Ознакомительная версия.
Соколов заметил знакомых мужиков: Ивана и Митрофана. Иван стоит без шапки в просаленной мазутом телогрейке – он тракторист. Митрофан работает в бригаде лесорубов – чокеровщиком, цепляет поваленные стволы к трактору Ивана.
Тракторист цепко держит Митрофана за воротник и, горячо дыша, приговаривает:
– Давай, я тебе – морда буржуинская, «пятак» начистию!..
– За что такая щедрость? – басовито вопрошает чокерщик.
– Ишь, вырядился в бобра… раньше в бобрах только богатые ходили. Зачем животину сгубил?
– Никого я, Ваня не загубливал, – оправдывался Митрофан, – уж года четыре, как жена купила на барахолке это пальто, аккурат в размер угодила.
– Что-то я твое пальто первый раз вижу.
– Дак, праздник ведь, вот на радости и одел. На душе хорошо, жена настояла: «Походи, – говорит, – милый, в пальто, пусть люди посмотрят – какой ты у меня хороший».
Иван мотает головой:
– Все равно, надо бы съездить на всякий «пожарный»! – придирается тракторист.
– Попробуй, я тебе в ответ так «причекорю», что завтра твои «фары» в кабину не пролезут.
– Ух, ты, геракакал какой! – еще больше взбодрился Иван.
Мужиков пристыдил кто-то из народа:
– И не стыдно вам собачиться, ведь свои – из одной бригады.
– Да, ладно, Митрофан, чего ты своим чекерем грозишь, айда нанесем спиртовую дезинфекцию желудкам, выпьем за мир во всем мире. У тебя сколько в кармане?
– Деньги не зло, зло так быстро не кончается.
Иван с помощником, взявшись за руки, скрылись за скрипучей дверью сельмага. Из темноты, как на свет электролампочки, появился мужичок, имеющий желание сесть кому-нибудь «на хвост». Он любопытствует:
– Скажите, коллеги, водка чай еще не закончилась?
Мужики, знавшие пришельца по кличке – «лесной клоп», – отвечали:
– Чаю на прилавке полно, а водки всем не хватит, но есть трехлитровые «клуши» с красным вином.
– А пиво в столовой есть? – не унимался клоп.
– Пиво в столовой есть, свежую бочку открыли, там тебя ждут!
– А ну, его – пиво. Можно выпить красное вино – оно с красным знаменем цвета одного…
Проходя по улице мимо одинокого дома, егерь заметил у окна дядю Колю. Тот, тоже приметил его и замахал руками, приглашая зайти. Но егерь подал отмашку. Дядя Коля рванулся к выключателю и, давай мигать лампочкой. «Вот, хрен старый, нашел время для общения». Заходя к колченогому старику, Андрею ударил в нос запах мочи, видно, трудно ему на одной ноге ходить «по легкому» ночью на двор, поэтому пользуется он услугами ведра.
– Чего звал? – повышенным тоном спросил Андрей, – домой надо, мокрый весь!
– Андрюш, Андрюша, – зачастил дядя Коля, – прости меня, праздник уже кончается, завтра людям на работу, а я еще ни с кем не поговорил. Ну, маленько выпил, сижу тут один, а душа-то, она… ей напарник нужен. Вот как ты сам мыслишь, а? Прав я? Я счас гармонь достану, все будет веселей.
Инвалид загнул штанину брюк, щелкнул рычажком, его пластмассовый протез согнулся в колене. Протез, крепившийся к худому телу старика ремнями, у Андрея вызвал страх. Дядя Коля полез под кровать и, пока он готовил музыку, Соколов окинул взглядом его квартиру: в углу русская печь, сложенная из красного лапотного кирпича, с подтопком, в другом углу темнел обшарпанный шифоньер для одежды. На стенах – потрескавшиеся обои, на обеденном столе возвышается чернобелый телевизор, над кроватью в деревянной рамке висит старинный портрет – это хозяин в молодые годы с женой. Возле входной двери на табуретке монотонно гудит самодельное зарядное устройство, рядом пыхтит аккумулятор: Дядя Коля имеет автомобиль – инвалидку. Старый закинул ремни гармошки на плечи, ловко пробежав заскорузлыми пальцами по кнопочкам, вздохнув, сказал:
– Я тебе, Андрюшечка, счас сыграю и, наверно, спою.
На его сморщенных желтоватых щеках проступил румянец, он тихо запел хрипловатым голосом:
Ветер тихой песнею над рекой плывет.
Дальними зарницами светится завод.
Где-то поезд катится рельсами звеня,
Где-то под рябинушкой парни ждут меня.
