– А где Андрей?
– Уе-е-ехал, – с настороженным удивлением ответила та.
– Как… когда?
– Да ещё вечером улетел, дочурку к бабушке повёз, – уже с заметным волнением ответила она. – Что-то случи-и-илось? Почему спрашиваете?
– Не-а, ничё такого, я просто хотел с ним посоветоваться, – чувствуя ударивший в виски прилив вздыбленной ревностью крови, нашелся с ответом Игорь. И уже с нарочитой улыбкой откланялся даме.
«Чё ж это получается, а? Сосед-то не при делах, чё ли?.. И попугай накосячить не мог, как шибко грамотный», – глядя на закрывшуюся перед ним дверь, подумал таксист. И вспомнил уже на улице, что в его мобильнике сохранился номер того самого старика-актера. «Дай-ка я всё-таки уточнюсь по такой говорливости ихнего бывшего петуха», – почти стрельнуло в его остывающую голову. Тот, едва выслушав сбивчиво переходящий на шофёрский мат вопрос, чуть было и сам не начал отвечать в том же ключе.
– А вы что, бля-я-я, додумались такого умника ещё и тряпьём закрывать? – хрипловато, словно сам попугай, рассмеялся артист. – Да его ни обзывать, ни изолировать нельзя-я-я! Иначе он, как и всякий горделивый человек, может обозлиться и выдать такие слова-кренделя-я-я… Даже самый полюбившийся ему Тарас Бульба вынужден будет прятаться от его агрессивности.
Ну, а в конце этого почти монолога помычал немного в трубку и выдал-таки преемнику по владению попугаем не совсем шофёрский совет. Выправив гримасу своего лица и виноватость мыслей, вернулся Игорь домой и сразу направился к клетке. Но тут же остановился. его молчаливый «волновик», ухватившись большим клювом за стеновую проволоку, словно желая её перекусить, устремился всем силуэтом в сторону комнатной двери. Оттуда доносились знакомые ещё со школы голоса трогательной сцены толстовского бала. «Вот же откуда эти признания, будь они неладны!» – замер вместе с попугаем его новый хозяин. Постоял и со стыдливой нерешительностью, почти на цыпочках, подошёл сзади к сидящей у монитора супруге.
– Ты прости меня, Наташа… дура-а-ак я… – нежно взявши её за худенькие плечи, пробормотал сдержанно повеселевший Игорь.
– И ях, ях тхоже дхур-р-рак! – донеслось из заскрипевшего от беспокойства попугая домика.
– Это уже что-то новое в Кузином словарном репертуаре, – впервые с утра улыбнулась на виноватый поцелуй мужа простившая его учительница.
Он весело подошёл к клетке, отворил её дверку и, протянувши туда левую руку, с серьёзным выражением смуглого от бессонной ночи лица скомандовал:
«Ко мне!» А тот, тоже долго не мозгуя, юрко спрыгнул с верхней жердочки и с лёту больно куснул его палец холодным клювом. Игорь резко отдёрнул руку и чуть было не прокричал неведомый для слуха попугая набор шоферских выражений. Но вспомнил совет актёра «брать Кузю добродушием…» Переборол в себе готового кинуться на птицу котяру, строго глянул на взъерошенного питомца и необычайно тихим для него голосом произнес:
– Кузя, так нельзя… Ты же у нас у-у-умница, хоро-о-оший!
– Кхуза кхор-р-рошы… Хнаташ-ша кхор-р-рошы…
– Вот именно, молодчина ты наш! – почти воскликнула подоспевшая для обработки мужниной ранки хозяйка и уже тише улыбчиво добавила: – И на Игоря больше не надо сердиться, он тоже хороший.
Попугай на мгновение призадумался, словно таксист на усложнённом перекрёстке, покосился молчаливым взглядом на одного-другого и мысленно заключил: «Коли она сама, точно я сегодня в этой клетке, заметалась – то слёзно бранит его, то с улыбкой целует… Даже с моим грозным клювом тут не разобраться». Молча покачал туда-сюда головушкой и, как имеющий далёкие корни хитроумного происхождения, решил голосисто угодить на всякий случай обоим:
– Ихгор-р-ра и Хнаташ-ша… кхор-р-рошы!
Посмотрел на супругов и понял, что не ошибся. Не ожидая такой смекалистости своего питомца, они встали напротив него плотным рядком, обняли друг друга за плечи и счастливо рассмеялись. А волнисто-зелёный выпорхнул из клетки и присел меж их белокурыми головами, создав тем самым для них почти художественную сцену. Сцену первого в этом доме чудотворного единения птичьей доброты и людской человечности.
