– Ты тоже рядом ложись, дорогуша.
Не надо было говорить такое, он вполне мог сдержаться.
Конечно, она приняла это на свой счет.
Ошарашенно:
– Вы… Мне?
Он резко ответил:
– Нет!
И добавил:
– Разумеется, нет!
Но в процедурной больше никого не было – медсестра ему не поверила.
Несколько секунд она неподвижно стояла, соображая, как быть с Адмираловым. Адмиралов молчал. А что ему оставалось делать? Не объяснять же, в самом деле, что он обращался не к ней, а к Франсуазе.
У него заныло в предплечье.
Медсестра больше не ворковала. От нее повеяло холодком, он спиной ощутил холодок. Ласковость и нежность улетучились. В движениях появилась резкость. Она вынимала пиявку из банки – причем голой рукой – и ставила ее – он уже не видел как – на предопределенное место. Без комментариев.
На предплечье, на шею, на центральную часть позвоночника…
– Брюки ниже спустите, – произнесла холодно.
…на копчик.
Сорок минут ему лежать предстояло. Нет: надлежало лежать…
– На тумбочке познавательная литература, – сухо информировала медсестра, удаляясь от Ад-миралова.
Он протянул руку к тумбочке и взял порекомендованную листовку (их там пачка была). Реклама метода. Адмиралов узнал, что пиявками лечат едва ли не всё. И что лечат едва ли не все со времен фараонов. И что в медицинских целях используют всего два вида пиявок. И что выделяют они, присосавшись, целебное вещество гирудин, в чем и есть от них великая польза (Адмиралов до этого искренне полагал, что польза от пиявок исключительно в кровоотсасывании).
На одной листовке был текст, броско озаглавленный «Любовь и кровь».
«Пиявка хорошо присосалась? Значит, она Вас полюбила. Ответьте ей взаимной любовью. Пусть пьет на здоровье за Ваше здоровье!..» – Адмиралов не стал читать дальше, прислушался к ощущениям.
Сначала пощипывало – чувствовалось, что изголодались. Потом ощущения притупились. Вдруг одна поползла.
– Уползает!
Медсестра не нашла нужным ответить. Она была далеко.
– Уползла!
– Не говорите глупости, – послышался ее ледяной голос. – Это капля воды.
Подошла тем не менее.
– Все на месте. Без паники!
Он представил себя фараоном.
Сорок минут пронеслись как сама жизнь – даже быстрее.
Она опускала сытых упитанных пиявок («пиявочек») в другую банку с водой, цвет воды был, на взгляд Адмиралова, багряно-коричневый.
– Не волнуйтесь, одноразовые.
– И куда теперь? На развод?
– В пиявочный рай.
Оказалось, что ранки будут долго еще кровоточить. Против кровотечения используются гигиенические прокладки – каждую медсестра плотно обклеивала скотчем – Адмиралов слышал за спиной звук ножниц и ощущал, как немилосердно стягивается в разных местах кожа.
Чуть-чуть подобрела:
– Копчик все равно к вечеру протечет. Поменяете дома прокладку.
Надевая рубашку и застегивая брюки, он еще не догадывался, насколько это серьезно.
– А вдруг у меня на работе…
– Какая работа? Домой!
И вот он стоит у себя в прихожей голый перед зеркалом, и копчик – протек.
Капля крови проложила путь по левой ноге до самого пола. Отдирание скотча от кожи удовольствия не доставило.
Адмиралов снес на кухню отяжелевший комок из мятого скотча и мокрой прокладки, бросил в помойное ведро. Оставляя на полу кровавый след, отправился в ванную. Открыл стенной шкафчик. Поискав, нашел, что принадлежало жене. Тысячу раз видел по ящику идиотскую рекламу гигиенических прокладок, а как с ними быть, не имел ни малейшего представления. Для него даже распаковать эту штуковину было проблемой. Ну полоски, ну клейкие – и какой стороной эти клейкие приспосабливают?.. Адмиралову показалось, что прокладка неправильная, полоски клейкие не с той стороны. Если к телу прилепить, будет как-то не так. Первую прокладку он практически загубил, клейкой полоской ее прилепив, по своему разумению. Не так.
Конечно, легче всего было бы позвонить жене на мобильник, но жена ушла на встречу с одноклассниками. Традиционный, понимаете ли, сбор. Вот они хвастаются друг перед другом детьми, женами и мужьями, а тут как раз он звонит со своим оригинальным вопросом… Дина (ее Дина зовут), Дин-Дин (в минуты затруднений он призывает ее, подражая звучанию колокольчика), Дина, Дин-Дин, я нашел гигиеническую прокладку, объясни мне, к чему там и чем прилепляют…
Нет уж, увольте, как-нибудь сам.
