Смотритель сделал паузу, как бы приглашая нас высказать предположения. Но мы молчали.
— Он набрал вторую группу медиумов и провел их сквозь золотую портьеру. Мало того, вместе с ними он переправил на Идиллиум второй baquet — в точности такой же, как первый.
— А разве можно было проносить туда реальные предметы? — спросил я.
— Конечно… Если гости теряли что-то во время прогулки на очарованный остров, вещи обычно обнаруживались, когда сеанс кончался и видение исчезало. То же происходило и с теми, кто к концу сеанса не успевал вернуться к золотой портьере и оставался в полях Идиллиума. Они просто приходили в себя в темной половине зала, как бы пробудившись ото сна. Потом они выходили вместе со всеми через ту же портьеру, отчего приключение это считалось совершенно безопасным.
— И что случилось дальше?
— Когда Месмер и вторая группа медиумов оказались на очарованном острове, они устроились в специально придуманном для них здании. Оно, кстати сказать, выглядело как крохотный Михайловский замок — можно сказать, его зародыш. Сейчас уже никто не знает — то ли Павел построил свой замок по наброскам Академии Идиллиума, то ли этот эскиз для Академии нарисовал он сам. Медиумы начали там новый месмерический сеанс.
— Зачем? — спросила Юка.
— Вторая группа была нужна для того, чтобы раздвинуть новый мир, насытить его деталями, вовлечь гостей Идиллиума глубже в переживание. Месмер хотел, так сказать, достраивать иллюзию изнутри самой иллюзии — как при возведении бетонного здания поднимают чан для приготовления раствора на последний этаж.
Я подумал, что так на самом деле не делают, — но промолчал. Аналогия была понятной.
— Сначала все шло на удивление гладко, в полном соответствии с планом. А потом… Потом произошло нечто удивительное и невероятное, и Месмер сделал новое открытие.
На стене появилась следующая фреска — два лакея в париках (почему-то они показались мне похожими на прусских солдат) сравнивают показания хронометров.
— Месмер хотел сделать Идиллиум как можно более безопасным и удобным местом, превратив его в прогулочный парк для королей. Он старался исключить любые неожиданности. Поэтому им был заведен такой порядок — обе группы медиумов, внешняя и внутренняя, прекращали свою визуализацию одновременно. Для этого Месмер посылал на Идиллиум специального лакея с хронометром, который подавал остававшимся на острове медиумам сигнал точно в нужный момент. Но однажды про этого лакея просто забыли. По другой версии, его не пропустила охрана какого-то важного принца, веселившегося на Идиллиуме. И тогда…
— Что?
— Внешняя группа медиумов — та, что сидела возле золотой портьеры, — перестала создавать очарованный остров. Обычно загулявшиеся на Идиллиуме господа и дамы вскоре после этого оказывались в пустой половине зала, словно бы проснувшись после спектакля. В пустую половину зала возвращался и baquet со второй группой медиумов. Но в этот раз зал оказался пуст. Оставшиеся на Идиллиуме гости пропали. Второй магнетический бак — тоже.
— Что случилось дальше? — спросил я.
— На Месмера накинулась охрана оставшихся на Идиллиуме аристократов. Охранники требовали вернуть их пропавших господ. Месмер сперва отвечал, что господа выйдут позже. Но в темной половине зала так никто и не появился. Выждав несколько часов, Месмер велел первой группе медиумов — на всякий случай в том же точно составе — собраться вокруг своего baquet и создать Идиллиум заново. Медиумы очень нервничали, потому что теперь их окружала толпа вооруженных людей — но в конце концов это получилось. Те, кто оставался на Идиллиуме…
— Исчезли? — предположил я.
— Нашлись, — ответил Смотритель. — И благополучно вышли через проход между портьерами. Они ничего даже не заметили — просто решили, что сеанс был дольше обычного.
Я заметил, что верчу на столе синий кубик от игры, — и отпустил его.
— Месмер, — продолжал Смотритель, — погрузился в раздумья, пытаясь систематизировать все ему известное. Идиллиум возникал в воображении портьерных медиумов. Их галлюцинация затягивала в себя гостей. Но если этими гостями становилась другая группа медиумов, с их помощью Идиллиум мог самоподдерживаться изнутри. И здесь возникала опасная трещина в реальности, да чего там — зияющая черная воронка…
Я подумал о спиральной черной кляксе, через которую Смотритель шагнул в комнату — но ничего не сказал.
