Ознакомительная версия.
Но «завтра же после пятиминутки» наваливались неотложные дела. Административные, лечебные, семейные. Бесконечная круговерть неотложных дел, которые требовали немедленного разрешения. А что до поссать – пардон, помочиться, – уролог что, не знает какие таблетки глотать?
«Всё! Дальше откладывать некуда! В понедельник с утра тащу Зотова в смотровую!»
Но в понедельник с утра вызывали в горздрав, в министерство, на летальную комиссию, Зотов уходил в отпуск (а никому, кроме старого друга, Анатолий Васильевич не хотел доверять свою задницу).
– Так, Семёнов! – строго сказал как-то раз тот самый Зотов, стоя у соседнего писсуара. Они гуляли в ресторане и, прям как девочки, пошли в туалет вместе. – Или ты мне клянёшься здоровьем сына, что завтра мы тебя обследуем, или я тебя прямо тут делаю пальцевое исследование! – категорически завершил он тираду, сперва скептически понаблюдав за мучениями товарища, а затем задрав голову и свирепо поглядев на старого друга снизу вверх. Сильно снизу и сильно вверх. Анатолий Васильевич был ростом под два метра и весьма атлетического телосложения. Коротышка Зотов доставал ему разве что до плеча.
– Ну ладно, Коля, ну чего ты… Чего тут клясться?! Написано же: «не клянись!» – залебезил Семёнов. – Тем более – сегодня. Завтра как с куста! Это всего лишь аденома. Аденома – она вовнутрь, потому и… – Он печально потрусил кое-каким органом, заправил его в штаны и, несколько бравируя, застегнул ширинку. – Рак уже дал бы о себе знать. Были бы боли в суставах и прочие прелести метастазов. Я аденому торможу пилюльками, не ссы!
– Я-то как раз ссу, а не выдавливаю из себя по капле!.. – мрачно констатировал Зотов. – Ладно, так и быть, не сегодня. И – так и быть, ладно, – сегодня не клянись. Но завтра!..
В ресторане справляли свадьбу Семёнова-младшего. Василий Анатольевич Семёнов, врач-уролог, бывший чуть не на голову выше своего почти двухметрового отца, наконец решил узаконить свои отношения с коротышечкой-однокурсницей, еле-еле дотягивающейся разве что до его груди и уже родившей ему крохотную дочурку.
«Завтра» случилось через неделю. После того, как Зотов прибегнул почти ко всем возможным способам – упрашиваниям, угрозам и даже шантажу: дал слово чести рассказать жене Семёнова о интрижке её супруга с главной сестрой ургентного оперблока (десятилетней давности). Анатолий Васильевич, отчаянно струсив (ибо нрав у его супруги был ох как крут), согласился на осмотр и сдачу анализов. А затем – и на биопсию простаты. На основе комбинации факторов, таких как Gleason score, скорости повышения уровня ПСА в сыворотке крови и, наконец, количестве раковых клеток в ткани простаты, пациенту Иванову И.И., на которого была заведена карта, был поставлен диагноз: «Рак предстательной железы. T1N3M3». Что в переводе с медицинского на людской означает: «Запущенный. Неоперабельный. С метастазами в жизненно важные органы».
– Как же так? – после чуть не залпом опорожнённой пол-литровой бутылки водки, наконец смог заговорить Семёнов. – Связи между доброкачественной аденомой простаты и раком не обнаружено… Исследования не указали статистически достоверной зависимости.
– Значит ты – внестатистический счастливчик, – загробным тоном подытожил Зотов.
– Коля, но как же?! У меня же ничего не болело!
– А лимфоузлы у себя в паху ты, мудак, не мог пощупать?!
– Лизе – не слова! – сказал Семёнов.
– Ладно. Ни слова не скажу Лизе. Втайне от неё пройдём парочку курсов химиотерапии – она, разумеется, не заметит, как ты похудеешь, облысеешь, посереешь и станешь жидко срать и блевать дальше, чем видишь. А потом я – разумеется, втайне от Лизы – незаметно прикопаю твой хладный труп где-нибудь в окрестностях городской свалки. Не волнуйся, Лиза ничего не узнает!
И старые друзья внезапно разразились долго не прекращающимся идиотическим хохотом, вызвав удивление и беспокойство метрдотеля кабака.
– Что-то радостное празднуете, господа? – любезно поинтересовался он, подойдя к ним.
– Ага! Поминаем этого идиота! – утирая выступившие слёзы, ответил Зотов, кивнув на своего товарища.
– Э-э-э… Ещё чего-нибудь желаете?
Они заказали ещё водки. И закуски, разумеется.
