Виктория Токарева - Банкетный зал (сборник)

Алена подошла к телефону и набрала номер Николаева. В конце концов – почему она ждет его звонка? Ведь можно же позвонить самой. Позвонить и все сказать.

В трубке запел скорбный длинный гудок. Сначала один. За ним другой. Эти гудки шли из его кабинета. Там стоял его стол и было его жизненное пространство – семь квадратных метров, выделенных из общего жизненного пространства.

Трубку долго не снимали. Алена ждала и видела его лицо.

– Вас слушают, – неожиданно отозвался незнакомый голос. Видимо, кто-то посторонний вошел в его кабинет.

– Можно Николаева? – спросила Алена, удивляясь чужому голосу.

– Он на совещании у директора. Что ему передать?

– Ничего не надо. Спасибо.

Можно, конечно, передать через постороннего человека: «Я устала. Мне надоело. Я больше ничего не хочу». Но честно ли это будет по отношению к их прежней любви? Всегда бывают интересны начала отношений и безразличны концы. И все-таки их история заслуживает другого конца. Надо уважать свое чувство, пусть даже ушедшее.

Нельзя передавать главные слова через третьих лиц. Надо сказать самой. И не по телефону, а лично. Прийти к нему на работу красивой и независимой. Еще более красивой и более независимой, чем в начале любви. Прийти и все сказать. А потом повернуться и уйти. И, как поется в какой-то новой песне, он сможет окликнуть. Но не сможет вернуть.

Учреждение, в котором работал Николаев, называлось: НИИФЗ – Научно-исследовательский институт физики Земли. В нем работали младшие и старшие научные сотрудники, писали кандидатские и докторские диссертации.

Смысл их деятельности состоял в том, чтобы вырвать у Земли еще одну тайну, такую же, к примеру, как электричество. А через десятки лет будет невозможно представить себе жизнь без того открытия, которое готовит сегодня НИИФЗ.

Трудно сказать, что это будет. Может быть, откроют новый закон времени. Можно будет планировать время, и каждый человек сможет назначить себе любую продолжительность жизни. Либо по сорок – пятьдесят лет оставаться в одном возрасте – в том, в котором ему больше всего нравится.

Но на сегодняшний день институт никак не мог отнять у Земли ее главную тайну и только копил всевозможные материалы на всевозможные темы, а сотрудники оформляли все это в диссертации. Должен был явиться гений и все осмыслить. Свести хаос в одну определенную идею. Но гения пока не было. То ли он еще не родился. То ли родился, но еще не подрос. А может, подрос, и окончил институт, и уже стоит в отделе кадров, чтобы наняться на работу. А может, он уже давно работает в родном коллективе, но не проявляет инициативы, а директор созвал совещание, чтобы выделить гения из своей среды.

А может, это Николаев? Хотя маловероятно. Для Николаева наука – это повод для самоутверждения в глазах других людей. То же самое, что уроки пения для Афанасьева. Афанасьев может спеть лучше всех в классе только для того, чтобы все развели руками и сказали: «Надо же…» А просто так петь ради искусства – ему неинтересно. Ему интереснее покукарекать.

У Алены есть знакомый Вова – сосед четырех лет. Алена при встрече присаживается перед ним на корточки, гладит его по волосам и приговаривает: «Вова умный, Вова красивый, Вова лучше всех». А Вова смотрит ей в самые зрачки и не мигает. И даже реснички не дрогнут. Если же ему вдруг сказать: «Вова плохой», – он тут же поверит, тут же обидится и зарыдает горькими слезами.

Примерно те же взаимоотношения у нее с Николаевым: Алена гладит его по лицу и говорит: «Ты – мой любимый. Ты единственный. Ты – лучше всех». Николаев тоже смотрит ей в глаза, и на его лице – выражение глубокого внимания.

Алена была искренна в те минуты. Но если бы она пустилась на прямую грубую лесть, Николаев не заметил бы подмены.

Эта потребность в подтверждении происходила от неуверенности в себе. При внешнем комплексе превосходства он все же ощущал комплекс неполноценности. Он себе не доверял. И уверенность Алены была ему просто необходима для удельного веса. Чтобы не всплыть на воде. Чтобы не взлететь от ветра с поверхности земли.

Было начало третьего.

Совещание у директора все еще продолжалось. Перед его дверью сидела воспитанная секретарша – женщина с остановившимся возрастом. Ей можно было дать тридцать, и сорок, и пятьдесят.

Секретарша с тщательно скрываемым неодобрением посмотрела на Алену и спросила:

– Что вы хотите?

