А тогда по всей стране нашей великой шла антиалкогольная кампания. Горбачев и С° виноградники вырубали и с синюшниками с попеременным успехом боролись. И говорят, что было тогда такое неписаное правило, что ежели человек в течение месяца два раза в вытрезвитель попадает, то его автоматически в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий, типа зона со смягченным режимом) отправляют. А Макар, как мы помним, три раза за неделю в вытрезвителе отметился. Было ли такое правило, чи нет – не знаю. Но факт остается фактом – Макара в ЛТП отправили.
Тут подходит время бывшим студентам, а ныне офицерам – доблестным защитникам Родины, отъезжать на место постоянной дислокации. И получается, что даже из тех девяти, кто откосить не смог или не захотел, еще один отвалился. План призыва совсем горит. Кто-то рассказывал, может, и сам Макар, что для выправления ситуации сей с военной кафедры нашего института в ЛТП слезное письмо писали. Наверное, что-то типа: просьба отпустить из ЛТП такого-то товарища, бо в армии служить некому. И, как ни странно, отпустили. И пошел Макар в Киевскую армию ПВО служить, а я в Минскую. Он даже ко мне в гости приезжал на первом году службы. Я хоть и в Минской армии служил, но точка моя тож на Украине размещалась, в Хмельницкой области. Дальше пути наши разошлись, и больше Макара я по жизни не встречал.
Первое впечатление от Красной армии
Выдал мне военкомат, окромя подъемных, отпускных за первый месяц после сдачи диплома, подорожной и других документов, предписание явиться такого-то числа в Минск, в штаб одноименной армии. Так сказать – путевку в жизнь.
Отгулял я свой первый еще не вполне заслуженный отпуск по полной, чуть ли не каждый день проводы себе устраивая в разнообразных компаниях. И вот настало время Ч. Делать нечего, сел я в ночной поезд, сказав Москве последнее «прости», и поутру уже прибыл в славную столицу Белоруссии. Нашел нужный мне военный городок. Прошел первую проходную, там еще гражданские встречались, затем вторую – здесь уже только военные бал правили. Нашел строевую, а там нет никого, кто бы мог хоть какое-то решение по моей скромной персоне принять. Бо все офицеры и прапорщики на плацу с красным знаменем пыль из асфальта выбивали: к ним с проверкой московский генерал приехал. Писарь мне сказал подождать в курилке на улице, пока мероприятие закончится. Сижу в курилке жду, в цивильной форме – курточка такая болоньевая на мне надета, значится.
Все, мероприятие закончилось. К штабу идет генерал московский. Маленький такой, фуражка аэродромом пошитая, вверх чуть ли не девяносто градусов загибается. Идет впереди. За ним местные офицеры подобострастно так семенят, типа чего изволите-с. Подошел этот проверяющий генерал к курилке, в которой я прохлаждался. Остановился. На меня посмотрел. И так начальствующе, оборачиваясь на местную свиту, выдал: «А это что у вас тут за м. к сидит?» (во второй городок гражданских, как я понял, не пропускали). Я вскочил, принял положение «во фрунт» (как я сам себе его на тот момент представлял) и командным (опять же, по своим ощущениям) голосом ответствовал: «Я, товарищ генерал, не м… к, а двухгодичник.
Жду прапорщика из строевой части, чтобы получить дальнейшее предписание». Лицо генерала смягчилось, стало-таки отческим, и таким же отеческим тоном, как немного нашкодившему школяру, он процедил: «Ну-ну, давай, сынок. Служи. Хорошо служи».
Из Минска меня отправили во Львов, в штаб корпуса. Оттуда в Коростень, в полк, и уже оттуда в Ярмолинцы, в отдельную роту ПВО, где я отдал долг СССР в два положенных года своей младой жизни. В принципе особо не жалею. Школа жизни была не самая плохая, и сказать, что невыносимая, – язык не повернется.
Единственное, что удивляет, зачем был нужен такой кружной путь. Ну в полк, пожалуй, надо было, бо склады с обмундированием в роте отсутствовали. Хотя, с другой стороны, почему бы немножко не попутешествовать за казенный счет. Государство у нас вон какое огромное, даже сейчас. А деньги казенные особо никогда не считали.
Задержался я в Коростене, наверное, недели на две, опять же из-за обмундирования. То формы парадной не было, а на какое-то служебное фото обязательно надо было в парадке сниматься. Тогда ведь фотожопов не наблюдалось. Сейчас, к примеру, у метро «Водный стадион» на ларьке «фото» висит реклама: «Оденем в любой мундир».
Ходил я к прапору на склад с обмундированием кажный день, как на службу. Он чего-нибудь довыдаст, а про другое «завтря приходи».