Дома не было скотча – пришлось прижать прокладку к несчастному копчику с помощью полотенца, пропустив его между ног. Затем он надел трусы. Обтянул их ремнем, чтобы полотенце не смещалось вместе с прокладкой. Полотенце торчало из трусов и сзади, и спереди. Было трудно ходить по квартире в таком положении – он постелил на кровати другое полотенце, большое махровое, лег поверх него, взял в руки «Цветоделение» и открыл на середине.
Он прочитал четыре страницы. Следователь долго и занудливо расспрашивал садовника о привычках владельца дома. Попутно – безотносительно к привычкам владельца дома – говорили почему-то о «Битлз» (детективный роман был, похоже, с претензией). Джордж Харрисон в последние годы жизни увлекался разведением цветов. Об этом сказал следователь.
Убийца, подумал о садовнике Адмиралов.
Он уверен, что по книге убийца будет другой, но где уверенность, что автор знает, о чем пишет?
Кровавый отпечаток пальца образовался на странице.
Плохо. Книгу дали жене на работе.
Скрыть улику! Закрыл «Цветоделение».
Встал: так и есть – протекает. Большого махрового полотенца оказалось под ним недостаточно: кровь просочилась на простыню. Адмиралов с отчаяньем рассматривал кровавые пятна, украшавшие белую простыню. Матрас тоже в крови. Кровавый клоун, подумал о себе Адмиралов. Кровавый цирк для одного зрителя.
Он поковылял на кухню, снял со стола клеенку и возвратился в комнату. Адмиралов накрыл клеенкой постель. В трусах решил ничего не менять, презрев неудобство. Лег на то же махровое полотенце, положил пепельницу на голый живот.
Глядя на потолок, Адмиралов нервно курил.
Только сейчас он осознал по-настоящему, как ему повезло, что он не родился женщиной. Быть женщиной – это ж немыслимо, невозможно!.. А ведь есть мужики, которые стремятся сменить пол!..
Он повторял про себя: кошмар, кошмар…
Вслух же сказал одно только:
– Теперь ты довольна, да?
В квартире никого не было, кто бы мог услышать его.
Дина Адмиралова от встречи с одноклассниками ничего не ждала особенного. Ее единственная подруга, с которой она по-настоящему хотела бы встретиться, жила в Австралии. Зачем эти очные встречи, когда есть Интернет и когда все, что надо знать, и так всем известно?
Все-таки одно открытие было, и оно изумило Дину и даже напугало немного.
Мальчики. Мальчики постарели сильнее девочек, выглядели они весьма износившимися, ущербными, без блеска в глазах.
Дину скорее устроило бы, если бы мальчики подурнели меньше девочек. С девочками, однако, было по-разному. С кем как. Кто-то скуксился, кто-то расцвел.
Дине казалось, что мальчики, натужно хорохорясь, комплексуют, понимая, что не оправдали ожиданий. Особенно те, в кого были в школьные годы влюблены девочки. Кирилл, по которому все сохли, мало из их, даже из параллельного класса, где и своих плейбоев хватало, теперь выглядел обычным мужичком, из тех, что отнюдь не подарок. Вован был большим, а стал маленьким. Роберт был Роберт, а стал как все.
За всех девочек Дина отвечать не могла, но ей самой казалось, что здесь девочки лишние – мальчикам веселее и спокойнее было бы одним, без них. И еще, пожалуй, был лишним при всей его незаметности молчаливый Сема Гущин, потому что он, оказывается, дипломированный психотерапевт, а что можно рассказать в присутствии психотерапевта, чтобы не ощутить себя пациентом?
Вообще-то Гущин по начальным условиям должен был стать музыкантом. В детстве он подавал надежды, большие надежды. Только в пятом классе Дина сломала ему мизинец на правой руке. Была переменка между вторым и третьим уроками, девочки стояли и секретничали у стены в коридоре, а мальчики время от времени толкали на девочек кого-нибудь послабее из проходящих мимо других мальчиков. Это не нравилось девочкам. Сему толкнули на Дину, а Дина схватила его за мизинец и очень испугалась, когда мизинец хрустнул. Сему не перевели в музыкальное училище, и он не стал музыкантом. За это он был страшно благодарен Дине, о чем Дина, впрочем, не догадывалась, а вот Семина мама сильно Дину невзлюбила, о чем Дине было хорошо известно.
Через пять лет после школы, на такой же, только не в ресторане, а на дому, встрече с одноклассниками, когда и мальчики, и девочки клюкнули хорошо, Сема признался Дине, что был в нее влюблен. С пятого по десятый. С того момента практически, как она сломала ему мизинец. «Не говори глупости, – Дина сказала, – был бы влюблен, я бы почувствовала». А Сема свое чувство тогда скрывал. Все годы. С пятого по десятый. «Зачем?» – спросила Дина. Сема тогда плечами пожал. «А я была уверена, ты меня боишься почему-то». А он и боялся – выдать себя.
