– Всегда возникал вопрос – как это могло так быстро случиться? – добавил Виталий.
Степан подытожил:
– Конечно, перемены назревали… Но почему-то погнались за легким богатством и предали так быстро старое, в котором было и много хорошего.
– Это верно, – Иван взглянул на Свету, – Предашь друга – его не будет… потом и тебя уж не вернуть.
Молчание разрядила Света:
– Вячеслав, лучше спой что-нибудь.
Вячеслав взял гитару. Она, казалось, не подходила к его рукам, но когда он заиграл и запел, преображение было неописуемо: его сочный голос на это время возвысил его среди друзей, слова и разговоры ушли куда-то вдаль, зато проникновенно обострились музыкальные образы, обнажавшие чувства. Все сразу смолкли, и даже Всеволод, который уже давно отвык от такой лирики, внимательно и одобрительно слушал, невольно окунувшись в волну романтизма.
Рядом оказались тревожные горы, наполненное солнцем бездонное небо, сумрачная загадочная луна, дающий полнокровно дышать сочный воздух. Проникновенно звучали слова об опасности и незащищенности жизни, безответной любви и печали о погибших.
Именно сейчас стало ясно, как было трудно там без этих песен, которые помогали ребятам выразить свои чувства и спасти свою душу.
– Спой, Вячеслав, любимую Василия и Ильи, – произнес Степан.
Только те, кто был там, помнили, что эти ребята спасли их взвод ценою своей жизни. Они возвращались с разведки и случайно заметили, что подразделение наглухо окружают. Ребята начали стрелять с тыла, обнаружив себя и давая возможность объявить тревогу, подготовиться и сорвать атаку врага. Василий и Илья погибли, не сомневаясь в правильности принятого решения.
Песня оказалась наивной и дурашливой, но для оставшихся в этой жизни ребят она была любима и грела душу.
И сегодняшний день был памятен тем, что четверо сидящих за столом ребят уцелели, как и еще пятеро из Самары. Спасение пришло с пришедшим на подмогу взводом, которым командовал Степан.
Самарские звонили несколько часов назад: они тоже сегодня сидели вместе.
После песен еще выпивали за дружбу, и каждый из друзей Игоря воспринимал это, как необходимое общение ради тех, кто не вернулся домой.
Около одиннадцати ребята стали собираться домой. У Ивана и Вячеслава дома ждали жены и маленькие дети. Всеволод тоже направился к выходу. Света заметила, что Степан хотел подойти к ней, и тихо сказала Всеволоду:
– Зайдем в мою комнату. Я тебе что-то покажу.
Комната Светы раньше была отдана для их ребячьих игр, и Всеволод с благоговением отметил, что она теперь стала просторней и уютней. Опять он окунулся в детство, и глаза Светланы такие же чистые и непосредственные завораживали его.
– Подожди немного. Сейчас ребята уйдут. Посиди со мной.
– Я заметил, что Степан неравнодушен к тебе.
– Именно поэтому я не хочу индивидуальных прощаний.
– Так он тебе не нравиться?
– По правде говоря, Сева, я устала от его пессимизма.
– Я тоже думаю, что это все это наивно и даже немного наиграно.
– Может и не наиграно… Но ты прав… Пригласи меня на выходные покататься на твоей машине.
– Как раз в выходные я хотел отдать ее в сервис на профилактику, – напряженно придумывал Всеволод причину отказа.
– Жаль… Ну да ладно.
– Если хочешь, поедем на неделе… Я отпрошусь.
– Давай… У меня тоже есть отгулы.
Глаза Светланы светились, и Всеволод не удержался и нежно поцеловал ее в лоб.
Света приняла поцелуй и быстро побежала к шкафу, вынула альбом и радостно его раскрыла. Старые фотографии его просто поразили: он и не помнил, чтобы так часто фотографировался.
– Я совсем и не помню… Кто это фотографировал?
– Нетрудно догадаться. Это я.
– Ты? Ты же была совсем маленькая.
– Маленькая и не маленькая… Я попросила отца купить мне «Смену». Он же помогал мне проявлять снимки.
– Ты всегда была тихоней.
Они весело смотрели семейный альбом.
– Тебе нравятся снимки?
– Очень. Особенно – вот сидим с Игорем за столом… А твоих фоток с нами нет.
– А ты не догадываешься, почему? Я ведь снимала.
– Ты, оказывается, была не только тихоней, но и молодцом.
– Хорошо, что ты так считаешь… Ну, ладно… Теперь можешь идти.
Всеволод вышел в парадное.
На лестничной клетке, прощаясь, Игорь взял за рукав Всеволода:
– Знаешь, Севка… не надо тебе часто встречаться со Светкой.
