Детей у них было пятеро: Александр, Софья, Михаил, Николай и Машенька – поздняя, неожиданная, самая любимая и балованная, она умерла первой, провалившись весной под талый лед на пруду: вытащили, спасли, но воспаление легких все-таки свело ее через месяц в могилу. Александр погиб под Кенигсбергом; Михаил прошел войну без единой царапины и благополучно вернулся домой; Софья вышла замуж и уехала на край земли, на Камчатку; а Николай пошел в отца – стал крупным ученым и работал в «ящике», участвуя в разработке какого-то непостижимо мощного и засекреченного оружия, но довольно быстро умер, получив несовместимую с жизнью дозу облучения, чего родные, впрочем, так никогда и не узнали.
В такую вот семью и вошла летом 1946 года Наталья Львовна Гринберг. Впрочем, Гринберг она была по мужу, от которого ее за три дня увел лихой майор Мишка Бахрушин – кудрявый, усатый, вся грудь в орденах! – куда ее унылому штатскому супругу было с ним тягаться. Наталья выросла сиротой – ее родители получили по десять лет без права переписки и сгинули в Колымских лагерях. Воспитывала ее троюродная сестра матери, женщина добрая, но на всю жизнь напуганная, так что Наташа Соколова с радостью вышла за первого попавшегося Гринберга, лишь бы не сойти с ума вместе с теткой, у которой по всем углам были припрятаны котомочки на случай ареста.
С Бахрушиным они жили весело и шумно – оба были темпераментными, заводными, так что дым шел коромыслом: и дверьми хлопали, и тарелки били, все случалось. Но обожали друг друга страшно, и дочку свою любили и баловали, так что выросла Инна умной, уверенной в себе красавицей, и замуж вышла не сломя голову, как мать, а хорошенько подумав и рассчитав – поклонников тьма, но замужество дело серьезное. Однако никакие расчеты не помогли, и чуть ли не по науке заключенный брак развалился, не успев толком начаться. Инна не учла только одного: она как-то выпустила из виду любовь, а оказалось, что без нее невозможно.
Когда Саша с Лялей перешли в пятый класс и Наталья Львовна с облегчением ушла на пенсию, Инна неожиданно вернулась домой. Только став взрослым, Сашка узнал все подробности сложной жизни Тити€ны: оказывается, через пару лет брака Инна неожиданно – в первую очередь для себя самой! – влюбилась и ушла от мужа. Вопреки всякому рассудку и здравому смыслу. И как ни умолял ее муж вернуться, как ни валялся в ногах, она не изменила своего решения даже ради дочери. Отец приезжал к Ляльке по нескольку раз в год, а на день рождения обязательно – и каждый раз это кончалось мелодраматическими сценами между ним и бывшей женой – с заламыванием рук и рыданиями. Рыдал и заламывал руки – Сергей. А Инна, повернувшись к нему спиной, курила, выпуская дым в форточку. Ну не любила она его, не любила! И упряма была – вся в отца.
Ни мать, ни отец не одобряли ее нового выбора, но что было делать! «Тот человек», как называли его взрослые, был обременен семьей и почему-то не мог развестись, хотя они с Инной и жили вместе. Именно поэтому Лялька оставалась у деда с бабкой, а Инна приезжала к ней лишь на выходные – дед наотрез отказался принимать в своем доме «того человека».
А теперь «тот человек» умер, и Инна вернулась к родителям погасшая, тусклая. «Возвращение блудной дочери», – так называла она это событие.
Какое-то время она еще ездила в институт, где работала вместе с «тем человеком», но потом уволилась и пришла преподавать литературу в «Бахрушинскую» школу, став их с Лялькой классной руководительницей.
Надо сказать, Сашка ждал этого с некоторым ужасом – Тити€на очень его смущала и даже… пугала. Прежде она относилась к нему снисходительно, ласково дразнила «щеночком» и чесала за ушком, но не обращала особого внимания. А Сашка и впрямь словно щеночек таращил на нее свои карие глаза, «вилял хвостиком», перебирал лапками и пыхтел – только что язык не высовывал! Но однажды Саше пришлось простоять перед Инной целую вечность: как-то он случайно наступил ей на ногу и она, удержав его за руку, сказала:
– Ты должен извиниться.
Сашка окаменел. Он впал в какой-то обморок застенчивости и никак – никак! – не мог выговорить слова извинения. Инна что-то шила, сидя на садовой скамейке, а он стоял перед ней, переминаясь с ноги на ногу, как будто она и его пришила к себе крепкой ниткой. Соскучившись, прибежала Лялька:
– Мама, ну что ты его мучаешь! Давай я за него извинюсь! Он еще маленький!
– Маленький, но мужчина. Он должен отвечать за свои поступки.
