Собирая вещи в гостиничном номере, становившемся уже чужим и неприютным, Вернер грустил. Интересно, что она сейчас делает? Возвращается к своей обычной жизни и не думает о нем, конечно. Да и с чего он взял, что она о нем вообще думала? Разве можно быть уверенным в том, что ему все это не привиделось…
Аксель и Миро переглянулись, ужасно довольные собой и тем, как все обернулось. Еще бы, такие деньжищи обещаны – за каких-то пару часов работы. Не терпелось дождаться остальных и объявить, что, если они добудут эту надпись, каждому из них перепадет по семь с половиной тысяч. Евро.
– Только представь их физиономии, когда они услышат сумму. Отпад! – заранее веселился Миро.
Они не интересовались, как заказчик вышел на них. Не то чтобы они были известны в своем деле, скорее, у него надежные источники и связи. Все, что сообщил парням посредник: заказчик – коллекционер. Вывеска не пойдет никуда дальше его частной коллекции.
На набережной пахло рыбой и тиной. Аксель сел на парапет и стал наблюдать за прогулочными теплоходиками, взбивающими в пену воды Шпрее. У Миро звякнул телефон, и он, взглянув на дисплей, возвестил:
– Скоро будут.
Вообще-то его звали Мирослав. Он с родителями переехал из Кракова лет десять назад, и теперь от Польши ему остался только мягкий акцент. В своем нетерпении худощавый Миро напоминал Акселю маятник. Он поминутно покачивался, переминался с ноги на ногу, встряхивал длинными белокурыми волосами, садился на гранитный парапет и вскакивал, пощипывал пальцами тонкую переносицу, похожую на острый птичий клюв. Акселя забавляли мучения приятеля, сам он был намного спокойнее и терпеливее и втайне этим гордился. Раньше Аксель и Миро дружили, но постепенно все их общение свелось к совместному ночному промыслу. Они воровали металлолом. Конечно, когда они его воровали, он еще не был металлоломом. Это были провода, кабели, пролеты заборов, садовый и парковый декор. На железнодорожные рельсы Deutsche Bahn они не посягали только в силу хлопотности и трудоемкости процесса, дерзости им было не занимать. Обычно все дела Аксель обдумывал только с Миро, они были мозгами их небольшой команды. Аксель подходил к делу основательно, серьезно, но иногда ему недоставало беспечности и быстрой смекалки, которую тут же предоставлял сообразительный и легкий на подъем Миро.
Наконец на велосипедах прикатили Тим и Вольфи. Они всегда колесили по городу на велосипедах, утверждая, что так получается быстрее и спортивнее, только почему-то частенько опаздывали. Они были братьями и толковыми исполнителями. Тим – болтун, Вольфи – молчун, вынимавший из ушей наушники плеера, только чтобы обсудить предстоящее дело. Вот и сейчас, пока Тим рассказывал, как их на перекрестке подрезал другой велосипедист и что они ему высказали (Аксель подозревал, что высказывался только Тим), Вольфи деловито смотал провод от наушников, положил их в карман низко сползающих штанов и только после этого пожал приятелям руки. Миро в общих чертах описал предстоящую ночную вылазку, не называя места, зато озвучив сумму. У Тима от возбуждения забегали глаза, и даже Вольфи с изумлением приоткрыл рот.
– И что мы должны добыть?
– Одну вывеску.
– Шутишь! Никто не отвалит тридцать штук за обычную вывеску. Ее что, с Рейхстага снимать?
Аксель с загадочным видом поцокал языком.
– Но территория охраняется? – уточнил Тим, стараясь уяснить хоть что-то.
– А то как же, – ухмыльнулся Миро. – Иначе бы все это стоило намного дешевле.
– Ок, я в деле!
Тим важно кивнул, и Аксель едва успел спрятать улыбку. Еще бы ты не в деле…
Вольфи пожал плечами – раз брат согласен, то и он тоже.
– Все, решено, – подвел итог Аксель. – С Миро машина, с вас инструменты, фонарики, все как обычно. Да, и лестницу сборную прихватите, нам через забор лезть, а я не знаю пока, что там и как. Миро подхватит меня, потом заедем за вами. В час. К двум будем на месте. Плазморез я возьму.
Миро застонал:
– Куда, еще и плазморез тащить!
– А ты собрался ее пилкой выпиливать? Надо еще раз в Сети глянуть, понять, как лучше ее вынуть.
– Она и в Сети есть? Знаменитая надпись, да? – не успокаивался Тим.
– В Сети что угодно есть. Тебе главное помнить, что она самая дорогая. – Миро похлопал его по плечу. – И вообще, кажется, самое дорогое из того, что мы свинтили.
– Еще не свинтили. – Аксель легко соскользнул с парапета и отряхнул штаны. – Ладно, до вечера.
