– Господа! – начал я, похлопав себя по хрустящим от новизны галифе. – Я бы хотел попросить вас об одолжении.
Репортеры вокруг на секунду замерли от осознания важности момента, а затем защелкали затворами с утроенной скоростью. Наиболее наглые типы включили фотовспышки, и на таких нахалов начали гавкать охранники.
– Господа! Это будет нашей с вами эксклюзивной тайной, хорошо?
Ответом мне была серия фотовспышек общей длиной с пару минут, не меньше.
Я прикрыл ладонью слезящиеся от яркого света глаза, но упрямо продолжил, глядя в нервно мятущиеся тени за барьерчиком зала:
– «Северсталь», ОАО «МаркСусал» и «Дженерал электрик». Вот три локомотива, вот та самая «русская тройка», которая вытащит нашу с вами экономику из временных проблем, созданных глобальным мировым кризисом. Я покупаю и то, и другое, и третье. Я так решил, господа. Это мое окончательное решение, считайте это заявление публичной офертой.
Репортеры потеряли всякий стыд. Они притиснулись ко мне вплотную, жужжа фото и видеокамерами прямо у меня под носом, а наиболее оголтелые представители этой гнусной профессии выудили из потаенных закромов огромные волосатые микрофоны на штангах и начали тыкать в меня этими штуками, иногда промахиваясь в поднявшейся толчее и противно щекоча меня в районе шеи и подбородка.
– Михаил Дмитриевич, вы действительно готовы оплатить долги «Дженерал электрик»? Все девяносто миллиардов долларов?! – заполошно закричала на меня невесть откуда взявшаяся баба, которую я как-то видел на «НТВ» в порнографическом шоу про судьбы России.
– Да, я заплачу за все, – лаконично, но веско ответил я.
– Что такое ОАО «МаркСусал»? – простонал неопрятного вида мужик в розовой рубашке с грязным воротником и засаленными манжетами, с любительской камерой в руках. Но я снизошел и до него.
– ОАО «МаркСусал» – это компания, которая наиболее рентабельно производит в России алюминий, – твердо заявил я и улыбнулся всем бесноватым репортерам вокруг изо всех оставшихся у меня сил.
– А что вам сказал на это Потанин? – отчаянно вскрикнула мощная женщина с большим бюстом, одновременно проталкивая мускулистой рукой своего оператора с камерой на плече в эпицентр событий, поближе ко мне.
– Владимир Олегович Потанин плачет, – скорбно сообщил ей я, разведя руками.
– Почему?! – вскричали все вокруг.
– Потому что он уже не сможет купить «Северсталь», ОАО «МаркСусал» и «Дженерал электрик», – объяснил я и для убедительности вывернул из своих галифе карманы. Оттуда посыпались крупные купюры, которые тут же принялись подбирать улыбающиеся девушки и возвращать мне. Последующая серия фотовспышек едва не испепелила меня.
Ганс наконец выбрал себе подходящие сапоги, и мы пошли к кассе расплачиваться.
Девушка на кассе успела не только сделать вечерний макияж, но и приспустить юбку едва не до колен. Мне это зрелище показалось вульгарным, зато Ганс одобрил, перегнувшись через стойку и похлопав девушку по голой попе. Девушка радостно зарделась, но потом, как ни в чем ни бывало, спросила:
– Дорогие клиенты, расплачиваться будете по карте или наличными?
Ганс замялся, явно думая о чем-то более важном, чем процедура расплаты, и я немедля ответил за него:
– Наличными.
Девушка назвала какую-то смехотворную сумму вроде пятнадцати тысяч рублей, я тут же отсчитал деньги, и снова серия фотовспышек ослепила меня.
Потом еще минут пятнадцать служащие магазина упаковывали в пакеты наши гражданские костюмы и туфли, а потом мы пошли к выходу, и я очень вовремя понял, что нам некуда идти – перспектива остаться на улице наедине со сворой репортеров означала похоронить всю эту аферу в зародыше. Олигархи бывают экстравагантными, но чтобы спуститься в московское метро, они должны быть ненормальными.
Охранники супермаркета держались рядом, и я, понизив голос, обратился к ближайшему:
– Приятель, как бы нам уехать без этого надсадного сопровождения? Честно говоря, щелкоперы утомили.
– Пойдемте за мной, – с готовностью пригласил он, как будто держал уже такой вариант в голове.
Мы свернули за дверь с надписью «служебное помещение», оставив там на страже второго охранника, прошли по длинному пустому коридору и вышли к грузовому сектору.
– Такси? – спросил охранник, и я согласился.
Мы постояли на улице не больше пяти минут, когда к эстакаде подрулил черный представительский «мерседес» без каких-либо опознавательных знаков вроде «шашечек» или желтого фонаря.
