказала она, – У меня нет зимней обуви.
– Сейчас дождь идет. – сказал я.
Мы говорили минут пятнадцать. И она приводила какие-то странные аргументы, что у нее замерзнут ноги, что разговаривать по автомату для меня лишком дорого и лучше нам встретиться недели через две, что она сейчас очень занята.
– Если ты не приедешь, я приеду за тобой, возьму тебя и приведу к себе, – я уже точно был уверен, что убью ее.
– Я не приеду. – сказала она.
– Тогда жди, – ответил я и повесил трубку.
Вынул из щели телефонного автомата карточку, сунул ее в карман куртки, подошел к краю тротуара и через пару минут остановил маршрутку-газель.
Все было как в мутном, беспокойном сне. За серыми от грязи окнами фургончика трясся мокрый холодный город, пахло сырой одеждой и смесью женских духов, помады и машинного масла.
Наташка стояла на бордюре газона, в сиреневом пальто и летних туфельках. Я узнал ее сразу, как только вышел из маршрутки. Я подошел к ней. Она взглянула на меня и стала смотреть в сторону. Ее волнистые волосы вились крупными тяжелыми кольцами и блестели.
– Ну, и чего ты хочешь? – спросила она отчужденно.
– Поговорить, – сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не схватить ее за волосы и не бросить лицом в чавкающий под ногами асфальт.
– Говори, – сказала она.
– Не здесь, – уточнил я, – У меня дома.
– Я к тебе не поеду, – уверенно ответила она.
– Тогда, – мой голос хрипел и дрожал, – Я ударю тебя по лицу кулаком, потом возьму за руку, заломлю ее тебе за спину, и поведу…
– Ты? Ты этого не сделаешь, – она усмехнулась.
– А ты проверь, – сказал я.
Она помолчала.
– Ладно, – сказала она и пошла к остановке.
В маршрутке мы сели на самое заднее сиденье.
– О чем ты говорить-то хочешь? – спросила она насмешливо.
– Много о чем… – я тоже помолчал, – Хотя бы сейчас, скажи правду. Ты спишь с ним?
– И что будет, если я скажу? – она улыбалась, а мне хотелось выбить ей зубы, чтобы она уже никогда не смогла так весело улыбаться.
– Мне станет легче, – сказал я.
– Да, – сказала она шепотом, – Да, я спала с ним! Ты это хотел услышать?
Я молчал.
– И, кстати, – продолжала она, – Я спала с ним всего три раза. Так что это представление, которое ты устраиваешь – для него нет повода. Я не сплю с ним уже почти месяц.
– Почему? – спросил я спокойно, потому что надо было что-то спросить.
На меня опускалось спокойствие, и я почти засыпал. Вся нервозность, боль, тоска и бессонница вдруг отступили, пропали, будто их и не было. И оставалось только очень уставшее равнодушное ко всему тело, которое хотело прижаться к чему-нибудь теплому и уснуть.
– У него член маленький, – она покосилась по сторонам, не слышит ли кто, – И кривой какой-то. Я, прикинь, даже не кончила ни разу. Первый раз думаю, ну может, он нервничал, может, ему расслабиться надо. Ну, попыталась ему помочь. И опять – возбуждаюсь и не кончаю… Было такое чувство, что он про меня вообще забывает…
– Оральный секс? – спросил я.
– Что?
– Ну, ты ему помочь пыталась… оральным сексом?
– Ну, да…
Я замолчал, и молчал до тех пор, пока мы не вошли в дом. Мы разделись, сели на холодный диван. Она спросила, почему так холодно. Я ответил, что сейчас затоплю.
Мы сидели перед печкой и молчали. В топке потрескивали поленья, и время от времени щелкал кусок угля.
– Что с тобой? – спросила она, – У тебя такое лицо…
– Мне так спокойно, – сказал я, – Ты здесь, и мне спокойно…
– Из-за меня? – спросила она.
И заплакала, нагнувшись к коленям и закрыв лицо руками. И ее волосы упали вперед блестящим водопадом.
Мы почти не разговаривали. Она только спросила, почему я так мучаюсь из-за нее, ведь она грязная женщина и ее нельзя любить. Я объяснил ей, что вижу ее душу и знаю, что она любит меня, только почему-то не хочет в этом себе признаваться, и что я желаю ей счастья, потому что мы теперь вряд ли когда-нибудь увидимся.
Она сказала, что намочила туфли, пока шла сюда, и попросилась остаться на ночь. Я постелил ей на большом диване, в зале, а сам лег в маминой спальне. Рано утром я проснулся и пошел к ней. Я сел на стул возле дивана и смотрел, как она спит. За ночь вся комната наполнилась ее запахом.
Она открыла глаза и посмотрела на меня, серьезно, не улыбаясь.
– Скажи мне, – попросил я, – Скажи, зачем ты это сделала? Зачем? Неужели ты так хотела его?
– Я не хотела его, – сказала она тихо, – Он мне даже неприятен. У него жирные бедра…
– А тогда – зачем?
– Я подумала: «Почему бы и нет?»…
– Вот как… – сказал я, – А почему ты сбежала от меня?