Семёнов умер после первого же курса химиотерапии. Даже не успев попрощаться с женой, которой сообщил, что ему «надо немного подлечиться», категорически запретив другу ставить её в известность, от чего именно. Единственное, о чём Семёнов переживал до последнего мгновения, так это о том, «как же теперь Лиза?» Лиза чуть не убила Зотова, впала в депрессию и похудела на двадцать килограммов за месяц. Всю жизнь она мечтала быстро похудеть. Бойтесь своих желаний. Зотов подарил ей щенка. Купил на птичьем рынке, не стал заморачиваться с «элитными питомниками». Как-то вечером Лиза уже собрала все имеющиеся в доме таблетки и, достав из холодильника бутылку своего любимого вина, приготовилась её выпить вприкуску с антидепрессантами, снотворными, препаратами дигиталиса и всем остальным арсеналом домашней фармакопеи, за исключением активированного угля. Но у маленького бассет-хаунда начался понос – и он, жалобно поскуливая, посмотрел на неё такими глазами, что… Лиза спасла его от чумки, а болезнь щенка – вытащила Лизу из депрессии. Невестка на Лизу обиделась. Потому что жена сына добросовестно пыталась помочь Лизе, чуть не каждый день после похорон привозя маленькую Семёнову к бабушке. Но та бабушку только раздражала.
– Твоей матери пёс главнее нашей дочери! – пилила она Семёнова-младшего.
– Заткнись! – добродушно кидал тот жене-пигалице с высоты своей фенотипически безусловной доминанты. – Да хоть сверчок за холодильником. Главное, что выкарабкалась.
Но бабы – гнусное отродье. Невестку не волновало, что свекровь выкарабкалась. Очень даже может быть, что в глубине своей души она как раз надеялась на обратное. Гоня подобные надежды и желания прочь (или – загоняя их поглубже). У свёкра и свекрови была трёхкомнатная квартира в историческом центре Москвы, доставшаяся старшему Семёнову от родителей. И если бы свекровь не выкарабкалась, то… Ох, нехорошо так думать, нехорошо! А теперь она выкарабкалась – и найдёт себе мужика. Здоровая, тварь. Высокая, красивая, её сорок пять ей никак не дашь. Теперь она, гадина, – стройная дама с собачкой и крутой недвижимостью. И дачей в ближнем Подмосковье! Найдёт себе мужика – и хрен сыну и внучке что достанется. Это как дважды два. Хорошо, конечно, что выкарабкалась, но всё же…
– Пусть она тебя в свою квартиру пропишет, – таская туда-сюда маленькую дочурку на руках между диваном и телевизором (на диване возлежал Семёнов-младший, по телевизору транслировался футбольный матч), – ныла Лизина невестка своему муженьку.
– С какой такой радости? – спокойно и скорее риторически, нежели заинтересовано вопрошал сын покойного. – У меня своя есть.
– Не у тебя, а у нас! – взвизгивала жёнушка, и уже было успокоенная дочурка начинала пищать.
– Дай сюда!
Семёнов-младший отбирал у жены дочь, подбрасывал, агукал и, в конце концов, укладывал себе на живот, где та, насмеявшись и нагулившись, удовлетворённо засыпала.
– У нас, у нас, – примирительно шептал Семёнов, пытаясь рассмотреть за маячившей женой перипетии футбольного матча. – Напоминаю тебе, что нам эту квартиру мой папа купил. Эта – у нас. Мамина – у мамы. И она вольна с ней делать всё, что заблагорассудится.
– О дочери хотя бы подумай!
– Нашей дочери надо жрать, беспрепятственно пукать и спать! Для этого ей созданы все условия. Так, всё, съебалась на кухню! – начинал свирепо шептать Семёнов-младший жене, ласково прижимая к себе мирно спящую дочурку.
И та беспрекословно подчинялась. Достаточно изучив добродушный, но временами гневливый нрав здоровенного мужа, она точно знала, за какие флажки не стоит переть.
Смерть такого человека, как Семёнов-старший, всегда трагедия для семьи. Особенно смерть скоропостижная. Смерть, к которой никто не сумел подготовиться. Такая смерть, которая не изматывает многочисленными посещениями врачей, привычкой к стационарам с их тягостным запахом дезрастворов, не приучает привычно держать удар перед очередными диагнозами, не присылает извещений в виде муторного запаха лекарств и затухающей плоти в доме, – страшна, как лобовое столкновение с дальнобойной фурой. Это не та смерть, которую ждут. Не та, которая «лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас», когда родня делает скорбные лица, про себя молясь лишь об одном (и долевое участие в мраморном памятнике уже подсчитано в соответствии с полученным от умирающего бонусами). Внезапная смерть – сильнейший шок. Для тех, кто любит по-настоящему. Но, как и в случае любой смерти, все, кто не умер – живут дальше. Татьяне Георгиевне Мальцевой был очень хорошо знаком подобный шок. И когда она узнала обстоятельства смерти Семёнова – её вывернуло наизнанку. В буквальном смысле слова. Она еле успела добежать до умывальника. Хорошо, что Панин рассказал ей эту историю у себя в кабинете. Хорошо, что в кабинете Панина после очередного ремонта появился комфортный санузел.
Ознакомительная версия.