– Мне нужен Николаев, – ответила Алена и села в независимой позе, закинув ногу на ногу.

Алена боялась, что Николаев после совещания может сразу уйти, не заглянув в кабинет. Тогда придется приезжать в другой день. А ей удобна только среда, когда в школе нет пения. Три выходных дня в неделю плюс три месяца летних каникул, не считая весенних и зимних, входили в преимущества ее неблагодарной, малооплачиваемой специальности.

В приемную то и дело заглядывали научные сотрудники и сотрудницы.

Алена делила всех людей на мужчин и женщин. Женщин она делила на тех, кто с бровями и без бровей.

Последняя мода советовала женщинам щипать брови и тем самым открывать глаза. Открытый глаз лучше виден окружающим и больше видит вокруг себя, чем тот, что занавешен широкими бровями. И даже если женщина, торопясь по делам, проскочит мимо своего счастья, то счастье само увидит ее глаза и придержит за локоть.

Мужчин Алена тоже делила на две группы.

Первая – с открытым поиском. Они открыто ищут свое счастье и смысл жизни. Им интересны и тайны Земли, и тайны любви. Как правило, эти мужчины не находят ни того, ни другого. Чтобы найти что-то одно, нельзя отвлекаться на другое. Но есть и такие, которые успевают и преуспевают и тут и там. Именно их пытаются выделить из общей массы девушки с выщипанными бровями.

Вторая категория мужчин – без поиска. То ли они все для себя нашли, то ли ничего и не искали. Эти, как правило, не исповедуют никакой моды. Их не интересует свое внешнее решение.

В приемную заглядывали женщины с бровями и мужчины без поиска. Они с некоторым удивлением взглядывали на Алену, а потом на секретаршу, как бы спрашивая: «А это что?» Именно не «кто», а «что». Алена выглядела так, будто явилась не в научно-исследовательский институт в рабочее время, а в ночной бар, который бывает открыт во время кинофестивалей. На ней были черные атласные брюки-юбка и серебряная майка, под которой отчасти угадывалось, а отчасти просматривалось ее молодое нежное тело.

Она явилась из вечера, а это был день. Она явилась из праздника, а были будни. И еще она подозревала, что, с точки зрения окружающих, явилась не из высокого праздника, а из бездумья и шабаша, на который ходят ведьмы и черти. И не всякий туда пойдет.

В какую-то минуту Алене захотелось подняться и уйти, но в этот момент растворилась дверь и из кабинета директора вышли люди. Почти все они были без поиска либо с тщательно скрываемым поиском.

В середине мини-толпы шел грузный человек с чуть просторными и чуть приспущенными штанами.

Алена была убеждена, что люди произошли не поголовно от обезьян, а каждый от своего зверя. Алена – от кошки. Николаев – конь, но не крупный, а пони. Возможно, и осел. Этот, в середине толпы, происходил от льва. У него было тяжелое царственное лицо. Каждая черта в нем была тяжела и значительна. Алена догадалась, что это директор. Директор молчал, но внимание всех людей было направлено в его сторону, как стрелка компаса к северу.

Какой-то человек что-то говорил директору, суетясь словами и интонацией. Директор слушал, и по его лицу было заметно, что ему это неинтересно. У директора было такое выражение, будто ему тоже все надоело. Но не сегодня, как Алене, а лет двадцать назад. И с тех пор каждый день. Это было застарелое хроническое «надоело».

Что ему надоело? Работа? Нет. Он, похоже, любил и понимал свое дело. Мужчине дело не надоедает.

Жизнь? Нет. После пятидесяти люди понимают и ценят жизнь.

Может быть, он мучает женщину и мучается сам? А может быть, он мучает двух женщин и мучается вдвойне.

Директор слушал человека, который что-то пришептывал и приплевывал ему на ухо – доказывал, что он тот самый гений, которого ищут, ищут, не найдут. Директор, должно быть, слышал это не раз. Ему хотелось сказать: «Да замолчите вы, надоело». Но перебивать было неудобно. Он слушал терпеливо, и глаза его были свинцовые…

Алена поднялась со стула. Переходила глазами от одной головы к другой. Николаева не было. Она сначала почувствовала, что его нет, а потом уж увидела, что его действительно нет. Пропустить его она не могла. Значит, его нет и не было.

Алена протиснулась к директору и спросила:

– А где Николаев?

Директор посмотрел на Алену, будто она была движущийся предмет. Не «кто», а «что».

– Какой Николаев? – не понял директор.

– Из отдела технической информации, – подсказали за спиной.

– А… Николаев, – вспомнил директор. – А в самом деле, где Николаев? Почему его нет?