От наших ног расползался Вавилон. От ног потому, что мы стояли у перил эстакады, по которой грохотали стальные змеи поездов. Эстакаду соорудили в досварочную эпоху – она состояла из железных конструкций, скрепленных заклепками. Внизу среди трех-четырехэтажных зданий копошился разношерстный люд. На горизонте в солнечном мареве плавились небоскребы Манхэттена. Мы спустились по дощатым ступеням.
За счет зеленого цвета и множества арок эстакада походила на восточные дворцы из сказок. Каждые три минуты ее сотрясал поезд. Мы двинулись вдоль, мимо выставленных на тротуар старых холодильников, стиральных машин и продавленных диванов.
Второе место нашего обитания находилось в двух шагах от станции метро. Окна комнаты выходили на метрорельсы. Когда проезжал поезд, не слышно было собственного голоса. Кроме нас в комнате проживали еще пятеро парней. Спали на двухъярусных кроватях. Мне досталась верхняя полка. В районе головы в стене зияла черная дыра, в которую мог бы уползти небольшой ребенок.
– Прикинь, ночью оттуда вылезет крыса и отъест тебе башку! – пошутил Юкка.
Мне было не до шуток. Кто мог гарантировать, что из этой дыры и вправду не появится крыса и не сожрет меня, пока я буду спать? Эта дыра пугала меня, но неприятности приходят не оттуда, откуда ждешь.
Этажом выше жили девицы, две блондинистые немки-близняшки и аппетитная китаянка. Откуда такая информация? Рассказал рыжий ирландец, спящий на нижней койке. Мы бросили сумки и двинули в город на поиски работы.
До центра Манхэттена мы добрались с трудом. Если в Нью-Йорке ты сел в поезд, идущий по красной ветке, это не гарантирует, что он вдруг не свернет на зеленую. Кроме того, некоторые станции поезда проезжают без остановок. Так что к вони и холоду добавляются еще и элементы ориентирования в подземелье. Игра на выживание всего за полтора доллара. Мы выиграли, вышли среди небоскребов Уолл-стрит.
Мы стояли среди толкающихся клерков, а каждая открывшаяся дверь обдавала волной кондиционированного воздуха. Мы застыли, задрав головы, насколько позволяла шея, завороженные сверкающими фольговыми верхушками рукотворных айсбергов.
Если сравнить полуостров Манхэттен с кораблем, а здания с командой, то громилы сбились в кучу на носу и по центру, в районе Парка. Остальной город застроен восьми-десятиэтажными домами из кирпича темного, приятного глазу цвета. Небоскребы напоминают бруски алебастра. Колонны с капителями – цветами лотоса подпирают тяжелые скульптурные фризы, каменная резьба карнизов стягивает стены, разноцветные керамические венки обрамляют окна, бронзовые зеленые совы гнездятся под крышами, острые шпили сверкают, стальные ястребы водостоков вот-вот сорвутся, увидев добычу. Сразу видно – строили люди, уверенные в своем бессмертии. Особенно горделиво стояли башни «Близнецы». Братья-рыцари, охраняющие залив, а заодно и весь Западный мир.
Стоя у подножия двух башен, мы чувствовали себя припечатанными ими навеки. У нас возникла дерзкая мечта – устроиться туда мойщиками окон. Полировать до блеска эти стеклянные латы, за которыми подписываются контракты, решаются чьи-то судьбы, происходит любовная игра. Но в газетах таких объявлений не было. В них вообще ничего путного не предлагалось. По крайней мере, для нас. Требовались только девочки-сиделки или выгуливальщики собак за копеечную плату.
Поужинали в Чайна-тауне и вернулись в хостел уже в темноте. В животах переваривался рис, залитый пивом «Чинтао». Подходя к дверям, мы остановились: чего-то не хватало. Напротив тускло светилась алкогольная лавка.
Перед кассой отсчитывал бумажки покупатель бутылки «Джека Дэниэлса». Когда он повернулся, уходя, я улыбнулся ему. Типа, привет, типа, мы тоже за бухлом, мужик. Типа, я не дикарь какой-нибудь, а такой же цивилизованный, как и вы, американцы, улыбаюсь незнакомцам. Он обсмотрел меня бегло и спросил:
– У тебя проблема?
– Нет, – сказал я и почему-то извинился.
Я сунул такому же суровому продавцу очередную сотню, получил девяносто с мелочью сдачи и здоровенную бутыль кислого калифорнийского «Шабли». Документа, подтверждающего мое двадцатиоднолетие, торговец синькой не спросил. Мифы рушились на глазах. Подхватив бутыль за горлышко, как гранату, мы пошли штурмовать немок и аппетитную китаянку.