– Почему?
– Потому что ты ее не знаешь… Это с виду кажется, что она маленькая малышка.
– Я так и не думаю.
– Но ты не знаешь, что она очень чистая… и не для тебя.
– Ну, вот этого я уж… не пойму.
– И не поймешь. И если не хочешь серьезных отношений…
– Я не пойму… Что ты имеешь… под серьезными отношениями?
– Прошу тебя… Я ведь чувствую. И вижу, как она на тебя смотрит.
– Может, тебе неприятно, что я становлюсь на пути твоего фронтового друга?
– Смотри, Севка… Не буду тебе ничего говорить.
Появление Всеволода в размеренной жизни Светланы ждало своего часа. Оно, подобно встрече Татьяны с Онегиным, было запрограммировано судьбой. Это как весна, которая обязательно должна появиться после затяжной холодной и заснеженной зимы.
При всей консервативности домашнего воспитания Света росла одиноким «гадким утенком», переполненная собственными мыслями и чувствами.
Характер Светы, в меру строптивый и настойчивый, трудолюбивый и ищущий, отвергающий разноликую мишуру соблазнов, искал жизнеутверждающего выхода и позитива в труднопонимаемой окружающей действительности.
Она хорошо училась в школе, была прилежна и аккуратна, чем привлекала к себе взгляды учителей, которые старались всевозможными способами усилить ее внимание к учебе, добру и просветительской культуре. Многие из них даже видели в ее лице будущего педагога.
После школы, которую Света закончила очень хорошо и только совсем немного не дотянула до серебряной медали, она, получившая воспитание в трудовой, рабочей семье, хотела жить самостоятельно, зарабатывать собственным трудом и чувствовать себя уверенно. Бывшие тогда в моде специальности юриста, экономиста и финансиста не очень увлекали ее. Но именно случай решил ее судьбу в выборе профессии.
Подруга решила поступать в финансовый институт и попросила сначала помочь, а потом и составить ей компанию при поступлении. И Света из солидарности подала документы и пошла с ней на экзамены, которые, в отличие от подруги, успешно сдала и была зачислена на первый курс. Начав учебу, для обретения самостоятельности она искала подработку. Ей предложили работу оператором в банке, и она перешла на вечернее отделение института.
Работа в банке ей понравилась. В офисе было приятно чисто, уютно. Клиенты были довольны ее внимательностью и врожденной чуткостью. Руководство банка и коллектив к ней относился тоже доброжелательно. Учеба по специальности способствовала ее финансовому росту и повышению по службе.
И сегодня в свои двадцать шесть Светлана – заместитель начальника отдела весьма представительного и успешного банка. Не было у нее ни завистливых подруг, ни подталкивающих к близким отношениям начальников. Она, как и в детстве, была независима и предпочитала гордое одиночество.
Несмотря на непонимание ее устремлений окружающими, она была рада своим мечтам и грезам. Но до сегодняшнего дня единственно, что не сходилось в ее жизни – это ее личное.
Нельзя сказать, что на нее не обращали внимания молодые мужчины банковской среды, но по ее меркам они были слишком развращены либо недостаточно серьезны.
Друзья Игоря, несомненно, нравились девушке и были ближе ей по духу, но она не понимала до конца глубины их переживаний, а их социальный негатив исходил как бы из другого мира и непонятной ей среды. Ведь она проводила большую часть своей жизни теперь вдалеке от их чаяний и забот. Поэтому и друзья брата не находили должного внимания ее души. Степан, который ухаживал за ней, был достоин, конечно, настоящей любви, но пока она не видела себя рядом с ним.
Ухаживания Степана она принимала и даже допускала, что возможно со временем могла бы найти с ним свое счастье. Сама она пока этого не хотела, что-то мешало сближению, звало ее дальше.
И вот неожиданно появился Всеволод. Он сразу придал всем ее мечтам яркую романтическую окраску. Девичьи чувства юности заиграли с новой силой, она почувствовала в себе двойной прилив сил.
К тому же Всеволод был из успешного мира. Его голубые глаза были для нее неповторимы и впитали все то небо таинственной неизвестности и надежды, которое бывает только в детстве и юности. Все это не оставляло сомнений, что это он, для кого она себя готовила и жила все это время.
Всеволод, общаясь со Светой, тоже попадал в мир детских безмятежных грез, которые отстраняли его от неуютной и надоедающей действительности. С ней он был, как в юности, весь в надеждах на положительный исход, который был где-то вдалеке от сегодняшнего дня. Ему не хотелось говорить с ней о своих проблемах, о своей жене, о сложностях на работе.
