Ознакомительная версия.
– Миша, что ли, обещал? – спросила Маша. – Ох, Мишаня! Хорошо устроился, стервец. По хорошему, он такой же сутенер, а бабки гребет как за элитных моделей. Кстати, она, – Маша глазами указала в сторону заправки, – как раз за это таких как ты и не переносит.
– Каких? – не поняла Анна.
– Да таких вот. У вас тут перевалочная база, а потом – целая карьера, если конечно, повезет. Но вам хотя бы дают шанс. Нам вот не дают и мы здесь будем куковать, пока какая-нибудь проезжая пьянь не прирежет. При том, что по-королевски хуй сосете совсем не такие как ты. За что ж вас любить? – подытожив, Маша пожала плечами.
– Я скоро уеду, – сказал Анна и сделала шаг назад. – Я могу там, на обочине постоять.
– Стой уже, – приказала Маша. – Еще нарвешься на ханыг, потом отвечай за тебя.
Анна прижала ладони к бедрам.
– Да вот, наверное, – сказала Маша и тяжело поднялась с бордюра. – Черный вольво с дипломатическими номерами?
Анна обернулась. Из дверей черного автомобиля, резко затормозившего у обочины, вышли двое мужчин. Затем появился третий, и когда он подбежал к женщинам, один из первых двух уже успел схватить Анну за шею, закрыв ей рот ладонью. Второй без размаха ударил Машу ногой в живот, отчего та охнула и рухнула на траву сразу за бордюром. Анна еще видела ее – из-за затемненного стекла, сидя на заднем сиденье черного вольво, куда ее запихнули головой вперед, сильно надавив на шею. Видела она и толстую Сильвию. Та бежала, тряся грудью и задом, по направлению к ногам Маши – Анна отлично видела торчащие прямо из бордюра кроссовки.
Ей даже не оставили времени на крик: вместо ладони рот Анне теперь закрывала широкая полоса плотного скотча. Осмотреться в машине тоже толком не удалось. Глаза закрыли чем-то темным, а грудь пересек щелкнувший под левым боком ремень безопасности.
***
Сколько они ехали? Минут двадцать, полчаса?
Вначале она считала ямы, но быстро сбилась и стала считать повороты. Два налево, один направо. Три налево, пять направо. Потом перестала считать и повороты.
Свет возник внезапно и, разумеется, ослепил. Анна успела увидеть изнанку тьмы – это была черная повязка для глаз с надписью «Fly Emirates». Она сразу вспомнила Боршевича и его неподдельный восторг от этой авиакомпании, словно перелет и был самым запоминающимся моментом путешествия, ради которого он раскошелился на двухнедельный отдых с семьей в дорогущем отеле на океаническом побережье Дубаи. Вот скотина, разве не из-за него она здесь?
Да и где это здесь – этого Анна не понимала даже после того, как снова стала видеть. Ее вели по лестнице, гулкой, деревянной, дорогого темно-янтарного оттенка, а до этого, пока свет не разлепил ей глаза, она чувствовала под ногами неровности тротуарной плитки. Потом был аромат цветов, какой-то душноватый и знакомый, но она никогда не разбиралась в цветах. Затем – лестница, первая, каменная, на которой Анна оступилась и почувствовала боль от сдавивших запястье сильных пальцев.
На втором этаже она оказалась после длинного коридора с десятком картин на стенах, на которых – она это поняла не сразу, – был изображен один и тот же человек. Разные костюмы, прически и позы – все это сбивало, но она все равно поняла, что это острый взгляд уже где-то видела.
Коридор оканчивался тяжелой дверью, за которой на Анну сразу навалились жара и сырость. В дальнем углу примостился круглый столик с тремя фигурными ножками, на котором каким-то чудом умещались несколько больших стеклянных бутылок с водой, два кувшина с молоком, тяжелые пивные бокалы с оседающией на желтой жидкости пеной, тарелки с арахисом, чипсами и кусочками вяленой рыбой и, наконец, трехэтажная фруктовница с апельсинами, неестественно красивыми яблоками и ярко-желтыми бананами. Ей предложили сесть, молча, но категорично, кивнув на один из четырех приставленных к столу стульев.
Она присела на краешек, отводила глаза от ломящегося столика, но волнения не чувствовала. Была усталость, отзывающаяся тяжестью в ногах, словно это она в одиночку поочередно дегустировала из этих огромных пивных бокалов.
Кажется, она даже вскрикнула, когда серебристая вертикальная полоса у стены – Анна приняла ее за строгую лепнину – вдруг отъехала в сторону, а вместе с ней и часть стены. Повалил пар, лицо вспотело как в детстве, когда ее, простывшую, заставляли дышать травяными парами над кипящей кастрюлей. Прямо из пара на нее вышел человек. Он был огромен, плечист, и его облегающий темно-синий комбинезон натягивался от рельефа каждого мускула его прекрасного тела.