Немецкие близняшки и аппетитная китаянка
В общей гостиной собрались немногочисленные обитатели хостела, сползшиеся из города после жаркого дня. Здесь был ирландец Шон, ожидающий получить по знакомству работу вышибалы в баре одного из «Близнецов», парочка смурных персон незапоминающегося пола и, конечно же, две одинаковые немецкие крестьянки и китайская пампушка. Они оказались и вправду загляденье: после трудового дня тевтонки готовили ужин, а азиатская лентяйка развалилась на диване. Я грохнул на стол «Шабли», компания оживилась.
По ходу выпивки языки у всех стали развязываться, и атмосфера заметно потеплела. Оказалось, что немки работают бэби-ситтерами на Манхэттене, а китаянка ни черта не делает, просто торчит в городе, пока не решит отчалить к родственникам в Денвер. Мы рассказали, что не можем найти работу. Никто ничего посоветовать не смог.
– А я не знала, что русские бывают темноволосыми, – китаянка придвинулась ко мне. Ее крепкая, напористая грудь уперлась в мое плечо. Я промычал:
– Таких, как я, в России мало, я необычный. – Китаянка возбуждала во мне интерес. Очень даже возбуждала. Но в тот вечер «Шабли» особенно сильно ударило в голову. Хотелось спать. Тяжелый день, восьмичасовая разница во времени, жара… Я приобнял девчонку. Юкка тем временем перешел к решительным действиям.
– Красивая татуировка, – он провел пальцем по сердечку на плече одной из близняшек.
– У меня такая же, – хихикнула другая.
– Вот как, а где?
– Показать?
– Валяй.
Немка увлекла Юкку в санузел. Сестричка последовала за ней. Шон пьяно присвистнул:
– Русский сукин сын!
Китаянка навалилась на меня всем телом и глубоко поцеловала. От сонливости я не сразу среагировал, но быстро включился и с наслаждением ответил на поцелуй. Тем временем щелкнула задвижка сортира, и оттуда донеслась возня. Строители явно сэкономили на звукоизоляции.
– Укуси меня, – услышал я Юккин английский из-за стенки и полез китаянке под майку. Юкка вскрикнул, видать, вместо одной немецкой челюсти его цапнули сразу две.
– А теперь ударь меня и скажи «красная свинья»! – потребовал Юкка. Немки пьяно рассмеялись, но выкрикнули что-то на своем сексуальном языке. Раздались звуки пощечин.
«Молодец парень, хорошая идея», – подумал я и принялся ласкать грудь моей подопечной. Китаянка застонала. Грудь у нее, надо отметить, была что надо. Соски сгущались шоколадными ягодами под моим языком. Но меня, как на зло, снова стало вырубать.
– А теперь повернитесь. Вот так. Тьфу… О, да… – донеслось из-за стены. «Вот это уже по-нашему», – порадовался я за Юкку. Послышалось мерное сопение и позвякивание каких-то банных причиндалов. Китаянка забралась мне в трусы. Я бодрился изо всех сил. Сознание орало «давай!», а тело стремительно засыпало.
Каждое позвякивание за стенкой сопровождалось нарастающими стонами. Шон, сидящий на диване напротив, захрапел.
– Кричи «Хайль Гитлер! Хайль Гитлер, русский партизан»! – скомандовал Юкка. Немки среагировали моментально. Будто всю жизнь ждали этого момента.
– Хайль Гитлер! Красные свиньи вон из Европы! Германия воспрянет!!! Зиг хайль!!! А-а-а-ааааа…
Фашистские лозунги перешли в оргазм. Шампуни и дезодоранты посыпались на пол. Даже Шон вскочил, но, поняв, что это не война, глупо улыбнулся и снова засопел.
Нам так много рассказывали про фашистов в школе, что с тех пор главным желанием Юкки, хоть он и эстонец наполовину, стало – трахнуть какую-нибудь фашистскую сволочь. Главное, чтобы погрудастее была и ругалась на своем солдатском языке. Патриотическое воспитание превратило нас в садо-мазохистов. Мысли мелькнули в голове быстрой ласточкой, и я вырубился.
Глупо, конечно, и с житейской точки зрения, и с сюжетной. Отволоки я тогда эту китаянку в пустующее помещение, было бы о чем писать, а так…
Меня растолкал Юкка. Было темно.
– Чувак, вставай, надо валить, – шипел он.
– Чего? Зачем? – спросонья не понимал я. Чувствовалось, что физиономия распухла, а на щеке глубоко отпечатался рельеф диванного покрывала. Во рту мерзко горчило.
– Зачем валить, Юк? – жалобно простонал я.
– Эта сучка нажралась и впала в истерику. Короче, она орет благим матом и говорит, что вызвала полицию!
– Какая сучка?
– Косоглазая!
– А что не так? – взмолился я, стирая рукавом натекшую изо рта слюну.
– Обозлилась, наверное, что ты ей не вставил, – усмехнулся Юк.
– А…. а я ей разве не вставил? А зачем тогда полицию?
– Сказать, что ты ее изнасиловал! Вставай скорее!
