Мы болтаем о какой-то ерунде, пока не приносят тесто. Девчонка безостановочно говорит о разной чепухе. Когда приходит моя пора отвечать, сыплю на девушку колкости и выливаю всю свою желчь. Мне нет дела до ее слов, я просто хочу, чтобы она ушла. Наглая бесстыдная тварь.
Через несколько минут так и происходит. Слышу, как хлопает дверь. Мы даже не попрощались, она просто выбежала вон.
– Я прогуляюсь по квартире, – говорит Женя и выходит с каким-то парнем. На него я тоже чуть обижена, пускай уходит. Пообщаюсь с Роем, пока пеку лепешки.
– Необычно, – протягиваю я, когда смотрю на людей то появляющихся, то исчезающих из кухни.
К нам заходит босой парень и у духовки замирает.
– Что с ним? – спрашиваю я.
Рой продолжает толочь вторую порцию одуванчиков. Он будто совсем ушел в себя и теперь выполняет действия механически. Шаман во время ритуала. Повторяю вопрос.
– А… Это так он просто смотрит, как краешки белого хлеба становятся темными.
– Зачем?
– Интересно же наблюдать за некоторыми процессами. То, как распускаются или захлопываются от внешнего мира на ночь цветы. Помнится, не далее как вчера лежал на траве около дома и наблюдал за красивым белым цветком. Жаль, что на следующее утро его кто-то нехороший сорвал.
В этот момент мне действительно становится за многое жаль.
Я искренне не понимаю некоторых людей. Не могу дать объяснение застывшим во времени соседкам, которые судачат и кривятся при виде молодости.
Как-то раз, помнится, обнаружила человека на улице: он лежал то ли живой, то ли мертвый и не подавал признаков жизни. Ранней весной, на мостовой, совершенно один. Люди с застывшими лицами проходили мимо. И я прошла с точно таким лицом. Будто он не человек. В этой жизни мне за многое жаль.
– Чего молчим? – спрашивает Рой, выйдя из оцепенения. – Нужно жарить теперь, – говорит он и смотрит на меня своими рыбьими глазами.
Вздыхаю, но делать нечего – прошлое навсегда записано в книге наших грехов. Направляюсь к плите и провожу там еще минут двадцать своей жизни. По кухне разливается аромат, на него приходит Женя и еще пара гостей или обитателей квартиры – пока не научилась различать кто здесь случаен, а кто нет. Ставлю на стол тарелку с ароматными лепешками.
– Кушать подано.
Тело содрогается в конвульсиях счастья. Душа кричит, но нельзя издать ни звука. Губы молчат, так как снизу мы слышим голоса людей и знаем, что и они могут нас услышать. Невозмутимые мыши, забившиеся в нору. Единственное, что нас выдает, – скрип пружин. Я уже готова взорваться и, не сдерживая волну радости, закричать, как открывается дверь, лишая нас повода быть друг с другом искренними.
Юрким зверьком в комнату врывается девочка – дочка музыканта и художницы, которые живут в норке под нашим уютным гнездышком.
Когда она забирается на кровать, я лежу полуголая, потому быстрым движением тяну одеяло на себя и как-то слишком громко спрашиваю:
– Солнышко, что такое?
Женя не успел закрыться, поэтому девочка разглядывает то, что видеть ей рано. Судя по ее реакции, она совсем не удивлена.
– Может, зайти потом? У вас, наверное, дела, – непринужденно щебечет ребенок, делая акцент на слове «дела».
– Зачем ты пришла? – ласково спрашиваю я.
– Мама и папа просто так интересно говорили о вас, что мне стало любопытно, чем же вы здесь заняты.
У нас и правда «дела». Но минуту назад ее это не смущало. Женя еле успел соскочить с меня, когда это маленькое чудо появилось в двери.
Замки в квартире отсутствуют. Жильцы не боятся краж. Они почти не стесняются друг друга. Утопия. Маленькое идеальное государство на последнем этаже в городе Санкт-Петербург.
– Пока-пока. Я еще вернусь, – ребенок радостно несется прочь.
– Только постучи, солнышко, вдруг нас не будет дома, – мягко говорю я, чтобы ее случайно не обидеть.
Она подходит ко мне вплотную, садится рядом. Смотрит умными глазами, целует и, наконец, спрыгивает с кровати, будто и правда понимает, что помешала нам. А затем как ни в чем не бывало направляется к двери. Мы вздыхаем с облегчением и решаем продолжить. Все идет идеально, пока дверь опять не открывается.
На этот раз даже я выхожу из себя. Девочка приволокла с собой микрофон и запела ангельским голоском детскую песенку. Иногда она прерывается на середине куплета, ковыряет пальчиком в носу и ест козявки. Это выглядит не омерзительно, но почему-то естественно и мило.
