воскресенье
Скоро осень. Птицы на юг. Люди в Израиль. А мы сами по себе. Сеем разумное, доброе, вечное. Ворчим по вечерам, читаем Кафку, пьем кофе. И мечтаем, мечтаем до дури…
Шереметьево – 2.
Внуково – 3.
Пулково заболело.
Домодедово. А где Домодедово?
Вот достукался. Проснулся в поту, испугался за мальчиков, девочек. В моем журнале таких окончаний нет, да и по цвету не подходят.
понедельник
Если уж судить, так кроватям и диванам – общественное порицание, креслам – поставить на вид. Табуреткам за мелкое хулиганство – пятнадцать суток. Над гамаками глумиться не стоит. Полкам в вагонах – подписку о невыезде. Короче, так: все неучтенные лежбища – в ломбард. Резину – в резерв. Простыни простить, наволочки – в чехлы, о пододеяльниках подумать. Пижамы сжечь, нижнее белье считать верхним до особого распоряжения. Лифты переоборудовать в одноместные, лестничные проходы сузить. Моду отмотать назад, подиумы – в подвалы, бутики – в Бутырку. Мыло замылить, с шампунем шалости прекратить. Косметику обесцветить. Массажистов – на маслобойки, байки травить. Бани в банки, о процентах в рабочем порядке.
Девиц легкого поведения – на повидло, пусть повара подавятся. На пляжи без аквалангов не пускать, загсам работать в противогазах. Оба пола считать одним, зазоры – позором.
Дырки залатать, выпуклости сгладить. Минздрав считать миной замедленного действия. Критические дни объявить праздничными, памперсы – рабочей одеждой. И последнее: голубое считать голубым, розовое – розовым. Дальтоников подальше – за сто первый километр. Аэробику объявить аэродинамикой, шейпинг – шаманством. Воздушные поцелуи передать аэрофлоту. Перед уравнять в правах с задом. Дезодоранты считать дезинформацией.
вторник
У меня в школе работает человек, который знаком с потрясающим мужиком по фамилии Фомин. Он доказал, что лет триста назад английский был довольно примитивен. Русские эмигранты обогатили его своими фамилиями. Его предок Фомин создал такое прежде всего понятие, как for Men. Даже IBM (ай би эм) не что иное, как наша древняя языческая молитва: «Я пчела есмь». Вот это патриотизм высокого полета. А наш Фомин, дурачок, прячется, боится, что накажут.
среда
Жизнь – грустное занятие из запятых. Лишь детство клубится вопросами, юность торжествует восклицанием лиц. В запятых нужда завтрашнего дня, ненужные заботы. От вопросов веет настоящим. Стяги восклицательных знаков не ведают уныния. Жизнь, запятнанную запятыми, от занудства не отмыть. Как запастись на жизнь настоящими знаками? Как забыть про эти запятые?
четверг
Август – Авгиевы конюшни. Хорошо Гераклу: русло поменял – и порядок. В нашем ремесле русло не работник. Кресло – вот это дело. Но не делятся – резолюции шлют. Пошутят-пошутят и шествуют мимо. Пантомима, одним словом. Я и телевизор при выключенном звуке смотрю – юмором запасаюсь.
пятница
Трусость в действии, в мыслях порождает халяву. Над нами столько лет издевались, что хромосомы в нашем хохоте мутировали. Из нашего ха-ха-ха вышла ха-ля-ва!
суббота
Равенство – это когда всем московскую прописку. Дни недели становятся средой, элементы таблицы Менделеева – серой. И рыло у всех в пуху, и нос в табаке, и в каждой сковороде сыр в масле катается – одним словом, карусель, и голова кругом, а грыжи ни у кого в помине нет. Все грызут гранит науки. Нет, равенство – труба. Лучше в грязь лицом, чем пятаком в равенство. Черт с ней, с московской пропиской – там пробки. Провинция исправно бутылки сдает: и Москве хватает, и нам остается.
Слава Богу, буквы не равны, а то бы такое понаписал. Всетаки безобразие разнообразнее! Волны мелкой рябью не про нас. Бедра – как на подбор – где взять? Да и правозащитников жаль, без работы окажутся.
воскресенье
– Объясни мне толком, как ты из Москвы всегда при деньгах?
– Кирпичи красные с собой везу.
– Почему именно красные?
С кремлевской стены отковыриваю.
– Зачем она тебе?
– Мне без надобности. Пассажиры любят домой с гостинцами возвращаться. – И что, берут кирпичи?
– С руками отхватывают, из других вагонов лезут, умоляют еще какой завалявшийся отыскать. – Да кирпичи-то, они тяжелые, много в чемодан не влезет.