Я нащупал в кармане тысячную купюру и протянул ее охраннику. Мужчина слегка замялся и потом неловко попросил:
– А можно автограф, Михаил Дмитриевич?
– Легко, – откликнулся за меня Ганс.
Ганс аккуратно выудил у меня из рук купюру, потом из рук охранника забрал ручку и размашисто расписался на деньгах: «Ганс Миллер».
Охранник взял эту купюру с осторожным недоумением на лице, но я тут же подумал, что это был наилучший выход из ситуации.
Потом я сел в «мерседес», рядом со мной уселся Ганс с двумя пакетами в руках, и наша машина рванула с места – очень вовремя, как раз мимо набегающей к заднему выходу толпы репортеров.
Ганс назвал адрес, но водитель, задумчивый меднолицый кавказец, ничем не выразил своего удивления и всю дорогу ехал молча. У самого КПП он сделал широкий круг, привлекая внимание дежурного наряда и болтающихся вокруг части ребят, возвращающихся из увольнения.
Я сунул Гансу пачку пятисотенных купюр, чтобы он сам расплатился с таксистом, но водитель в протестующем жесте поднял короткопалую ладонь, не желая брать деньги.
– Услуга за услугу, господа, – неуверенно начал он. – Можно мне ваш автограф?
Таксист протянул мне заготовленную заранее ручку и мутную фотографию, где он был изображен в обнимку с Филиппом Киркоровым.
– С той стороны, пожалуйста! Марату! – прижал он вторую руку к сердцу и закатил глаза повыше.
Я вывел с обратной стороны фотографии размашистую подпись «Михаил Прохоров – Марату! Больших финансовых удач тебе, Марат!» и вернул карточку.
– Подождать здесь? – с готовностью спросил таксист, но я отмахнулся – зачем?
– Завтра приезжай, часам к двенадцати, – зачем-то сказал ему Ганс.
Мы с Гансом вышли из машины одновременно, причем разленившийся немец позабыл открыть мне дверь. Вылезая, я успел подумать, что так разлагающе на Ганса подействовала близость казармы.
Мы успели сделать по шагу, пройдя ярко освещенные полураскрытые ворота КПП, когда из полумрака строевой площадки раздался зычный окрик:
– Явились – не запылились?!
Комбат стоял в окружении незнакомых нам офицеров в звании от полковника и выше, и до меня дошло, что мы лицезреем ту самую грозную комиссию из штаба округа.
– Товарищ майор! Сержанты Прохоров и Миллер вернулись из увольнительной в расположение части! – доложил я звенящим от ужаса голосом, и вокруг настала недоуменная тишина.
– Какая еще увольнительная? Вы же в самоволку бегали, пидорасы, – неуверенно сказал комбат, оглядываясь по сторонам.
Из темноты вынырнул Суслик:
– Никак нет, товарищ майор. Мы уже разобрались, ошибочка вышла. Я посылал солдат за горбылем, для утепления столовой. Так они достали. Было сложно, но они справились, – последнюю фразу Суслик повторил на бис, повернувшись к нам лицом, и мы с Гансом заорали, как перед расстрелом:
– Да, да! Мы достали! Целую машину горбыля!
– Десять кубов, – строгим голосом подсказал Суслик, и мы закивали головами:
– Так точно. Десять кубов!
На лицах членов комиссии проявилось понимание.
– Ну, тогда в казарму шагом марш! – приказал нам Суслик, и мы с Гансом с готовностью развернулись в нужном направлении.
– Стоять! – вдруг гаркнул комбат.
Мы замерли, а комбат продолжил:
– Вас еще посылали за комплектом зимней резины к «Ладе-универсал». Где резина?
Ганс посмотрел на меня с тревогой, но я успокоительно поднял руки: дескать, все нормально, на это денег хватит. Вслух я сказал:
– Так точно, товарищ майор. Резина будет доставлена в расположение части завтра в семнадцать ноль-ноль!
Члены комиссии оживились, один из офицеров, пожилой сухощавый старикашка с генеральскими погонами на плечах, задумчиво обронил, повернувшись к Суслику:
– А за передним бампером к «пятой бомбе» вы их, случайно, не посылали?
Суслик с нескрываемым любопытством посмотрел на меня, едва заметно усмехаясь в рыжие усы:
– Не могу вспомнить, посылал ли я вас, товарищи сержанты, за передним бампером к «бомбе»?
– К «пятой бомбе», – уточнил генерал. – Там еще не всякий подходит.
– Так точно, посылали, – сломался Ганс, не выдержав и десятисекундной паузы. – Бампер будет доставлен завтра в восемнадцать ноль-ноль.
– В восемнадцать поздно. Давайте к двенадцати, – взмахнул сухой ручкой генерал и, довольный, повернулся к майору: – Ну что, комбат, ведешь ужинать или дальше морозить на плацу будешь?
