Ознакомительная версия.
…Вот, скажем, футболист П. рассказывает, что в его советском детстве приезжавших на летние сборы будущих олимпийцев не просто кормили на убой, а еще и два раза в день выдавали на каждых четырех человек банку сгущенки, – ну чтобы дети не проголодались. «Но и гоняли нас по двенадцать часов в день», – добавляет П. со вздохом. Банкир К. отвечает ему на это, что в обычных пионерских лагерях тоже был способ раздобыть банку сгущенки, и тоже тяжелым трудом: «Вызываешься, – говорит К., – дежурить на кухню. Те же, кстати, двенадцать часов. Приносишь к концу дня сто убитых мух – выдают банку сгущенки». Футболист П. смотрит на банкира К. с большим уважением. «Я такую банку загонял за два рубля, – говорит К. – К концу смены тридцать рублей собрал». Футболист П. старательно делает в уме какие-то подсчеты. «Я б оттуда миллионером вышел», – говорит он со вздохом. «Так что ж тебе мешало?» – удивляется К. Футболист П. стучит себя ножом для стейка по бритой голове и мрачно говорит: «Футболист. Понимаешь?»
* * *
…Вот, скажем, начальница рекламного отдела в одной небольшой торговой компании представляет собой тот тип остро православных дам, которые сочетают еженедельные беседы с батюшкой с ежедневным чтением гороскопов, ежечасным плеванием через левое плечо и ежемесячным походом к гадалке, которая «видит человека насквозь, как грыжу на рентгене». Результатами удивительных рентгеновских обследований собственных душевных грыж эта дама регулярно делится со своими подчиненными, которые по доброте характера и общей лени удерживаются от саркастических замечаний. И вот, прибежав в отдел после обеденного перерыва, возбужденная дама сообщает, что только что ходила к очередной православной матушке Изергилье; так вот, оказывается, в прошлой жизни она, дама, была святой страстотерпицей Ксенией Петербуржской, а в следующей жизни ее душа непременно воплотится в соловецкую монахиню. На «соловецкой монахине» терпение одного из подчиненных лопается, и он интересуется очень спокойным голосом: «Скажите, а разве православие допускает метемпсихоз?» Начальница окидывает его ледяным взором и гордо отвечает: «Нет, но у меня есть и собственные наблюдения».
* * *
…Вот, скажем, разъяренная девушка посреди пешеходного перехода с ненавистью смотрит на едва успевшего затормозить мотоциклиста. Мотоциклист поднимает забрало и смотрит на девушку с доброжелательным интересом. «Может, мне вообще сдохнуть, чтобы вам не мешать?» – взвизгивает девушка. Мотоциклист слегка подается вперед и ласково отвечает: «Вы знаете, я этого даже не замечу».
* * *
…Вот, скажем, известный театральный режиссер Т. переживает страстное желание уйти от всего этого шума, от всей этой суеты и слиться с народом. Под влиянием своего порыва он покупает простой народный двухэтажный дом с народной банькой, перевозит туда книги, видеоприборы, тренажерный зал, двух собак и секретаршу и, дав несколько соответствующих интервью, переезжает, наконец, сам. В первый же день по свежей вечерней росе режиссер выходит на народные просторы. Воздух! Травы! Что-то такое чирикает. Речка стоит стоймя, живописно забитая тиной. Вдалеке таджики мирно елдычат отбойным молотком, возводя для кого-то кирпичный дворец за трехметровым забором. Прекрасен поздний светлый летний вечер! Прекрасна ты, народная деревня! И известный театральный режиссер бодрой рысцой отправляется на пробежку в своем высокотехнологичном гигроскопичном костюме, красиво подчеркивающем сильную попу. Бежит пару минут – мимо громыхает грузовичок: «Мужик, прыгай в кабину!» Ну режиссер с ухмылкой отмахивается: ах, народ-народ, и действительно, зачем тебе это наше искусственное беганье? Ты его не понимаешь – ты, занятый честным, здоровым физическим трудом… Еще пять минут бежит – трясется по проселочной дороге раздолбанная «Волга»: «Мужик, залезай!» Режиссер умиленно машет рукой: мол, езжай, добрый человек. Еще минут десять бежит под чириканье, стрекотанье и ритмичную дрожь отбойного молотка. Опять какая-то таратайка мимо катится: «Мужик, залезай скорее!» – «Да мне не надо!» – «Да ты с ума сошел, кончай выеживаться, залезай!» – «Да не надо мне!» – «Да иди ты #$%#@# [email protected] со своим «не надо», я тебя тут не оставлю, мне совесть дорога!» Тут режиссер изумился и стал замедлять ход. «Да не останавливайся, №;%№»№;»!;:%%?, сигай в кабину!» Оказалось, что за этим, значит, трехметровым забором не только рабочие водились, но и всякие животные. Тигр, там, пантера, ламы еще. Зоопарк у людей был. И тигр как-то сбежал по недосмотру и видит: ужин бежит. Ну и трусит себе, значит, за этим ужином, ждет, когда ужин-то ослабеет.
