Игорь Савельев - Zевс

Но теперь-то вице-премьер не был так наивен. Он уже не вызовет начальников, которые начнут петь сладкоголосым хором. Он откровенно поговорит с инженером, который непосредственно, «на земле»…

– Кто непосредственно занимается этой машиной?.. Нет, руководителя проекта не надо. Нет, я сказал, генерального тем более не надо!!! Не соединять! И не извещать… Берите любого из ведущих инженеров, кого сможете найти, и привозите на Краснопресненскую. Да, прямо сейчас. Да, я буду ждать.

Ждать долго не пришлось.

Большерукий инженер, заглянув в дверь, нервно подергивал ртом. Галстук сидел на нем как хомут. Казалось, он боится подойти ближе, встав где-то у дверей как вкопанный: пришлось отдельно подзывать для рукопожатия.

Некоторое время – долго, кстати, – они просто толкли воду в ступе. На все вопросы, от самых общих до более или менее специальных, у инженера было несколько уныло произносимых ответов. (Вице-премьер раздражался. Его импровизация, которая полчаса назад казалась виртуозным ходом, сейчас выглядела полнейшей глупостью.) Во-первых, начальству виднее. Генеральный директор в курсе. Давайте позвоним. Цифрами не владею. Грамоте не обучены, да. Во-вторых, все хорошо, только дайте денег. Дайте денег дайте денег дайте денег. Вы нам госзаказ, а у нас и балка полетит. В третьих, опять же, начальству виднее…

Но было и интереснее. На двадцатой минуте вице-премьер, оживившись, заметил в своем собеседнике странного рода прогресс. Его речь становилась все спутанней, паузы все тяжелей, но стройные ответы в духе, кому что виднее, как-то потихоньку разваливались. Вероятно, секрет «эликсира правды» раскрывался просто. Видимо, несчастного выдернули из-за праздничного стола, где он успел принять немало крепкого алкоголя, и пусть сейчас он мужественно держался, но алкоголь этот действовал все сильнее. Вице-премьер, верящий в лучшее в человеке, мыслил в этой области лишь в категориях «праздничного стола».

– Так все-таки, в какой стадии находится «четыреста сорок четвертый» проект – только честно?..

– Да ни в какой! – наконец сдался Михалыч. – Это никому не нужно, – и малозаметно икнул.

– Но причины? Но каковы причины? Кто виноват? Скажите, не бойтесь! Назовите виновников, какие бы должности или погоны они ни носили! Я сорву с них погоны!

Что тут можно ответить? «Само так сложилось»? «Это поступь истории»?

А что, если… Озаренный внезапной догадкой, хозяин кабинета перелистывал бумаги в папке. А что, если – американцы? Да! Мы вцепились в эти «совместные проекты», кичимся ими, забыв, чего на самом деле хочет геополитический враг номер один. Развития нашей техники? Ха! У него ведь уже мелькала мысль, когда создатели «Суперджета» трубили на каждом углу: совместно с «Боингом», совместно с «Боингом»… Не заокеанские ли друзья и подвели проект к провалу? Спланированная акция ЦРУ? Саботаж?..

Кровь отлила от лица. Если так, то это еще хуже…

– Нет у нас никаких американцев, – как будто бы даже сердито сказал Михалыч, когда вице-премьер спросил. – А вот, кстати, были похожие совместные проекты… Но лопнули давно. Когда-то, в начале девяностых, «Сухой» пытался работать над таким совместно с… Gulfstream Aerospace, штат Джорджия… – хозяин навострил карандаш, а Михалычу тяжело давались английские слова, но он все же напрягся. – Sukhoi Supersonic Business Jet! Эс-эс-би-джи… И что? И ничего. Американцы сами же сбежали, поняв, какие будут расходы, и проект рухнул…

Вице-премьер тонко улыбался, всем своим видом выказывая: ну да, ну да. «Сами сбежали». Это мы пресекли! Разграбление страны! Все лучшие технологии пытались высосать! Как пылесос…

«А если даже и так! – злился в ответ Михалыч, хотя вслух ничего не говорил, неопределенно пожимая плечами. – И что?.. Да, пускай будет по-твоему: они пришли сюда как захватчики, выменивать все лучшее на бусы. Захапать в качестве «контрибуции». Но сорвалось-то почему?.. Вспомни, они открывали кучу «совместных предприятий» по таким проектам. Но ничего так и не смогли унести. Они попытались по принципу «не съем, так понадкусываю», но и не более. Вспомни, так и с экранопланом было, в те же годы. Все тогда кричали: вот, «холодная война» кончилась, теперь-то, общими усилиями… Фиг вам! Америкосы, которые на эти экранопланы двадцать лет облизывались, так и не поняли, на черта им это нужно: дорвались, почесали репу, а потом сами же смылись. А экранопланы так и ржавеют в Каспии, не нужные ни им, ни нам, никому… Это все рок, судьба, распад античности, друг мой. Да-да, распад античности! Вспомни, какие были достижения – и что потом, после краха цивилизации?.. Все это стало ненужным. Венерам отрубали руки…»

Вице-премьер вглядывался в мутные глаза, в какую-то глуповатую гуляющую улыбку. Ничего не добьешься, понял он. Его фокус, прихоть, как сказал бы позапрошлый президент – «загогулина», не принес никакого результата. Когда-то, в бытность министром обороны, он проделывал что-то подобное в одном из военных округов, приглашая в кабинет чуть ли не ссущихся полковников, но тогда все прошло удачнее. Этот же – даже не «полковник» в своей отрасли – от страха и от пьянства почти проглотил язык. Ну что же. «Спасибо, не задерживаю». Вице-премьер нажал кнопку.