Человек кивнул провожатым Анны, в лица которых она так и не решалась заглянуть. Зато подняла взгляд на него, заметив длинный шрам на правой щеке, особенно светлый на фоне раскрасневшегося лица.
– Так вот она какая!
Голос раздался из-за спины мужчины в комбинезоне. Второй человек был гол наполовину, а на поясе у него было затянуто свисающее до колен полотенце. На голове красовалась островерхая банная шапка, с красной пятиугольной звездной посередине – вылитая буденовка. Человек был загорел, невысок, супермену в комбинезоне не доходил и до плеча, но по тому, как тот вжал в себя живот и отплыл в сторону, Анна поняла, что этот второй и есть главный.
Сев на стул напротив нее, главный снял с головы буденовку.
– Представляться не надо? – спросил он.
Анна растерялась. Это был человек с картин в соседнем зале – теперь, когда он ладонями пригладил волосы, сомнений в этом не оставалось. Впрочем, это было полбеды, потому что Анна вспомнила. Вспомнила, где его видела, да и можно ли было не узнать его сразу, рассмотрев это лицо в разных ракурсах на десятке полотен. В полутора метрах от нее сидел Бархатнюк. Депутат, бизнесмен, меценат и просто самый загадочный, самый могущественный и, как известно всем в этой маленькой стране, самый коварный человек Молдавии. Несмотря на дикую влажность, Анна чувствовала себя так, словно у нее полный рот песка.
– Как зовут? – спросил ее Бархатнюк.
От того самого Бархотнюка, невозмутимого и респектабельного, которым постоянно пугали с экрана, его отличали лишь выпученные на красном лице глаза и струйки стекающего по щекам пота.
– Ан…, – шевельнула губами Анн. В горло ей словно вбили кол.
– Это настоящее имя? Или погоняло? Творческий псевдоним? – Бархатнюк радостно оглянулся. – Почем час работы?
Ей тоже хотелось оглянуться и получить во взглядах стоявших мужчин ответ на мучивший ее вопрос. Как бы ответить так, чтобы за это ей не прострелили голову?
– Так сколько? – настаивал Бархатнюк. – Сто евро? Нет-нет-нет, – нахмурился он. – У вас на Скоростной все, наверное, в родной валюте. Не переться же водителям в город. До ближайшей обменки, наверное, пару километров, да?
Послышались короткие носовые выдохи: охранники оценили юмор босса максимально сдержанным смехом.
– Тысячу леев?
Анну будто затащили на какой-то аукцион.
– Нет? Семьсот? Пятьсот? Неужели меньше? Ребята, почем шлюхи на Скоростной?
Он обернулся, забросив руку на спинку стула. Комбинезон пожал плечами, остальные не решились даже на это.
– Видишь, ребята тоже не курсе, – с укором сказал он Анне. – Молодцы, не изменяют женам. Ну а тебя как угораздило? А как же муж, он-то, если не ошибаюсь, не на свободе?
Ее нервы оказались не железными. Рыдания прорвались сквозь песок, ладонями она закрыла мокрые глаза.
– Успокойте ее, – услышала она голос Бархатнюка, спокойный, словно ее реакция была частью его плана.
Ей не позволили долго прятаться. Она снова почувствовала сильные пальцы на запястьях и еще пальцы, отрывающие руки от лица и вливающие в нее минералку прямо из бутылки.
– Идиоты, она же захлебнется!
Окрик Бархатнюка отогнал мужчин от Анны, и она, выплюнув еще немного воды прямо на себя, с минуту откашливалась, прежде чем восстановить дыхание.
– Нет, ну что за люди! Извините, ради бога, парни погорячились. Привыкли к горячей работе, а помочь женщине – это намного сложнее.
Он снова усадил ее и сел сам.
– Глоток виски?
Закрыв рот ладонью, Анна помотала головой. Внезапно всхлипнула: перебитые струей воды рыдания вновь напомнили о себе.
– Ну хорошо, – сказал Бархатнюк, вытянув к Анне обутые в шлепки голые ноги. – Так как прошел первый рабочий день?
Прямо на пальцы ей текли слезы.
– Тут ка.., – она всхлипнула, -…кая-то ошибка.
– Да знаю я, – сказал Бархатнюк и прицелился ей в глаза своим знаменитым взглядом. – Боршевич?
Она сдала шефа рыдая, одним кивком головы.
– А что обещал? Что прокурор вытащит мужа из тюрьмы?
Его рука потянулась к бутылке виски. Вот она плеснула в стакан с толстым дном жидкость чайного цвета, вот поднесла стакан ко рту.
– Эх, Виталик, – вздохнул Бархатнюк. – А ведь хорошо начинал, заправщиком на одной из наших станций. Потом повысили до старшего менеджера. А потом решил, что сам может стать Бархатнюком. Дурачок, в Молдавии может быть только один Бархатнюк. Пока Бархатнюк не передумает. Чего он хотел от Сырбу?
Ознакомительная версия.