* * *
…Вот, скажем, набожная дама лет сорока пяти угощает дачных подружек свекольником, гордо сообщая при этом, что «Господь ей на базаре подсказывает, какая свекла хорошая, а какая плохая». Подружки интересуются, как именно Господь ей это самое на базаре подсказывает. «А очень просто, – с гордостью отвечает дама. – Вот какую свеклу пометит червивостью – та, Катерина, плохая свекла, ту свеклу не бери; а какую, значит, не пометит – та, Катерина, хорошая свекла, ту бери». «Эдак Господь всем подсказывает», – снисходительно замечают подружки. «И ко всем обращается „Катерина“?» – возмущенно интересуется дама.
* * *
…Вот, скажем, гаишник, подавая очередной жертве ласковые знаки палочкой, тихо, но вполне музыкально напевает себе под нос: «Кончен, кончен день забав, иди ко мне, мой маленький зуав!»
* * *
…Вот, скажем, в ранние девяностые годы Р., ныне преуспевающий художник, жил богемно, но крайне бедно, и постоянно искал такого заработка, который позволил бы ему не слишком отрываться от написания картин и подготовки перформансов. Один меценат – человек не то чтобы более обеспеченный, чем его друзья-художники, но, безусловно, более практичный – предложил Р. стать «лошадкой». Речь, слава богу, шла не о наркотиках, но все равно занятие было противозаконным: Р. предлагалось перевозить самолетом ящериц, скрывая их от таможни. Дело в том, что приятель мецената, живущий в Калифорнии, разводил некоторую редкую породу ящериц, на которых в России был большой спрос. Эти ящерицы в темноте немедленно впадали в неподвижность и засыпали, а холоднокровность вроде бы делала их невидимыми для сканеров (по крайней мере, так Р. объясняет это сейчас). Через три дня после предложения Р., выпив для храбрости очень много, сидел в самолете, летящем в Калифорнию, а еще через три дня – в самолете, летящем обратно. Все прошло отлично: небольшое стадо ящериц в его спортивной сумке успешно миновало таможню; сам Р. от страха чуть не наделал в штаны, но удержался. К сожалению, по прилете его нежно приняла служба безопасности. Оказалось, что с борта самолета сообщили о пассажире, который за время пути посетил туалет шестнадцать раз, и каждый раз проводил там от пятнадцати до двадцати минут. Когда впоследствии меценат ласково спросил Р., какого хрена он это делал, Р. сказал, что водил ящериц писать. Кого-кого водил? Ящериц. Что делать? Писать. «Господи, да на кой хрен ты водил их писать?!» – «А они все время пищали из сумки: „Я писать хочу! Я писать хочу!..“»
* * *
…Вот, скажем, молодой нейробиолог К., восходящая звезда немецкой науки, оформляет грант на сумму в триста тысяч долларов, чтобы закупить новые приборы для экспериментов с мышами. MRI, MRT, CT, EEG и т. д. и т. п. Отдельной строкой в заявке идет закупка книг в букинистических магазинах: К. планирует сравнивать поведение мышей, живущих в библиотеках, с поведением мышей, живущих в индустриальных помещениях. Предварительные испытания не показали никаких различий, но К. не хочет в это верить и возлагает на новую лабораторию большие надежды.