– …А какая литература!.. Античные классики! А что пришло на смену, когда все рухнуло? Какие-то жалкие, анонимные, чуть ли не первобытные… я даже «эпосы» не скажу! До уровня античных классиков европейцы дотянулись когда? Веке в семнадцатом?.. Вот то-то и оно, брат. Был у меня сосед Вермутов… Доцент… Не важно. Вот это я никогда не мог понять. Вроде, те же народы, те же земли – а когда рушится цивилизация, грубо говоря, те же люди начинают чуть ли не огонь палочкой добывать… На обломках римского водопровода, которым забыли, как пользоваться…

В бугристом, будто вылепленном затылке правительственного шофера тоже было что-то античное. На черном «Ауди» его возвращали туда, откуда взяли: по домашнему адресу. Михалыча даже как-то задело, что предоставленная ему машина – без мигалки. В такой же ли везли его туда, в Дом правительства, он не знал: от изумления просто не запомнил. Шофер держал приличную скорость, ни на что не реагировал и в разговоры не вступал. И это тоже было обидно.

– …Я вот сам с Волги, брат… Помнишь ведь… Хотя бы по фильмам видел же… Какие там раньше носились по Волге «Ракеты», «Метеоры»… А теперь? Все же порезали на металл. Потому что, мол, одна эта «Ракета» топлива жрет, как не знаю что… Ну да… Скоро под парусами начнем ходить, чтобы совсем без топлива… Или на бурлаках. Высшие достижения уже не нужны! А ты – сверхзвук, сверхзвук… Мы по инерции продолжаем изобретать какие-то самолеты и стараемся даже не думать, что нам, может быть, уже вообще не судьба делать самолеты в этом мире…

Перепуганная жена пыталась о чем-то расспросить, а он уже заговаривал и про принятие христианства поздним Римом, и как-то в связи с этим о возрождении христианства в позднем СССР. Он невпопад делился пережитым, как их кто-то куда-то зачем-то погнал в 1988 году – на некое собрание в честь тысячелетия крещения Руси, и как все это было в диковинку. Он уже надолго задумывался, из речи его выпадали целые периоды, но он – героически – продолжал, продолжал, продолжал.

Унитаз слушал, как «граждане великой империи превратились в дикие племена, которые вот-вот пойдут войной друг на друга».

Ночь окутала Москву, такая глубокая, что, казалось, выдохся даже Новый Арбат, но даже это нельзя было утверждать наверняка.

…И Леха смачно, с дымком распечатывал бутылки.

Стояла оглушительно черная ночь, та чудная пора, когда с неба валятся звезды, а вокруг фонарей вьются целые туманности невесть откуда взявшихся насекомых, и если идешь мимо, слышишь шипение, будто таблетку французского аспирина бросили в стакан – то бьются на асфальте обожженные мотыльки. Стояла оглушительно черная ночь, и отсветы телеэкрана били в глаза особенно ярко. Леха хозяйничал: принес с кухни новую партию холодного пива, разрывал пакеты чипсов, опрокидывал их в глиняный салатник. Кирилл тянулся за бутылкой вслепую, не отрывая от телевизора взгляд. В тот знаменательный день, когда на далеком нью-йоркском поле шла решающая игра, Кирилл и Леша болели за Россию, как никогда.

Время больших побед прошло, или же не было его, так что Кирилл каждый раз будто вспоминал заново, как это: сдавливать пальцами ладони, когда напряжение на экране такое, что невозможно смотреть; он вскакивал, шел к окну и слушал голоса за спиной. Леша умел болеть с бо́льшим мужеством, по крайней мере – хладнокровием.

Сейчас он потешался над игроком из Коста-Рики:

– Братишка, ты-то откуда вылез вообще?..

На это действительно невозможно было смотреть без слез. Представитель Коста-Рики явно не понимал ни черта и не умел, но зачем-то же вылез. И этот туда же – пытается играть «как взрослые»…

– Коста-Рика выражает сожаление, что конфликт выплеснулся за пределы зоны конфликта, – так серьезно говорил «хрен» в костюмчике и очках, что эта неловкая фраза могла породить только вспышку возбужденной иронии. – Мы призываем к сдержанности все стороны, включая российскую сторону, которая является активным участником конфликта, а это значит, что кризисная ситуация может выйти за пределы региона и стать мировой проблемой.