Приютившееся у степной речушки село проснулось с молчаливой тревогой. Накануне колодезный «пятачок», от которого подобно солнечным лучам разбегаются все здешние улочки, растиражировал слухи и о новом начальстве. Мол, возглавит нас теперь чужак, «какой-то голошак из самого областного центра». А к исходу субботы, когда более-менее освободилась от дел основная часть селян, в деревню лихо въехал всем знакомый чёрный джип с двумя пассажирами.
– Нехило тут у вас… даже лебедей разводите, – удивился неспешно переходящей дорогу большой птице сидящий за водителем молодой человек.
– Да это ж индюк у нас такой видный и смелый, бывшего шефа ровно сынок, – сдерживаясь от смеха, тихо ответил краснощёкий шофер.
– Стрёмный крутняк… От поседевшего родителя и заторможенное дитя еле ноги переставляет, – съехидничал без вхождения в юмор новый руководитель. И уже по-начальственному добавил: – А почему с собой не забрал, раз даже «сынок»? В чемодане уголка не хватило?
– Торопился вам дом освободить, да и на новом месте у него сараюхи не имеется, – пояснил тот и подумал: «Вот пацан, сковырнул его с должности своим доносом, а теперя ещё и спрашивает. – Оглянулся с натянутой улыбкой на пришлого шутника и вырулил на площадь у двухэтажной конторы. – Видать, великий сельхозник нам достался, поважнее частившего тут академика Бараева будет», – подумал он и с неохотной вежливостью открыл директору дверцу машины.
И чуть было не поперхнулся зажатым в кулаки хохотом. Перед ним предстал высокий, до просвета черепа коротко стриженный парень с разлётными усиками над тонкими губами. А его с наколенными дырочками джинсы в сочетании с тёмно-красным пиджаком на футболочном изображении лондонского моста вызвали интерес даже у здешней природы. Только что распевавшие свои чуть ли не хоровые песни разнопёрые птицы вдруг замолчали, словно так скомандовала видимая лишь им дирижерская палочка. Спрятались в раскидистых кронах обнявших здание клёнов и стали почти с людским интересом наблюдать за стоящей у входа в контору группой сельских спецов. А те, не выказывая своего удивления таким «прикидом» нового хозяина, сухо поздоровались с приезжими и поплелись вслед за ними на второй этаж, к собравшемуся там народу.
– Вы знаете, господа крестьяне, – попытался хотя бы таким шутливым приветствием понизить градус зального напряжения глава района. – Ой, не хуже меня ведаете, что кадровая реформа добралась-таки даже до села. На смену старым, так сказать, ветвистым дубам смело поднимается их сочная поросль… Стало быть, и на место уже потрёпанного жизнью Ивана Алимыча я вот привёз вам его молодого преемника. Рашид Незнамов родился и крестился, как говорится, в этих краях, получил первоклассное экономическое образование в престижном университете Англии… В общем, стал одним из лучших выпускников госпрограммы «Большак в будущее».
– А вы с бабами щебечете, ровно воробьи какие, «голошак-голошак», – толкнул шепотком вздремнувшего после смены сторожа фермы его пучеглазый сосед.
– Да по мне всё одно, шо двери, шо ворота… вход в коровник и есть вход, – пробурчал тот и со стариковским прищуром уставился на новичка. – Вон на коленки-то его поглянь, сверкают из-под стола… как у городской девки с намекашкой. Чем же не голошак?
Когда взял слово сам назначенец, притихла даже залетевшая сюда вслед за народом навозная муха. Директор уважительно посмотрел на своего уже немолодого рекомендателя и резко встал со стула. Кашлянул для проверки голоса и бойко, как будто на вузовском экзамене, изрёк из-под привставших на смуглом лице усиков:
– Так вот! – и замолк, словно забыл приготовленный текст. – Уважаемые господа… товарищи… нет, теперь лучше всего, наверное, земляки. Да-да, односельчане!
– От этого наш навоз духами не запахнет, – хихикнул с задних рядов грубоватый женский голос.
– Ваш анонимный намёк по-о-онял, – слегка растерялся, в ненужности поправляя борта своего темно-красного пиджака, молодой директор. – Поэтому буду в речах краток. Нам предстоит совершить… да-да, революцию, превратить ваше старомодное село в суперсовременную агрофирму.
И стал набивать свой необычный для этого зала спич словами в унисон внезапно ударившему по окнам граду. На затаивших дыхание тружеников полей и ферм посыпались, словно с самой улицы, столь же колкие и отдающие холодом подобия ледяных крупинок: «бонды», «оптимизировать», «секвестировать», «маркетинг», «менеджмент», «евростандарты»…
– Склифосовский, а покороче можно? – донесся приглушённый басок рабочего машинного двора.
– Нам бы на крестьянский язык эту хрень перевесть, – добавил ещё тише уже сипловатый голос тракториста.