Следом Аксель заскочил в магазин строительных товаров. Сегодня была не его смена. Элиза, как и всегда, сидела за кассой. Увидев Акселя, она кивнула ему на подсобку, давая понять, что сейчас освободится. Он прошел за стойки с товарами, минуя стеллаж с изолентой и мотками веревок, и задержался на пороге подсобки, глядя, как Элиза встает со своего рабочего места. Беременность, хоть и была не очень пока заметна, уже сделала ее неуклюжей, но Аксель все равно почувствовал, как в груди у него тает и растекается внутри что-то теплое.
Подойдя к Акселю, Элиза подтолкнула его в комнату и чмокнула в губы, только когда дверь за нею хлопнула в косяк.
– Ты как? – кивнул он на ее живот.
Элиза достала из шкафчика пачку соленых крекеров и беззаботно отозвалась:
– Бывало и лучше. Но бывало и хуже. Пойдем вечером в кино? Катарина звала.
– Нет.
– Знаю, знаю, денег нет. – Элиза закатила глаза и принялась с ожесточением хрустеть крекером. Несколько крошек упало на ее зеленую форму.
– Нет-нет, с этим как раз все в порядке! – Аксель улыбнулся. – Деньги скоро будут. Поэтому и не могу сегодня, надо подготовиться к…
Девушка перестала жевать и сощурилась, глядя на Акселя с подозрением. Потом сложила руки на груди, сразу отстраняясь и становясь чужой.
– Опять? Аксель, ты же обещал.
– Элиза…
– Ты обещал мне. Нам. Что ты с этим завяжешь.
– Элиза, это большие деньги.
– Мне наплевать, какие они! Тебя поймают. Однажды ты просто не вернешься. А я останусь одна. Если ты хочешь меня бросить, то уж лучше сделай это как все! Просто уйди. Тогда я буду знать, что все дело во мне. Я не хочу больше так жить, все время думая, что с тобой что-то случится…
– Да с чего ты решила… Элиза, – с мученическим видом протянул Аксель. Опять эта женская истерика… Вечно девушки все драматизируют.
Она ждала от него ответа. Он знал, что сейчас нужно кивнуть, пообещать, что он останется дома, и все тут же станет хорошо. Она улыбнется, недоверчиво, но уже успокаиваясь, и даже позволит себя обнять, и можно будет зарыться носом в ее рыжеватые волосы и почувствовать, что они пахнут яблочным шампунем.
Но он продолжал стоять. Тогда Элиза кивнула, поставила пакет крекеров обратно и вышла. Когда Аксель протиснулся мимо кассы, она даже не подняла на него глаз.
Вечером Аксель почитал в интернете об их ночном «объекте». Кажется, в школе его класс ездил туда на экскурсию, но Аксель в это время болел. Теперь он пролистывал рассказы о всяких ужасах, творившихся в лагере давным-давно, и искал только то, что могло бы пригодиться сегодня ночью. Информацию об устройстве музея, карту мемориала, заметки об открытии и реконструкциях, о возможной охране. Было много фотографий, но черно-белые, с изображением изможденных узников, он пролистывал, не увеличивая. Кому нужна история, его сейчас волновала только современность.
Он слышал, как пришла Элиза, слышал ее шаги в кухне и звяканье ключа, повешенного в ключницу. Поздно. Наверное, все-таки ходила с Катариной в кино. Аксель ждал, что она зайдет в комнату, но так и не дождался, услышав только звук воды в ванной и скрип кровати, когда Элиза легла. Ладно, ничего, простит. Особенно когда поймет, что все это Аксель делает и для нее с ребенком тоже. На зарплату консультанта в строительном много себе не позволишь, его маленькие ночные приключения очень помогают. А увесистая сумма за вывеску, которую они добудут сегодня ночью, придется как нельзя кстати к появлению маленького.
Аксель рассчитал время так, чтобы оказаться на месте в начале третьего. С трех до четырех часов ночи – самый глухой и темный час суток. Когда-то он прочел, что в это время больше всего людей умирает и рождается тоже, и с тех пор любил этот час больше других. Словно на земле наступало недолгое затишье, когда никто не помешает, и ночь надежно хранит тайны всех, кто ей доверится. Аксель доверял.
По пути, в энергичном тепле машины, он все же рассказал Тиму и Вольфи, что они едут в бывший фашистский концлагерь, и раздал каждому распечатанную карту. Их целью была одна из тех знаменитых на весь мир надписей, что когда-то заставляли людей содрогаться. Arbeit macht frei, вплетенная в металл входных ворот.
– Три слова всего. Это по десять тысяч за слово… – прикинул Тим. И возвестил тут же, не меняя интонации: – Круто, никогда не был в концлагере!
– Ну вот и побываешь, – ухмыльнулся Миро. – Прости, экскурсовод не предусмотрен.