— Пока речь шла о совместно переживаемых галлюцинациях, — продолжал Смотритель, — можно было допустить что угодно. Но куда исчезали гости Идиллиума, когда первая группа медиумов прекращала создавать очарованный остров? Где находились люди и вещи? В видении второй группы медиумов? Но где в это время находилась сама вторая группа? Выходило, что в собственной умственной проекции. Потому что в физическом смысле нигде больше ее в это время не существовало. Понятно?
Я кивнул.
— Месмер был умным человеком — и догадался, что в случайно обнаруженной им трещине мироздания можно спрятать не только нескольких утомленных аристократов, но и целую вселенную. Вместе с ним это поняли немногие избранные, знавшие про его опыты. Эти люди не были подвержены гипнозу религии или естественных наук. Их не слишком занимало оккультное или физическое объяснение феномена. Их интересовали лишь практические вопросы, связанные с новым миром — такие, как его устойчивость и стабильность. И они принялись за эксперименты.
— Каков был результат? — спросил я.
— Результатов было много, — ответил Смотритель. — Но если говорить об окончательном, им стал наш мир.
Я давно уже догадался, к чему он клонит. Но все равно это прозвучало жутковато.
— Можно сказать, что человечество на своем веку открыло две Америки. Про одну людям рассказали, про другую — нет.
— Кто еще про это знает? — спросил я.
— У нас — высшая элита. На Ветхой Земле — уже никто. Все члены общества «Идиллиум» давно мертвы.
— Как удалось утаить открытие такого масштаба и значимости? — спросила Юка.
— Это оказалось не слишком сложно, — ответил Смотритель. — В мистерию Идиллиума была посвящена главным образом высшая французская аристократия. Почти всех этих людей уничтожили во время так называемой «Великой Французской революции» и «террора» — сейчас на Ветхой Земле подобные процедуры называют «операциями прикрытия». Дальше были «наполеоновские войны», позволившие завершить зачистку по всей Европе. Исключение было сделано лишь для тех, кто согласился держать язык за зубами и переселиться на Идиллиум. Эти люди отдавали свое достояние обществу «Идиллиум» и становились первопроходцами нового мира. Для Земли такой человек просто умирал — либо молодым, как Моцарт, либо уже старым, как Франклин, которого в последние годы на Ветхой Земле изображал двойник. Особенно сложно пришлось Павлу Алхимику. Он был русским императором, и, чтобы незаметно исчезнуть, ему пришлось устроить целый спектакль с династическим убийством.
— Но вы ведь говорили, что в «животный магнетизм» было вовлечено огромное число людей, — сказала Юка. — Неужели их всех тоже…
— Нет, — ответил Смотритель, — в этом не было необходимости. Уничтожали только тех, кто знал про Идиллиум. «Животный магнетизм», нелепая и дикая пародия на искусство Месмера, продолжил свое существование на Земле и после этих событий. Он был, впрочем, довольно скоро забыт. Всего лет через тридцать или пятьдесят — когда стало окончательно ясно, что эти странные электрические баки не лечат от облысения и геморроя. А в чем было их истинное назначение, никто к тому времени уже не знал.
— Неужели ни один ученый не мог раскрыть назначение такого бака?
— Baquet был прибором, предназначенным для соединения сознания людей в одно общее поле, — сказал Смотритель. — Он использовал достижения физики и химии, но очень особым образом. В те годы люди увлекались электрическими эффектами, изучали магнитное поле — и физика была уже весьма развита. Открыв baquet, ученые видели мощные магниты на концах железных штырей. Они видели лейденскую банку, которая при известных условиях могла ударить подключенных к штырям людей током. Но если задачей baquet было пропускать через людей ток, то он был устроен неграмотно. И никто не мог понять, почему и с какой целью магниты и лейденские банки залиты экстрактом васильков. Поэтому физики и химики, видевшие в устройстве физическую машину или медицинский инструмент, который должен был действовать согласно их разумению и по известным им принципам, неизбежно приходили к выводу, что перед ними дело рук шарлатана.
— Хорошо, — сказал я, — и что случилось на Ветхой Земле дальше?
— Жизнь продолжалась, — ответил Смотритель. — Исторические события, как там говорят, происходили одно за другим, постепенно пряча точку бифуркации под пеплом империй и перхотью демократий. Видишь ли, главная проблема Ветхой Земли — это слишком много истории. Слишком много инерции. У всего там был прецедент. Есть библейская пословица про молодое вино и старые мехи. Но на Земле все мехи давно прогнили насквозь. Старый мир не имел шансов измениться к лучшему — он обречен был так или иначе воспроизводить уродливые формы, известные прежде. Шанс появился у нас. И мы им воспользовались.