Ой, рябина – рябинушка, белые цветы,
Ой, рябина кудрявая, что взгрустнула ты…
Пожелтевшие от махорки пальцы певца, осторожно и точно перебирают кнопки, ведут мелодию – здесь поет не голос, а больная душа. На последнем слове припева дядя Коля не выдержал, заплакал. Заплакал по-детски, навзрыд. Мелодия разжалобила старика. В этой песне он чувствует нечто большее, чем другие. Его прошлая сознательная жизнь, труд, счастье простого человека навсегда отложилось этой мелодией, как на патефонной пластинке: рябинушка олицетворяла воспоминания. Опустив с колен гармонь, он, всхлипывая, и, сморкаясь, говорил:
– Я ведь в молодости был строен и силен. Жил честно и любил честно. Перед войной и я стоял с невестой возле рябины под светлой круглой луной. Целовались мы, миловались, счастливы были оба, и ничего нам не нужно было. Никогда я не думал о старости. Стариков видел, конечно, но о том не задумывался, что когда-то буду таким же маломощным, Слава Богу, на войне не убило, вот только военный хирург ногу оттяпал, моего согласия не спросив. После войны работал столяром, вот и теперь приходит завклубом и просит: «Дядя Коля, собери, заклей стулики, опять молодежь подралась». И что за моду таку взяли, стульями кидаться? Меня завклуб-то приглашал выступить на сцене: «Ты, – говорит, – Августа своего приведи, споете дуэтом».
Старик успокоился лишь, когда на экране телевизора появился стройный в черном фраке певец – Анатолий Соловьяненко. Из его уст полилась нежная украинская песня:
Дывлюсь я на нэбо, та думку гадаю,
Чому я не сокил, чому нэ литаю.
Чому ж мэни, Боже, ты крылэц нэ дав,
Я б зэмлю покынув, та у нэбо взлитав.
Лирический тенор певца то нежно замирал, затихая – «на пиано», то вдруг громко – «на фортэ» птицей взлетал в поднебесье и, раскрыв сильные крылья, парил над землей, Так высоко звучит нота Си-бемоль второй октавы – мечта любого тенора, но не всем она подвластна. Это – Божий дар.
Андрей весь во внимании, взволнован необыкновенно, сердце его ворохнулось от нахлынувшего чувства, ему хотелось крикнуть:
«Это моя нота, и песня из моего концертного репертуара». Ему страстно захотелось высоко поднять эту Си-бемоль второй октавы и, как бывало на концертах, под громкие аплодисменты ценителей романсов и народных песен, поклонившись, удалиться со сцены счастливым. Андрею вспомнился концерт, состоявшийся в парке культуры и отдыха, посвященный Дню Победы. Парк утопал в цветении благоухающей весны. Вдоль асфальтовых дорожек тянулись клумбы красных гвоздик, тюльпанов. Люди, встретившись, поздравляли друг друга с праздником.
Труженики города сюда приходили целыми семьями. Концерт давали студенты музыкального училища. Выступали, поражая виртуозностью, балалаечники, скрипачи, баянисты; вокалисты пели и соло, и дуэтом. Произведения звучали знакомые, военного времени. Наконец, ведущий объявляет: «Для вас поет выпускник вокального факультета – Андрей Соколов. „На солнечной поляночке!“».
Андрей в черном костюме, на белой рубашке концертная бабочка. Он молод, густые темно-русые волосы кучерявит ветер. Задорно зазвучал баян, зазвучала песня:
На солнечной поляночке дугою выгнув бровь,
Парнишка на тальяночке играет про любовь.
О том, как ночи темные с подругой проводил,
Какие полушалочки на праздник ей дарил,
Играй, играй, рассказывай
Тальяночка сама, о том, как черноглазая
Свела с ума…
Исполнитель, жестикулируя руками, краем глаза видел, как заворожено слушают его люди. И вот конец песни, и конец слова:
На последнем слове, как того требует мелодия, Андрей загвоздил ноту в верхний регистр и, подержав ее несколько секунд, поклонился публике.
В те далекие времена Николай Басков вероятно еще и не родился. Только много позже мир узнает о его «рубиновом» верхнем регистре – ноте Си-бемоль второй октавы.
Благодарная публика, дружно хлопая в ладоши, требовала песен на «бис». Отработав свои номера. Соколов отошел в сторонку, и, счастливый, отдыхал на скамейке. Возле него остановилась супружеская пара с тремя детьми, поздоровались. С улыбками заговорили:
– Андрей, ведь вас так объявляли? Мы слушали вас с упоением… Вот это – тенор! – мужчина в наслаждении закатил глаза, – Вы далеко пойдете! Я тоже пою в заводской самодеятельности, но такого верха у меня нет. А вы, простите, как это все делаете? – интересовался мужчина.
Соколову семья понравилась, он охотно отвечал:
– А вы занимались постановкой голоса?
– Нет.
– О-о, на это уходят годы труда, терпения, тренировок на дыхание, сольфеджио, пение гамм и многое другое. Но самое главное – это вокальный педагог, от его мастерства и природных данных красиво звучит наш инструмент.
– Сынок, – обратился отец к одному из детей, – сфоткай нас с мамой на память с будущей звездой сцены. Придет время, буду показывать фото соседям и друзьям.
Ознакомительная версия.