Неожиданно она останавливается и прислоняет обе ручки ко рту.
– Что такое?
– Ой, – произносит она, – я, кажется, забыла постучаться.
* * *
– Ты уже со всеми познакомился? – спрашиваю я у тебя.
– Не совсем.
Сейчас стрелка твоих жизненных часов примерно на отметке сорок пять. Первое время ты, как и я, внимательно рассматривал предметы вокруг и удивлялся.
Я всегда шла на контакт легче, поэтому знакомство с новыми людьми не стало для меня проблемой. В то время как ты что-то мастерил и рисовал, слушал музыку и играл в игры, я общалась с соседями и узнавала их истории. В каждом возрасте ты находишь занятие по вкусу. Одно удивительно: желание жить здесь тебя не покидает ни в одном из них.
Мы сидим на кровати, скрестив ноги по-турецки. Ты нанизываешь на леску бусинки, в то время как я рассказываю тебе про членов нашей общины.
– Царь шьет кукол. Лампу в нашей комнате тоже смастерила она.
Припоминаю парня за барной стойкой. Мельком я его видела, когда впервые вошла в этот дом.
– Математик – программист. Костя – музыкант. Лола – его жена, а Ника – дочь.
Та самая девочка, которая запрыгнула к нам на кровать.
– А кто тот парень, который переехал из этой комнаты в другую? – спрашиваешь ты. – Он еще с первой встречи показался мне странноватым и, я думаю, ты проводишь с ним слишком много времени.
Действительно, теперь мы общаемся с ним все чаще, он рассказывает тайны других стран и словами уносит в другую реальность. Мне полюбились его полные загадок разговоры. На душе легко и тепло, когда он рядом. Тем более, я уже привыкла к его странностям и почти их не замечаю.
Провожу рукой по лбу. Ты все так же нанизываешь бусины.
– У Роя диплом в рамочке разлагается. Почти закончил Академию художеств. Художник-недоучка.
– Таких тут хватает, – заключаешь ты ревниво, – ничего особенного в нем нет.
Маленький рай для нас с тобой. Каждый день происходит что-то удивительное.
В один из вечеров, когда мы сидели на кухне, Рой рассказывал про предыдущих жильцов – шиваитов. От них остался большой белый кот.
Они рисовали на лбу «Знак Шивы», носили бусы «Рудракша» из сушеных плодов и шептали заклинания. Именно они занесли сюда рецепт лепешек из одуванчиков. Шиваиты объясняли, чем зерна, выращенные в Непале, отличаются от тех, что собрали в Индии.
– Два парня и девушка. Они жили в одной комнате, спали втроем на одном диване и в одно утро выкинули холодильник за сорок косарей, – говорит Рой и рвет одуванчики.
Мы гуляем по одному из семи балконов.
– Они рассказали, что такое сныть и как это есть, научили готовить крапиву и питаться солнечной энергией целую неделю.
– Почему тогда они ушли, раз делились полезной для вас информацией? – мой вопрос звучит вполне невинно, но Рой хмурит брови.
– Да потому что притащили с собой целую шиваитскую общину. Они лежали плашмя, телами заполняя всю комнату. Про запах молчу, он был омерзителен.
Пытаюсь это представить. В то время как Рой продолжает морщить нос и вырисовывать образы.
– В комнате висели черепа коров. Они доказывали нам, будто молятся языческому богу Велесу, который оберегает скотину и дарует богатство. Эти ребята мечтали не о богатстве. Полистав кое-какие книги, мы узнали, что на самом деле символ – не знак оберега, не знак благодати или благосостояния, это знак смерти и разрушения. Шиве поклонялась та братия, а не Велесу. Они, паразиты, культ Шивы привязывают к нашему Велесу, поскольку символом того и другого является бык.
Не понимаю, почему он горячится. Даже не задаю вопросов, но Рой уже разогнался и теперь его монолог не прервать.
– Ришикеш – мировая столица йоги. Похоже, они решили перенести ее сюда. Ярмо из трезубца – знак посвящения животного самому Шиве. Каждый взял другое имя. Волхв…
Я внимательно слушаю, хоть и не понимаю половину из того, что он пытается донести до меня.
– А как-то раз к нам ворвался негр. Здоровый такой, как гора, огромный… – рассказчик разводит руками. – Лицо было перекошено злобой. Наши девушки разбежались по своим комнатам. А он открывал одну дверь за другой, пока ему не ответили, где именно они все обитают, эти шиваиты. Тогда он зашел к ним и начал кричать, что шиваизм и тантризм – это негроидная вера.
– Посмотрите на картинку с Шивой! – орал он. – Это Великий Бог разрушения Вселенной, и это Великий Бог не арийского племени, это предок нашего народа!
