Ознакомительная версия.
Еще Ольга Ивановна очень любила лечиться, у нее был целый график приема разных препаратов, который она вырабатывала годами, причем сама, без помощи, так сказать, официальной медицины. Первоначально, конечно, какие-то таблетки от давления ей прописал участковый врач. Однако сколько с тех пор воды утекло! С годами привычка лечиться укрепилась и разрослась настолько, что это стало несколько пугать близких.
– Ты не понимаешь? Это может быть опасно! – возмущался Константин, видя, как его мать занимается самолечением.
– Да? А врачи у нас ничего вообще не смыслят, – язвительно возражала она. – Да и с чего бы им смыслить, ты же сам знаешь, как у нас на врачей-то учат. Так, что они потом в бухгалтера идут.
– Мама, ты просто невыносима, – устало возмутился Константин. За долгие годы семейной жизни он уже утратил всякую надежду заставить мать погасить огонь войны между ней и Светланой. Да, когда-то Света окончила второй МОЛГМИ, вернее, сейчас уже РГМУ им. Пирогова. Но жизнь распорядилась иначе, пришлось переквалифицироваться… нет, не в управдомы, но близко – в бухгалтеры.
– Нет, а что я? – делала круглые глаза бабуля. – Я ничего. Просто…
– Всегда есть какое-то «просто», да? – вздохнул Константин.
– Просто… – осекалась она. – В самом деле, зачем учиться столько лет, чтобы потом чужие балансы сводить на нашей кухне за три копейки? – все-таки договаривала она. Такие разговоры происходили с определенной периодичностью. Не такие уж три копейки зарабатывала Светлана, и бабуля в этом случае явно использовала свою склочность как повод отвлечь внимание сына от ее таблеток.
Каждый день часам к восьми, покончив с ужином и освободив оккупированную в течение дня кухню, Ольга Ивановна отбывала в свою комнату, неся на подносе стакан чая, бутылку воды и горсть разноцветных таблеток. Она уходила с гордо поднятой головой, показывая, что ее личный семейный долг выполнен полностью в отличие от долгов, наделанных другими…
Вечером кухня трансформировалась в кабинет, и кухонный диван принадлежал целиком Светлане. Она раскладывала на столе свои бухгалтерские бумаги, открывала ноутбук и погружалась в четкую, структурированную рутину цифр и счетов. Она любила эти моменты. Одиночество – огромная проблема для человечества. Люди – существа социальные и, оставаясь один на один с собой, начинают метаться и скулить. Но для замужней женщины возможность остаться наедине с собственной персоной в большом дефиците. Что она может себе позволить? Одиночество под душем по утрам не считается, потому что кто-то обязательно будет долбиться в двери и требовать освободить помещение. В отдельных случаях родственники могут перейти к запрещенным приемам вытравливания человека из душа и выключить свет или горячую воду в стояке. Такое иногда делал сынок Кирюшка. Правда, в основном в отношении обожаемой сестры Олеси.
В общем, душ – это одиночество относительное. Что еще? Одиночество в общественном транспорте? Ха, как вы вообще себе это представляете? В нашем, московском транспорте, с нашим обществом! Может быть, дома, пока дети в школе? Да, иногда днем удавалось побыть в одиночестве, хотя чаще все-таки приходилось куда-то ехать, метаться, решать какие-то проблемы. В магазин сбегать, опять же. А кто побежит? Не муж же? И не бабуля, с ее-то гипертонией. Так что вечером, забравшись с ногами на диван и заперев за собой дверь в кухню, Светлана наслаждалась одиночеством на полную катушку. Раньше, когда дивана не было, Светлана не выдерживала долго на стульях: болела спина, затекала шея, и приходилось уходить к мужу, в спальню. Теперь же можно было хоть весь вечер торчать на кухне в свое удовольствие. Или даже всю ночь. Домашние в кухню заходили только если водички налить, в основном каждый занимался своими делами. Все члены большой и дружной семьи Дружининых просто мечтали хоть немного побыть в одиночестве.
Муж вечерами дремал в спальне под шелест программы «Время» и ее аналогов, дочь Олеся, одна или с какой-нибудь подругой, торчала в детской, самой большой комнате в доме, громко смеялась и включала периодически какую-то неразборчивую и странную музыку без мелодий и голосов – только какой-то стук и визги. Кирюшка допоздна болтался где-то, хотя считалось, что он вкалывает на подготовительных курсах в институте. Этим летом он должен был уже поступать, а как ему это удастся, Светлана, хоть убей, не понимала. Почти все вечера он проводил у друзей, особенно у своего лучшего друга Бени, зачастую пропуская занятия на курсах. Учился он сомнительно, но держался на уровне хорошиста (тройка по физкультуре не считается) благодаря светлой голове, как говорил его учитель математики.
– Такую бы голову да в хорошие руки! – шутливо восклицал он, когда Светлана приходила на родительские собрания.
О, родительские собрания, как много в этом звуке для сердца материнского слилось, как много в нем отозвалось – преимущественно непечатными выражениями. Сколько их было, этих собраний, в жизни Светланы, сколько их состоялось за те семнадцать лет, что она выполняла этот свой матерный… то есть материнский долг! Сначала в детском садике, потом в школе, а потом, когда Олеську тоже отдали в садик, собрания накрыли Светлану с головой. Два собрания в месяц, двадцать собраний в год.
Раз за разом одна и та же программа. На ежегодных сентябрьских – выступления заведующей или директора школы о том, как много было сделано и потрачено, и обещание сделать (и потратить) еще больше, на радость роно и Министерству образования. На классных – долгие перечисления оценок, комментарии по поводу успеваемости. Под конец собрания всегда выставлялся счет. За что? Ну, поскольку само образование у нас безвозмездное, то есть дармовое, счет выставлялся, к примеру, за подарки. Самим себе ко всяким праздникам, любимому директору и так далее. Забавно бывало слушать, как учитель просит собрать деньги на подарок учителям на День учителя. Но Светлана не возражала никогда и платила все исправно, в отличие от многих других родителей. И сидела, и внимательно слушала, особенно ту часть, что касалась ее собственных детей. Но если вы думаете, что Светлане это доставляло удовольствие, то вы ошибаетесь.
Когда говорили про Олеську, слушать было приятно или, по крайней мере, комфортно. Максимум проблем – случайный прогул раз в год и замечание, что «бесились» на перемене. Оценки в пределах нормы. По мнению Светы, по крайней мере. Что за проблема в четверках? Конечно, в классах были другие мамаши, не работающие, с горящими глазами, с амбициозными мечтами если уж не в отношении себя, то в отношении собственных детей. У таких детей были белоснежные блузки, причесанные и аккуратно заплетенные волосы, сияющие тетрадки и потухший, затравленный взгляд. Дети Светланы такого счастья не имели, так что про них можно было услышать разное.
Когда от доски неслось: «Дневник не был подписан за три недели!» или «Что же вы не следите за домашними заданиями?», Свете оставалось только вжать голову в плечи и пережить косые взоры образцово-показательных мамаш. «Ну что поделаешь, если родители работают», – тихо шептала иногда Светлана, но ее доводов не принимали. Ее и таких, как она, осуждали, осуждают и осуждать будут. Так что собрания Светлана не любила.
Собрания в классе у сына она просто терпеть не могла и всегда норовила спихнуть эту почетную миссию на мужа. Дело в том, что Кирюша характером пошел в отца, был вспыльчивым, принципиальным и ленивым. И все это одновременно. Однажды, когда Кирюша был классе в четвертом, Светлана обнаружила в дневнике сына забавную запись, сделанную размашистым почерком красной ручкой. «Отказался строиться!» – возмущенно написала учительница. Константин хохотал над этим комментарием в голос.
– Мой сын! Мой! Я тоже ненавижу строиться.
– Да? – пыталась остаться строгой Света. – Тогда ты на его собрания и ходи.
– С удовольствием, – ответил гордый отец.
Но он кривил душой. Был случай, когда Константин и Светлана даже тянули жребий, решая, кому выпадет эта радость. Теперь же, буквально через полгода, пытка школьной программой для старших классов должна была закончиться для всех. Кирюшка, а вместе с ним и все остальные его одноклассники (под вопросом был только двоечник Семенов), заканчивали одиннадцатый класс, шли на ЕГЭ. Это, кстати, был отдельный кошмар. Ввели этот чудесный экзамен совсем недавно, никто толком не знал, как его, собственно, сдавать и к чему готовить детей.
– Думаешь, это справедливо, что я опять должен вспоминать, что такое логарифмы? – вопрошал отец, когда Кирюшка требовал помощи. – Я это уже один раз все проходил, за что мне это опять?
– Но мама вообще не может даже сказать, что это! – возражал сын.
– Это странно, потому что твоя мать вообще-то бухгалтер. Разве они не должны проходить математику?
– Минуточку, – встревала Светлана. – С какого это перепугу это вообще моя проблема? У нас был уговор: на мне все поделки, рисунки, уроки труда и русский язык. Математика – твоя.
Ознакомительная версия.