* * *
…Вот, скажем, литературный критик Т. после долгого отъезда возвращается домой и видит, что любимая кошка Фуся от недостатка внимания нассала ему в тапки. «Буквально: нассала в тапки, – удрученно говорит Т. – Я запах могу пережить, я ходьбу босиком могу пережить – я постмодернизм этот демонстративный не могу пережить!»
* * *
…Вот, скажем, в высшей степени интеллигентный молодой доцент, специалист по ностратической лингвистике постструктуралистского периода, постоянно жалуется близким на приступы недовольства собой. Он-де и глуп, и бездарен, и ленив, и недостоин высокого звания доцента, и то и се. Нытье свое доцент обычно заканчивает призывом: «Ну скажите же мне что-нибудь хорошее!» Близкие говорят ему, что кошка котят родила, что на улице солнышко выглянуло, что все рано или поздно умирают и он тоже умрет, ему тогда сразу станет полегче. Но доценту явно надо не этого, доценту надо, чтобы его похвалили, сказали, что он не тупой, не бездарный, недаром ест свой доцентский хлеб. Близкие это отлично понимают, но получают извращенное удовольствие от происходящего; доцент же слишком интеллигентен, чтобы попросить похвалы прямым текстом. Наконец, за вечерним чаем на очередную доцентову унылую шарманку кто-то из близких говорит: «Ребята, наш друг, наверное, хочет, чтобы его похвалили!» Доцент заливается краской от неловкости, но начинает энергично кивать головой: да, да! «А каким нам его словом похвалить, чтобы ему стало хорошо?» – ласково интересуются друг у друга близкие. Пунцовый доцент сидит, уткнувшись в чашку. «Может быть, он нам сам скажет это слово?» – интересуются гадские близкие. Интеллигентный доцент яростно машет головой: нет, нет, он не может, он интеллигентный. «А давайте он нам пантомимой покажет!» – у близких притворное прозрение, они сговорились еще утром, их час настал. Интеллигентный доцент замирает и смотрит на всех доверчивыми глазами. Все полны сочувствия, все ласково кивают ему: не робей, Эдуард! Давай, Эдуард, ставь чашку и покажи нам первое слово! Пунцовый Эдуард задумывается, потом начинает водить пальцем вокруг своей головы. «Изобретатель шапочки из фольги? – гадают близкие, страстно желая помочь Эдуарду. – Повернутый космонавт? А, телепат, телепат!» Эдуард издает тихий вой, но ему очень, очень нужен комплимент, поэтому он переходит к следующей фигуре: начинает потирать руки, перекладывать что-то невидимое, трудолюбиво листать страницы чистого вечернего воздуха. «Ипохондрик! – радостно соображают близкие. – Читает медицинскую энциклопедию!» Бедный Эдуард всплескивает руками, мечется, меняет тактику: старательно топает от двери к столу и обратно, вроде как роет в полу ямки, демонстрирует свои полевые изыскания и работу с археологическими коррелятами. «Какает в ямки! – радуются ближние. – Аккуратный! Нет, нет, экологичный!..» Доцент Эдуард чуть не плачет, но ему очень, очень нужна похвала, а интеллигентность запирает ему рот на замок, не дает попросить у ближних доброе слово человеческими методами. Летний вечер длинный, благостный воздух трепещет вокруг старой подмосковной дачи, душно пахнут в чайнике смородиновые листья, и мучениям бедного доцента конца не видно.
Ознакомительная версия.
