Ознакомительная версия.
…Потом я вернулся к машине, и никто ничего не сказал.
Кроме Петра:
– Тебя не было четыре минуты…
В Москву мы приехали через два с половиной часа. Без всяких приключений.
Оставалось решить – что делать дальше. Времени на второе начало, нам было не отпущено…
…Мы обдумали все, что можно было обдумать, и поняли, что единственное, что нам остается – это действовать необдуманно…
Не смотря на то, что числюсь инструктором отдела культуры районной управы, и, в какой-то степени, являясь чиновником, я не люблю наших чиновников. Но еще больше, я не люблю наших чиновниц.
Район, в котором я живу – почти Кутузовский проспект – место пристойное и завидное. В нем полным полно чиновников, пришлых, новых и доморощенных.
Моя одноклассница, Лидка Нарокина, была какое-то время помощником какого-то депутата от фракции Народовластие – существовала когда-то фракция под таким не понятным нормальному человеку названием, и служила для того, чтобы водить остальных человеков за нос.
В этом нет ничего странного.
Уже много лет, терминология наших политиков, для меня – тайна за семьюдесятью семью печатями.
Слышу, например, что власть должна принадлежать народу, и никак не могу добиться ответа – какая власть: законодательная, исполнительная или судебная?
Самое удивительное то, что вразумительного ответа, я не могу добиться и от тех, кто это говорит.
Может, они тоже не знают?
Или: земля должна принадлежать народу.
Если народу, значит и – мне.
Выходит, я должен заботиться о том, чтобы земля, эта самая, правильно эксплуатировалась, приносила прибыль и так далее.
А меня кто-нибудь спрашивал о том, умею ли я, а, главное, хочу ли я этим заниматься?
То же самое с нефтью, золотом серебром, фабриками, заводами, и продовольственным ларьком справа от моего дома. Если смотреть по диагонали…
Наверное, если бы люди чаще задумывались о том, что им говорят политики, политикам чаще приходилось бы задумываться о том, что они говорят людям…
…Помню, как-то, несколько лет назад я битый час тратил время попусту, доказывая своей бывшей однокласснице, Лидке Нарокиной, что Куба – это западная страна, а Япония – восточная.
Не смотря на то, что Лидка была идиоткой со школы, я приводил ей в пример Нулевой меридиан, координаты полушарий и прочее – такая вера в просветление человеческого разума, конечно, плохо характеризует мой собственный разум, но я, как говорится, включился в процесс, и остановиться мне было трудно.
Почти невозможно.
А она упиралась: раз Куба социалистическая, значит – восточная. Раз Япония капиталистическая, значит – западная.
Я потратил время зря, а Лидка Нарокина теперь эксперт Госдумы по макрополитике.
Эксперт – это такой человек, который сам сделать ничего не может потому, что не знает, но имеет свое мнение, которое кажется ему окончательным.
К экспертам обращаются те, кто разбирается в чем-то еще хуже, чем эксперты.
Но, по крайней мере, отдает себе в этом отчет…
…И еще, мы довольно долго жили с Лидкой в одном дворе, но я ни разу не слышал, ни об одном ее романе.
Вряд ли она лесбиянка, но, по-моему – старая дева.
Не все изменения в нравах я приветствую, но, на мой взгляд, для взрослых, девственность – это недостаток…
У Лидки много связей, и я решил обратиться к ней – вдруг кто-нибудь из депутатов захочет помочь.
Хотя бы из пиаровских соображений.
Вопрос это спорный – целесообразность таких поступков.
Для идеалистов.
Я же, без сомнений, готов воспользоваться недобрыми качествами людей, на доброе дело.
Ее телефон у меня был, и мы договорились о встрече. Об одном я забыл – Лидка, кроме всего прочего, как и все идиоты, являлась законченной антисемиткой.
Пропуск мне выдали где-то на задворках Законодательного собрания, в светлой, стеклянностенной пристройке, напоминающей кафешки времен застоя расцвета «застоя».
После того, как меня ощупали металлоискателем между здоровенных, сталинской закройки, дверей, я оказался в Законодательном собрании.
Глядя на эти двери, я почему-то вспомнил о том, что слышал от кого-то, что законодателей во Франции называют «торговцами «недвижимостью»».
…Честно говоря, я, в отличие от большинства своих современников, не знаю – власть должна быть сильной или слабой?
И однажды, я спросил у Петра Габбеличева:
– Почему все думают, что власть должна быть сильной?