Собравшись с силами, он буркнул: «Извините!» и опрометью помчался в дальние кусты – на нервной почве страшно захотелось писать. И вот теперь Инна Михайловна будет их учить! А вдруг она перед всеми назовет его щеночком?! Или опять так же унизит?! Но в школе Тити€на была совсем другая, более спокойная и не такая насмешливая. Конечно! Конечно, они все тут же в нее влюбились, смотрели ей в рот, трепетали, старались изо всех сил, чтобы заслужить пятерку, и дружно кинулись читать все, что она им велела, – даже те, кто отродясь книжки в руках не держал.
Инна проучила их три года, и это было последнее счастливое время уходящего детства: КВНы и школьные спектакли, где Сашка играл, как правило, какого-нибудь принца, а Лялька – то зайца, то медвежонка; поездки в Москву по театрам и музеям, однодневные походы, литературные вечера… И вся эта пионерская суета, тогда казавшаяся им чем-то обычным и вечным: советы дружины, линейки, слёты, красные знамена и галстуки, горны-барабаны, стенгазеты, сборы макулатуры, встречи с участниками войны и военные игры.
В новогодние каникулы праздновали день рождения Натальи Львовны, приглашая весь класс: писали сценарий и разыгрывали целое представление, в котором принимала участие даже сама бабушка. Лялька учила мальчишек танцевать, а Тити€на – девчонок, потому что мальчишки чудовищно ее стеснялись. Играли в ручеек и жмурки, разыгрывали фанты и шарады, а когда расходились по домам, еще долго кидались снежками и валяли друг друга в снегу бахрушинского сада.
Потом, оглядываясь назад, они видели это время сквозь золотую дымку ностальгии: пироги, елочные игрушки, грецкие орехи в серебряной фольге, конфеты, подарки, вишневое варенье в хрустальных вазочках и оранжевые мандарины, запах которых смешивался с ароматами хвои и корицы. Детство… Всегда ясное небо, всегда звенит в траве шмель, катится по зеленой траве упавшее яблоко, красное солнце садится меж черных сосен, сверкает на солнце снежный наст и так невероятно пахнут первые зеленые тополиные листочки!
А долгие семейные чаепития у пыхтящего самовара! С уходящими за полночь разговорами и даже пением романсов: по части романсов был дед, но порой и бабушка подпевала его тенорку своим гудящим басом, а Инна, у которой было хорошее контральто, петь не любила. Лишь изредка баловала она друзей и родных какой-нибудь «Калиткой», или, задумчиво глядя в пространство, заводила: «День ли царит, тишина ли ночная…» После смерти деда, правда, уже не пели. Петь не пели, но гости собирались по-прежнему часто – Бахрушины были гостеприимны и любили кипение жизни вокруг, да и красота Натальи Львовны, а потом и Инны притягивала поклонников.
А чтения вслух прохладными августовскими вечерами, когда бабочки летят на огонь и стелется по низинам туман! А осенние костры! Сидя у огня, так сладко пугаться страшных Лялькиных рассказов и обмирать от случайного шороха во тьме… Осенние костры и печеная картошка, запах опавших листьев и дыма, первые заморозки и сосульки – прозрачный обломок так сладко запихнуть в рот, пока бабушка не видит! И хрупкий круг льда, намерзающий за ночь в оставленном на терраске ведре, прозрачный и тонкий, как луна, что сказочным светом заливает сверкающий серебром снег. Однажды ночью в полнолуние Тити€на вывела Лялю с Сашкой погулять, и эту прогулку они запомнили на всю жизнь, тем более что больше так уже никогда не гуляли: летом 1982 года Инна Бахрушина умерла.
Это была такая невозможная, нелепая, чудовищная смерть, что оглушила всех надолго. У Инны несколько дней болел бок, она не обращала внимания, но потом боль стала нестерпимой, и бабушка вызвала «Скорую», та долго добиралась, а когда наконец добралась, Тити€на была почти без сознания. Придя в себя на носилках у машины, она позвала Ляльку и, когда та подошла, сумела только погладить ее по щеке и прошептать: «Доченька…» Бабушка уехала с Инной, а Ляля с Сашей остались одни – так и просидели, прижавшись друг к другу, до самого вечера, пока не вернулась с работы Татьяна Сорокина, которая тут же кинулась куда-то звонить. Она долго не оборачивалась к ним после того, как повесила трубку, и тогда Лялька спросила неожиданно высоким звенящим голосом:
– Мама умерла, да?
Татьяна обняла их и заплакала.
Инна умерла на операционном столе от обширного перитонита: лопнул аппендикс. Хирург ничего не смог сделать – было поздно. Через час Сашкин отец привез бабушку – он нашел ее в коридоре около отделения реанимации, где та сидела, безвольно опустив руки и глядя в пространство. Тяжело ступая, бабушка сразу ушла к себе. За ней поспешили Татьяна и Лялька. А Сашка поднял на отца испуганные глаза:
