Дело, конечно, было не только в том, что голубая краска «как небо», а скорее в том, что так красили все соседи. Отбиваться от коллектива было как-то не принято. Не отбивались и теперь: проезжая мимо, Катерина успела заметить, что все окна по улице поменяны на пластиковые стеклопакеты. Хотя тут дело, наверное, уже в удобстве и практичности.
Но главное открытие еще только ожидало. Здесь, в этой самой комнате, у стены, на месте неведомо куда исчезнувшей кровати, стоял…
«Диван». Это слово, как и предыдущее, всплыло на поверхность памяти из небытия. Сей предмет мебели, на взгляд Катерины, диваном вовсе не являлся. Ведь что такое диван? Мягкая мебель, обтянутая тканью или кожей, куда можно рухнуть, щелкая пультом телевизора, обсыпая себя крошками бутерброда, и где можно сладко прикорнуть, укрывшись пледом. Или вообще разложить, получив полноценную кровать, что, кстати, она и делала каждый вечер в своей московской квартире. А тут у стены стояла – скамейка из липы. Крепкая, длинная, крашеная, с резными подлокотниками и спинкой из узорчатых столбиков с завитушками. Но Катерина отчетливо помнила, что и бабушка, и дед называли эту скамейку диваном. И она, городская девочка на каникулах, тоже. Хотя и удивлялась про себя. Вечерами диван иногда выносили и ставили под старой абрикосой. Катя забиралась на него с ногами, грызла яблоки «белый налив», созревшие до ватной мякоти, смотрела, как закат расцвечивает небо, и втихаря швыряла огрызки за соседский забор.
Была и третья комнатка, самая маленькая, но в нее Катерина не пошла. Хотела сперва себя заставить, но прямо на пороге повернула обратно. Нет. Еще не время.
На кухне рядом с большой кирпичной печью лежал ворох какого-то тряпья. Видно, незваные гости тут даже ночевали. Кто? Давно ли? Никаких иных следов обитания видно не было.
Вернувшись в комнату с пятью окнами, она остановилась у шкафа. Выдвинула рассохшийся ящик до половины – больше не выдвигался. Там тоже лежала газета, свернутая в трубочку, смятая, со следами мух. Летом в доме полно мух, они нудно гудят и мешают спать, и чья-то рука, наверное, мамина, свернула газету в трубочку, чтобы перебить назойливых насекомых. Это было так давно, в еще счастливой жизни. Катерина взяла газету, расправила. Обычный выпуск, всего на разворот. Фотография тогдашнего главы района, фотография старушки в платке, какой-то местной жительницы, поздравления с юбилеями прясленцев, колонка «на заметку хозяйке», объявления о продаже двигателя ИЖа и коровы. Катерина машинально бросила взгляд на дату в углу чуть влажной страницы. 28 августа 1995 года. До мгновения, разорвавшего жизнь Катюши Ветлигиной надвое, оставалось всего два дня.
Эта дата, такой простой набор букв и чисел, заставила руки предательски задрожать. Катерина хотела бы разорвать газету на мелкие кусочки, или сжечь ее, или просто уронить на пол, словно нечаянно разжав пальцы, но вместо этого стояла как заговоренная, всматриваясь в чеканный шрифт.
– Ау? Есть кто? – раздалось вдруг из кухни.
Катерина от неожиданности вздрогнула всем телом, сердце пропустило удар. Она резко обернулась к двери. Как раз в эту секунду на пороге появилась субтильная шатенка в футболке и спортивном трико. Загорелая настолько, что казалась темнокожей. При виде Катерины она разулыбалась, и на щеках ее заиграли ямочки, отчего все лицо, несмотря на морщинки, сделалось еще моложе и вообще потеряло всякий намек на возраст.
– Катюша! Приехала!
Это была Ольга Дубко, соседка, давняя знакомая и подруга матери Катерины, Алены Ветлигиной.
Женщины обнялись. Катерина, заметив, что все еще держит газетный листок, поспешно сунула его в шкаф.
– А я с огорода, – дружелюбно пояснила Ольга. – Еду, смотрю, машина. Ну, то ли еще покупатели объявились, думаю, то ли Ветлигина-таки пожаловала. Машины-то я твоей не знаю.
– Да, вот пожаловала… – неловко улыбнулась Катерина.
– Ну и молодец. Как тебе? – Ольга широким, но изящным жестом обвела обстановку вокруг.
– Пусто.
– Ну да, пусто. Что делать, столько лет без догляду! Но стены крепкие. Крыша вроде тоже целая. В общем, те москвичи заинтересовались.
– Что тут делать москвичам? – хмыкнула Катерина. – Почти семьсот километров, я восемь часов ехала. Для дачи далековато…
– Ну, это уж их дело. Вас, богатых, не поймешь, сидите там в своей Москве, планы строите наполеоновские. А мы тут живем, – беззлобно попеняла Ольга.
– Неплохо живете, если по вам судить, тетя Оля. Все такая же красотка.
– Ай, да ладно тебе! – замахала рукой она, явно польщенная. – Скажешь тоже. На огород ездила, фасоль собирала. Лицо, поди, все в пыли. Так, ладно. Ты ж с дороги, уставшая. Пойдем ко мне. Умоешься, покушаешь, дух переведешь…
– Да я…
– Давай-давай.
И Ольга, не слушая слабых возражений Катерины, направилась к двери. Катерина чуть замешкалась, ощупывая карманы, потом вспомнила, что ни замка, ни ключа тут нет.
За калиткой стоял, прислоненный прямо к кустам, Олин велосипед, с повешенными на руль с обеих сторон увесистыми пакетами.
– Видала? – любовно похлопала Ольга по одному. – Какой урожай. Фасоли в этом году уродилось…
– Куда вам столько, теть Оль?
– Так, давай-ка ты меня позорить не будешь, моя дорогая. Какая я тебе тетя? Оля, и все. Еще б бабушкой назвала…
Катерина со смехом согласилась. Она помнила Ольгу исключительно как подругу матери, но это было в юности, когда тридцатилетние кажутся пожилыми. А теперь вдруг вышло так, что их возраст сровнялся.
– Это еще не все, только часть собрала, – продолжала Ольга, крепко взяв велосипед за руль обеими руками и выводя его на дорогу. – Буду фасолевое рагу делать всю зиму. Ну, и закрутки кое-какие. А створки пригодятся, говорят, при ревматизме помогают, и подагре.
И она радостно засмеялась, давая понять, что ни на то, ни на другое не жалуется.
Катерина смотрела на Ольгу Дубко одновременно и с восхищением, и с недоверием, и пыталась сосчитать, сколько же той на самом деле лет. Последний раз они виделись как раз в то лето. Катерина была совсем еще девчонкой, а тетя Оля чуть моложе ее матери, Алены Ветлигиной. Стало быть, сейчас ей немногим меньше пятидесяти. Так и не располневшая после рождения двоих сыновей, такая же поджарая. Ничуть не изменившаяся. В этой паре – Алена Ветлигина и Оля Иващенко (Дубко она стала потом, по мужу) – красавицей была Катеринина мать, но и Олю дурнушкой никто не считал Правда, из-за разницы в возрасте Алена всегда оказывалась на шаг впереди, а Оля была ей как младшая сестра. На несколько лет раньше Ветлигина поступила в институт в Курске. Когда Оля поступила туда же, Алена уже вышла замуж, потом родила дочь и развелась. Когда Оля получила диплом и решила вернуться в Пряслень преподавать в школе, Алена собрала вещи, и с маленькой Катей на руках поехала искать счастья в Москву, и осела там. Но каждое лето неизменно они проводили в поселке, все вместе. И Катерина всегда знала: тетя Оля мамина единственная подруга, ближе никого и нет.
Оля оказалась обладательницей редкого дара: умения дружить. Это она не давала связям ослабнуть и распасться. Более того, со временем ее дружба перекинулась и на подросшую Катерину, и Ольга позванивала ей, хотя не виделись они все эти годы, с того самого августа. Чаще всего поздравляла с праздниками. Катерине в ответ всегда становилось совестно – она даже номера телефона ее поначалу не знала, и сохранила его, только когда появились мобильные телефоны, с этими своими удобными телефонными книжками и определителями. Тетя Оля Дубко неизменно объявлялась 12 октября, чтобы поздравить Катюшу с днем рождения, 31 декабря – с наступающим, и 8 марта – «с Кларой Цеткин». Только в этом году ритуал изменился. Ольга позвонила две недели назад и сообщила, что приехавшим погостить по соседству москвичам очень приглянулся Катин дом и участок. И коль уж он все равно стоит почти что ничейный, и скоро сровняется с землей, то почему бы Катюше не избавиться от этой недвижимой обузы, да еще и с выгодой для себя… Ольга умела быть убедительной, и вот спустя две недели Катерина предприняла вояж, о котором семнадцать лет даже подумать не могла без дрожи и отвращения.
Оля уже открыла свою калитку и вкатила туда велосипед. Ей под ноги бросилась собачонка, одновременно лая и подскакивая, как блоха.
– Тома, а ну цыц! Не вертись под ногами! – прикрикнула на дворняжку Оля. – Катюш, проходи, не бойся, она только брешет.
Дом Дубко был в отличие от Катиного типовой постройки, на две семьи, с двумя входами с противоположных сторон. Таких в 60-е в Пряслене построили несколько десятков – для работников местной фабрики, на которой трудились и родители Оли. Вообще для обычного поселка Пряслень был когда-то вполне зажиточным: затерявшийся в золотых нивах южного Черноземья, со своим кирпичным, молочным и хлебозаводом и текстильной фабрикой. Катерина помнила, что в детстве это место казалось ей настоящим раем… Впрочем, в детстве так часто бывает.
