– Да ниспошлет вам Аврая попутный ветер до самого Тавромения! – сказала Ювентина, помахав на прощанье рукой кормчему и матросам.
– Пусть всегда к вам будет благосклонна Афродита Фиалковенчанная! – добродушно улыбаясь, крикнул кормчий, когда Мемнон и Ювентина сошли на берег.
Матросы убрали сходни и, действуя длинными шестами, оттолкнули судно от берега.
– Весла на воду! – послышалась команда прората.
Выйдя из бухты, «Прекрасный Главк» еще некоторое время медленно двигался кормой вперед, затем плавно развернулся, и до стоявших на берегу Мемнона и Ювентины донесся дружный возглас гребцов:
– Эй-я!
Четыре десятка весел, поднявшись высоко вверх, разом опустились, ударив по воде.
Мемнон и Ювентина провожали корабль взглядами, пока он не исчез за скалистым мысом.
Ювентина с любопытством осмотрелась вокруг.
– Неужели в этой самой бухте останавливался корабль Улисса51?
Мемнон улыбнулся.
– Во всяком случае, сам Одиссей со слов Гомера рассказывал так:
…в заливе
Острова тихом мы стали с своим кораблем крепкозданным.
Близко была ключевая вода; все товарищи, выйдя
На берег, вкусный проворно на нем приготовили ужин.
– После я покажу тебе тот самый родник, из которого брали воду Одиссей и его спутники, – пообещал он.
Глава вторая
Вилла Убежище. – Крипта, или «пещера циклопов». – Либурна «Амфитрита»
Над кромкой песчаного берега бухты полукольцом высились серые гранитные утесы. Между ними вверх по крутому склону вилась едва приметная тропинка. По ней Мемнон и Ювентина поднялись на высокую скалистую возвышенность, с которой открывался вид на залитую ярким солнечным светом цветущую долину. Ювентина не сразу заметила в глубине ее крышу большого сельского дома, утопавшего в зелени виноградников.
Со стороны моря усадьба была огорожена довольно высокой каменной стеной и напоминала небольшую крепость. Впрочем, с кораблей, проходивших мимо бухты Улисса, ни стен, ни самого усадебного дома вместе с другими постройками не было видно.
Мемнон и Ювентина спустились к каменной ограде виллы и остановились у калитки, почти скрытой от глаз в зарослях виноградника. Вдоль ограды на всем ее протяжении росли кусты розмарина.
Мемнон несколько раз с силой ударил кулаком в дверь калитки.
На стук раздалось разноголосое тявканье собак. Через некоторое время послышался грубый мужской голос, ругавшийся по-гречески:
– А ну, пошли прочь! Замолчите, проклятые… Эй, кто там?
– Aperi, jam scies!52 – ответил Мемнон по-латыни. Эта латинская фраза у критских пиратов издавна служила паролем. Ее понимали и грекоязычные.
Загремел засов, и тяжелая дверь калитки со скрипом отворилась. Из нее, прихрамывая, вышел человек огромного роста, бородатый, одетый в эпоксиду – короткий греческий хитон, закрепленный на одном левом плече. Наполовину обнаженная грудь бородача была покрыта многочисленными шрамами. Левой рукой он опирался на толстую суковатую палку. Правая рука покоилась на рукояти прикрепленного к поясу широкого кинжала в ножнах из буйволиной кожи.
Великан сразу узнал Мемнона.
– Клянусь Зевсом Олимпийцем! – вскричал он с изумлением. – Мемнон! Александриец! Так ты жив? Вот чудеса! А нам рассказывали, что тебя похитил Нептун прошлым летом во время бури у Мизенского мыса…
– Привет тебе, Гераклеон! Рад видеть тебя! – отвечал Мемнон. – Я прибыл по поручению Требация. Здесь он назначил мне встречу. А это Ювентина, моя жена… Мы только что прибыли из Сиракуз на частном судне.
– Из Сиракуз? Ну, что ж! Со счастливым прибытием! – сказал Гераклеон, бросив внимательный взгляд на Ювентину.
Он пропустил во двор гостя и его спутницу, а сам стал запирать калитку, гремя засовами.
Сразу за калиткой начинался сад, представлявший сплошные заросли. Фруктовые деревья в нем давно уже смешались с ельником и каштаном, переплелись между собой и образовали глухое, дикое место.
Мемнон уверенно повел Ювентину по узкой тропинке к большому усадебному дому. У входа вместо портика растянут был широкий навес из парусины, крепившийся на почерневших от времени толстых деревянных столбах. Под навесом за большим квадратным столом сидели четверо мужчин. Возле стола хлопотала уже немолодая женщина-служанка с лицом морщинистым и румяным, как печеное яблоко. Она устанавливала перед сотрапезниками широкое серебряное блюдо с дымящимися на нем кусками жареной баранины.