– А я наловчился, в Абдулино из привокзального туалета наламываю.
– Так они же с запахом.
– Вот я и говорю, что с запахом подороже будет.
понедельник
Люди, они деньги любят, а я мыслить наловчился. Тут както один мужик ядом для тараканов торговал – на кусок хлеба заработать не мог. А я как-никак учитель:
– Пишешь ты не то на коробках.
– Про кого?
– Про тараканов.
– А чё писать надо?
– Напиши «Корм для тараканов», и через час будешь богат.
Короче, за бугром он сейчас, в Гринписе отделом заведует. А меня в Лувр потянуло лавровым листом поторговать. Скажете, брать не станут? Давайте на Эйфелеву башню поспорим.
вторник
Я эмигрант. Моя страна осталась в книгах, песнях, в лицах стариков, на которые глаза поднимать стыдно. А деревья знают, что они в другой стране? Снег, дожди – уже из этой. Собакам, кошкам легче – повымерли. А вот деревья знают, что они в другой стране? Я думаю, понимают, что люди их предали.
среда
– А если бы Земля, как и Луна, не вращалась?
– Так оно и было когда-то.
– А кто ее раскрутил?
– Мы, русские, и раскрутили.
– Как это нам удалось?
– Мы всегда шли навстречу Солнцу.
– Поэтому и жизнь у нас такая темная?
– Самому свету светло не бывает. Если ему светло, он не свет.
четверг
Сдавать школу контролирующим органам – это вам не хухры-мухры. Тут хрен морковкой не обернется. Деньги на ремонт, выделенные в мае, не черепашьим ходом ползут и не улиткой тащатся. Короче, в природе так не ходят. В старину выбирали артель, теперь – тендер. Безответственный поиск дешевизны и откровенной халтуры, а еще комитет по экономике, ценовая комиссия…
Сдаваться пришла пора, а у меня и конь не валялся, и кошки глаза не продрали. Звоню, аврал объявляю. А дама одна мне заявляет: «Не могу!» Ну, думаю, волосья повыдергиваю. Башка у меня в коридоре, руки в кабинете, а ноги мусор притаптывают. Полный кирдык называется.
Стол, понятное дело, в баре соорудил – помирать так с музыкой. И вот на тебе, белой павой выплывает дама-отказница в подвенечном платье с женихом под руку. Тот тоже при полном параде, да к тому же еще и учитель мой. Думали, бедолаги, бранить буду, да губа у меня не дура:
– Покажите свидетельство о браке. Так, нормально, число, печать – всё чин чинарем. Бегом за стол, свадьбу гулять будем. Деньги столовским сунул, за шампанским отправил, водки навалом, а свадьба без пены – что птица без пера.
Приглашаю проверяющих за стол – они все в большом недоумении. Во главе стола уже жених с невестой красуются.
– Дорогие гости и брачующиеся, у нас сегодня замечательный день. Два наших учителя нашли друг друга на всю оставшуюся жизнь. Пьем за молодоженов. Горько!
Выпить выпили, а шушукаются, мол, Попов опять туфту гонит. Пустил документ по столам. Читайте, завидуйте, сегодня они вступили в брак, а не вчера.
– У нас осетрина всегда первой свежести. Горько!!
– Господа, извините, что за вас не пьем и разговоры служебные пустили побоку. Молодоженов обижать не в наших обычаях. Горько!!
Поднос пустил по кругу, какие-никакие, а деньги с комиссии содрал. На день-другой, глядишь, молодым и хватит. Как говорится, сыты и пьяны, и нос табаком не обделен.
пятница
В далеком детстве, когда всех заставляли читать, бабушка обучила меня грамоте пальцев. Их всего десять, в три раза меньше, чем букв. Пальцы – пропуск в жизнь: пальцами за нее цепляются, на пальцах считают самые важные вещи на свете. Пир пальцев – непреходящий праздник открытий и откровений. Пальцами человек протирает глаза и уши, оттого и зрение, и слух. Пальцам слепота неведома.
Не всегда я бабушкину науку использовал во благо. А тут вот закололо кончики, завьюжило, потянуло в тепло, на край шариковой ручки.
суббота
Нынче у наших чиновников один козел отпущения – казначейство. Для нас оно – злая волшебница из сказки: там казну чествуют, а тут небылицами потчуют. Можешь любой инстанции вопрос задать, ответ всегда один: «Казначейство». Банки с бандитами им наказывают, а нас казнят.
– Козлятушки, ребятушки, откройте, ваша мама пришла.
– Ты нам не мама.
– А кто ваша мама?