Петр был занят рисованием собственного автопортрета – впрочем, автопортреты не бывают несобственными, если художник не зарывается и не изображает вместо себя Жан-Жака Руссо или победителя олимпиады – для какого-то своего сборника рассказов, а рисунок карандашом требует полной сосредоточенности.
И, все-таки, он ответил:
– Потому, что никто не задумывается о глупости поговорки: «Сила есть – ума не надо…»
А потом добавил:
– Сильной должна быть не всласть – сильным должен быть закон.
…Я поднялся на пятый этаж на лифте, и первое, что услышал, постучавшись в дверь Лидкиного кабинета – комнатушки метра четыре квадратных, со столом из ближайшей школы и двумя стульями.
Одним – для нее.
Другим – как я понял – для меня:
– Надеюсь, ты – патриот?! – в ее словах вопроса было, явно, больше чем восклицания.
Вот есть такие люди.
Им и в голову не приходит, что человек может обратиться к ним за советом, с бедой, наконец.
Каждую встречу, они воспринимают, как возможность вербовать своих сторонников.
Наверное, они думают, что весь мир крутится только вокруг них, и остальные люди не могут оказаться сами по себе, а обязательно должны быть «За» или «Против».
В общем, не смотря на то, что кабинет Лидки наверняка мыли ежедневно, в нем продолжало пахнуть своим, а не моим временем.
Конечно, я художник, то есть человек такой профессии, что от меня можно было ждать чего угодно. Например, продажи Родины Североамериканским соединенным штатам или Южной Корее.
Что поделаешь – космополит.
Хотя смысл этого слова, мне, лишь совсем недавно, объяснил Ваня Головатов.
На какой-то читательской конференции, ему задали вопрос:
– Вы, что, космополит?
– Да, – ответил Иван, – Во всякой случае на столько, что я вполне могу враждовать с дураками любой национальности.
Разумеется, все Лидкины выкрутасы я понимал, и, потому, скромно потупившись в пол, ответил: – Еще какой…
На самом деле, я терпеть не могу политических патриотов: если люди профессионально занимаются любовью к Родине или еще к чему-нибудь, то, похоже, они просто ничего не умеют делать. Кстати, в районе Тверской у нас две организации, профессионально занимающиеся любовью.
– Тогда ты понимаешь, что евреи поработили страну!
– Не понимаю, – ответил я, – Меня, лично, никто не порабощал.
Может, мы с Лидкой живем в разных странах, а, может она, как и еще очень многие у нас в стране, просто дура, занимающая место, которое должен занимать умный человек.
– Андрей, ты, что же, думаешь, что евреи могут понять Россию? – ее вопрошания становились уныло однообразными, как всякий национализм.
На этом, я закрыл дверь Лидкиного кабинета.
Бесполезно было говорить с взбесившимся экспертом по макрополитике о беде никому не знакомой девчонки, а спорить с нацистом – все равно, что учить бешеную собаку астрономии.
Ушел я из Государственной Думы так и не присев ни на один из стульев, находившихся в желудке Нижней палаты законодательного собрания.
Хотя, как налогоплательщик, вполне имел право проверить то, на сколько мягкие места приготовлены для законодателей.
Единственное о чем я пожалел, так это о том, что не заглянул в буфет.
Буфет – лицо любой власти.
Я вышел на свежий воздух, потом спустился в метро, а через час позвонил Петру Габбеличеву и спросил:
– Как ты думаешь? Евреи могут понять Россию?
Удивить вопросом Петра трудно:
– Вряд ли, – ответил Петр, – Да и какая разница?
– Тебя, что, это не интересует? – так, как меня самого это не интересовало, то, подспудно, я надеялся услышать человека, интересующегося этим.
– Нет.
– С каких это пор?
– С тех пор, как я увидел, что понять Россию не могут русские…
– А как ты думаешь, патриотизм нужно воспитывать? – после общения с экспертом по макрополитике, мне захотелось довести процесс отмывания от нечистот до конца. – Я думаю, что нужно воспитывать не патриотизм, а разум…
– …Ты, кстати, где был? – спросил Петр.
– В Госдуме, – ответил я, устало вздохнув, словно ходить в Госдуму для меня ежедневное и поднадоевшее занятие.
Да и то, от одного похода туда, тоски столько, сколько от десяти походов на мюзикл «Чикаго».
Петр тоже вздохнул и сказал:
– Как это я сразу не догадался…
– …А ты чем занимаешься? – спросил я.
– Ничем. Сегодня ходил в банк. Бесполезно.
– Банк? Это там, где деньги сильнее обстоятельств?
– Нет. Это там, где деньги и обстоятельства – это одно и тоже…
Ознакомительная версия.