Про фуражку картинку запомнил. Спрашивает меня этот складской прапор: «Какой у тебя размер головного убора?» Я отвечаю: «Пятьдесят девять или шестьдесят, мерить надо». Он в ответ: «Ну что за дела? Как нормальный офицер придет, то фуражка пятьдесят пять – пятьдесят шесть, а как двухгодичник, то пятьдесят девять – шестьдесят». Интересно, он сам-то понял, что сказал?
Еще в эту обмундировочную пору была одна картинка, наглядно демонстрирующая, почему говорят, что у прапорщиков форма должна быть с одним погоном. Для тех, кто не знает ответ: чтобы удобнее мешки с нап… ченным со службы таскать.
Так вот, пришел я на склад в очередной раз, а за мной еще один прапор. Он складскому говорит, что в часть, мол, новый майор с женой приехал. Их на время поселили в офицерское общежитие, и им матрасы на кровати нужно выдать. Складской ушел искать. Предбанник склада, где мы со вторым прапором стоим, отделен от собственно склада перегородкой с поднимающейся посредине крышкой для прохода внутрь. На этой стойке стоял дозиметрический прибор ДП-22В. Это коробочка такая с зарядным устройством и полсотней индивидуальных дозиметров, внешне похожих на ручку. С одной стороны со стеклышком, в которое надо смотреть, дабы при случае прифегеть, сколько ты рентгенов схватил ненароком. Ушел, значит, складской прапорщик искать матрас, а второй, что рядом со мной стоял, расстегнул верхние пуговицы своего кителя, снизу его прижав, так что из кителя получился типа кулек с прапорщиком внутри. И начал он в этот кулек горстями накладывать вышеуказанные индивидуальные дозиметры. При этом прапорщик совершенно меня не стеснялся и даже подмигивал. Тут стал возвращаться первый прапорщик, накрытый матрасами. Второй, продолжая набивать свой кулек дозиметрами, закричал: «Ты че, какие матрасы ты выбрал, их солдатам-то давать стыдно, а тут целый майор, да еще с женой».
Меня в этой картинке тогда поразили и абсолютная бесполезность, на мой взгляд, этих дозиметров в быту, и полное отсутствие хоть какой-нибудь скрытости для такого интимного деяния, как воровство, и воровство у своего же коллеги. Хотя, конечно, это, может, была всего лишь шутка, розыгрыш. Но, как говорится: «Стаканчик-то нашелся, а осадочек остался». Справедливости ради стоит заметить, что не все прапорщики, которых я затем узнал, были такие. Более того, таких были единицы, но это уже другая картинка.
Добрался я таки до Ярмолинец, где прослужил положенные два года в качестве командира взвода связи отдельной роты ПВО. Было в этой роте вместе со мной три офицера: командир роты Эдуард Николаевич (старлей, потом капитана получивший), командир взвода РЛС (радиолокационных станций) Михаил Петрович и я, как уже упоминалось, командир взвода связи, да еще пять прапорщиков и солдат где-то с пятнадцать, по большей части выходцев из восточных республик могучего Союза Советских. Рота была кадрированная, то есть ежели война, то на подмогу к нам должны были хлынуть стройными рядами специалисты из народного хозяйства, ранее уже отдавшие долг Родине, служа очно или заочно.
Как я обустроился: где жил, что ел, пил, как службу нес и так далее – отдельные картинки, надеюсь, будут.
Далее хронологический характер повествования зовсем прерывается, бо уже более двадцати лет с тех времен минуло. Да ведь и не было ничего этого. Все события вымышленные, случайные совпадения с реальными фактами жизни исключительно случайны, и автор за них никакой ответственности не несет.
Начал я, значит, потихоньку втягиваться в службу. Дает мне командир вводную. Лампочка на столбе перед входом в казарму перегорела, надо поменять. Я, недолго думая, форвардю сей приказ первому подвернувшемуся мне под руку солдатику из своего взвода. Тот берет когти, пояс монтажный, лампочку и лезет на столб. Я стою рядом – контролирую процесс. Вдруг из казармы выбегает командир и сдавленным голосом шепчет мне, чтобы солдат не услышал: «Ты че, лейтенант, офигел? Быстро в канцелярию роты». И уже громко солдатику: «Овезгельдыев (пусть здесь будет он), быстро вниз». Я весь в непонятках, вхожу в канцелярию роты. Командир: «Ты чего, лейтенант, не понимаешь?
Если солдат со столба грохнется и разобьется, то тебя посадят и меня посадят. А ежели ты полезешь и разобьешься, то никого не посадят – просто несчастный случай». И уже смягчившись: «Так что бери когти, пояс – и вперед!»