Трое из четырех сидевших за столом были людьми пожилыми. Четвертый был в том возрасте, когда на лице только начинают появляться первые морщины. Он был лишен правой руки, ампутированной у самого предплечья. Лицо сидевшего рядом с ним старика было отмечено жестоким неровным шрамом, тянувшимся от навсегда закрывшегося глаза до самого подбородка. У остальных двоих сотрапезников на голых плечах видны были многочисленные рубцы от ран, а находившиеся у них под рукой костыли свидетельствовали о поврежденных нижних конечностях.
Мемнона они встретили возгласами удивления. Как и Гераклеон, они считали его давно погибшим.
– Дорогой Мемнон! Если бы ты знал, сколько раз мы поминали тебя в числе других храбрецов, павших прошлым летом! – воскликнул старый пират со шрамом на лице.
– Привет вам всем, друзья! Видимо, богам было угодно, чтобы я, испытав столько невзгод и опасностей, вновь оказался среди своих.
Сказав это, Мемнон взял за руку Ювентину и продолжил:
– Представляю вам мою жену, которую я очень люблю. Она останется жить здесь, пока не изменятся обстоятельства. Вы должны знать, что у меня нет ничего дороже ее. Поэтому я прошу вас относиться к ней уважительно и другим не давать в обиду.
В это время появился хромой Гераклеон и, услышав последние слова александрийца, воскликнул:
– О чем разговор, дружище? Каждый, кто посмеет ее обидеть, будет иметь дело со мной!
И он потряс в воздухе своим громадным кулаком.
Мемнон знал Гераклеона еще до того, как тот получил тяжелое ранение в морском сражении с эвбейцами и стал инвалидом: у него были повреждены сухожилия на левой ноге, которая стала короче и почти не сгибалась.
Этот грек, родом с Андроса, был очень уважаемым человеком среди обитателей виллы за свою огромную силу и обостренное чувство справедливости. Сам Геренний, хозяин виллы, относился к нему с большим почтением.
– Не беспокойся за свою красавицу, Мемнон!.. Будем оберегать ее, как родную сестру!.. – раздались нестройные возгласы тех, кто сидел за столом.
После этого Мемнон и Ювентина присоединились к участникам пиршества.
Служанка принесла и поставила на стол кратер с вином. Пока Гераклеон разливал по кубкам вино, черпая его киафом из кратера, Мемнон по очереди представлял Ювентине каждого из сидевших за столом, называя их полными именами, что очень льстило отставным пиратам.
За исключением Гераклеона, все они были уроженцами Рима, активными участниками мятежа Гая Гракха. Вынужденные спасаться от преследований, они в разное время примкнули к Требацию, честно отслужили на своих кораблях, участвуя во многих походах и сражениях, и после того, как были признаны непригодными к морской службе, конвент Новой Юнонии определил их на постой к Гереннию.
Наполнив все кубки, Гераклеон произнес здравицу в честь Мемнона, не забыв упомянуть о том, что когда-то александриец, рискуя собой, спас самого Требация, прикрыв его щитом от вражеских стрел во время боя с римлянами у Вулкановых островов.
Мемнон еще в Риме говорил Ювентине, что Требаций обязан ему жизнью, но только теперь она узнала во всех подробностях, как это произошло. По словам Гераклеона, александриец в том бою во всем блеске выказал свою силу, храбрость и умение владеть оружием.
После первой выпитой чаши Мемнон по единодушным просьбам друзей рассказал о своих злоключениях в Италии. Его слушали с глубоким вниманием, особенно о восстании рабов под Капуей.
Значительную часть своего рассказа Мемнон посвятил Ювентине, описав ее выдающийся подвиг во время бегства гладиаторов из Рима.
Пока Мемнон произносил эту восторженно-хвалебную речь в ее честь, Ювентина сидела, скромно опустив глаза и чувствуя на себе уважительные взгляды всех сидевших за столом.
Окончив свой рассказ, Мемнон спросил:
– А Геренний?
– Отправился с товарами в Мессану, – ответил Гераклеон.
– Самое ценное он распродал еще в прошлом году, а теперь осталась одна мелочь, – сказал одноглазый Субрий Флав.
– Вся наша добыча за двадцать лет скитаний по морю действительно мелочь по сравнению с тем, что римляне недавно награбили только в одной Нумидии, – прохрипел Гай Веллей, самый старый из всех сидевших за столом.
– Это верно! – согласился Мемнон. – Я был в Риме в тот день, когда Марий праздновал свой триумф над Югуртой. Вместе с другими гладиаторами меня привели в цирк Фламиния, чтобы мы несли перед зрителями царскую добычу и дары Юпитеру Феретрию. При виде всех этих сокровищ, которые римляне навезли из Нумидии, я невольно подумал о бедных пиратах. Они, постоянно рискуя жизнью, носятся по морям из-за добычи, которой им едва хватает, чтобы обеспечить старость…
