Ознакомительная версия.
В детстве она любила наблюдать как её отец, лучший плотник на всю большую округу, рубил на заказ бани, делал телеги, рыбацкие лодки, кадушки и многое другое, чем и жил, не вступая в колхоз. С постройкой дома и заведением большого хозяйства жизнь её постепенно наладилась. Ушли в прошлое голод, большие материальные заботы. Дети росли, становились на ноги. Невзирая на все невзгоды и непосильный труд, она оставалась здоровой и красивой женщиной. Казалось, что ещё нужно для неприхотливого бабьего счастья. Но ей так и не удалось испытать его – настоящего женского, материнского и семейного.
Сын внезапно запил. Примкнул к «станционной золотой молодёжи», которая кутила и ничего не делала. Однажды мать не выдержала, выгнала пьяного из дома, в сердцах крикнула ему вдогонку: «Ночуй в сарае!» Утром увидела сыночка, который спал в кормушке на сене рядом с коровой. Материно сердце дрогнуло, но выдержало. Когда сын получил условную судимость, он сумел остановиться. И вроде всё пошло опять в гору. Сын женился, дочь вышла замуж, у них стали рождаться свои дети, её внуки, появилось своё жильё.
Феня осталась одна в большом доме, без мужа и без детей. Стены давили, одиночество заглядывало в душу ещё не старой женщины. Она решила продать дом и уехать в город, поближе к детям и внукам. В городе она купила себе маленький домик на окраине. Остаток денег разделила сыну и дочери.
В городе она не сидела без работы: мыла подъезды, вязала, продавала семечки на рынках, а все вырученные деньги регулярно делила поровну и отвозила сыну и дочери. Летом уезжала к далёким родственникам, которым также помогала в хозяйстве, экономя тем самым свою пенсию. Дети почему-то её к себе не звали. Дочь говорила: «Ты вяжешь, грязь в доме будет от пуха, зачем она мне нужна». Сын тоже был холоден. Но оба без лишних слов принимали всегда её деньги.
Так длилось двадцать лет. Феня старела, чувствуя каждой жилочкой своего существования, что никому не нужна. Однажды на рынке к ней подошёл старик и позвал «замуж». Настоящим замужеством, наверное, это было сложно назвать. Позвал, чтобы варила и убирала, да и как-то вдвоём теплее доживать. Феня вроде обрёла какую-никакую, но семью. Но дед возьми да и помри. А был он небедный. Её никто не гнал из квартиры, дети деда говорили: «Живите, бабушка, сколько проживёте, оставайтесь тут». Но бабушка горестно думала, перебирая стремительно слепнущими глазами клубочки ниток: «Раз свои дети не зовут, то перед другими неудобно».
Бабушка собралась и сама ушла в дом престарелых. «Стардом» – так называют его в просторечии. Прошло ещё 14 долгих лет. Смерть почему-то не торопилась к Фенечке, как будто кому-то давала шанс всё исправить. Она гуляла в лесу, разговаривала с каждым деревцем, но ни с кем из людей в стардоме так и не сошлась близко. Выслушивала всех, но никогда не делилась рассказами о своей судьбе. Про то, что у неё есть дети, живые, здоровые, успешные, почти никто не знал.
Бабушка по-прежнему хотела быть востребованной и полезной детям и поэтому копила свою пенсию. Точнее, её остатки, ведь стардом забирает у проживающих 75 процентов пенсии. Раз в год уезжала в город на такси и передавала деньги детям. Это был её единственный праздник в году. Дочь брала деньги молча, не разговаривая. Феня смотрела на неё молящими глазами и надеялась, что та скажет ей: «Мама, оставайся, живи!..» Но дочь молчала.
Когда у неё умер муж, у Фени был очередной ежегодный меценатский приезд. Перед отъездом она впервые поделилась с другими брошенными старухами надеждой, что наверняка дочь ей скажет: «Мама, ты одна, я одна, внуки твои уже выросли и живут отдельно, давай жить вместе». Но дочь промолчала и на этот раз.
Перед смертью Фени работники дома престарелых хотели позвать детей бабушки. Но она сказала: «Не надо их беспокоить».
Красивая, интересная, но одинокая учительница жила в нашем посёлке. Звали её Анной. Воспитывала одна маленького сына. И случилось же ей влюбиться в приезжего учителя. Дело молодое было и естественное. И всё бы хорошо складывалось, но учитель встречался уже с другой женщиной. Беременной она была, жениться собирались. «В любви, как на войне, все средства хороши», «нужно бороться за свою любовь» – есть такие лозунги. Но есть и другие: «на чужом несчастье своё счастье не построишь», «на
чужой каравай рот не разевай» и так далее. А какая именно народная мудрость верна, каждый решает для себя сам.
Поссорились Яков Петрович (объект любви Анны) и его планируемая будущая жена. И послали же, как на грех, на примирение молодых нашу Аннушку. Увела Анна чужую любовь. Не сдержалась. А у той, другой невесты, от горя случился выкидыш. И уехала она из посёлка, чтобы не видеть чужого семейного счастья, которое должно было быть ещё совсем недавно её.
Поженились Яков Петрович и Анна и зажили счастливой жизнью. Он – красавец, она – красавица, рука в руке, душа в душу. И ребёнок Анны стал ему родным сыном. Только вот одно омрачало жизнь – свои дети не получались, выкидыши были у Анны. Чёрной крысой пробежала мысль у обоих супругов: уж не прокляли ли их?
А сын Анны рос крепким, красивым, смышлёным парнем. Уже готовился поступить в физкультурный институт, как вдруг ушёл на вступительные экзамены и исчез. Слава богу, пришёл, когда мать уже обзвонила всех и вся и выяснила, что в институте его не было. Сын заявил, что в институт он поступать не собирается и пойдёт в армию. И стал собирать чемодан, набивая его книгами. На вопрос, зачем ему тогда книги, ответил, что готовиться там будет.
Анна прибежала в военкомат, в приёмную комиссию, и слёзно попросила подождать, говоря, что что-то не так стало в поведении парня. Но комиссия ответила, что много их таких, «сумасшедших» мамочек, не желающих отдавать своих чад в армию, что ещё не такого, мол, напридумываете. Сына забрали, а через три месяца позвонили и сказали: «Забирайте. Не нужен он нам». Сын вернулся домой больным душой человеком. «Шизофрения», – поставил диагноз врач.
Горе матери было бесконечно, и, поняв в какой-то момент, что болезнь не отступит, она посвятила всю себя жизни сына. Билась за него, защищала от людей, ненавидела тех, кто советовал ей отдать его в дом инвалидов, потому что всё труднее становилась с ним справляться в периоды обострения болезни. Он в такие моменты становился буйным и агрессивным, и пятеро здоровых деревенских мужиков не могли с ним справиться, чтобы связать и увезти его в психиатрическую больницу.
Яков Петрович умер рано. Анна осталась совсем одна с неподъёмной ношей. И вынуждена была увезти сына в дом инвалидов. Но каждую неделю люди видели несчастную учительницу, едущую в город с тяжёлыми сумками. Она возила сыну гостинцы, вещи, сигареты, подолгу сидела с ним, вглядываясь в его пустые глаза. Как-то она увидела у него обожжённые пальцы рук.
– Что это? – прибежала она к нянечке, которая ухаживала за больными.
Так это он окурки курит, – холодно объяснила женщина.
Как это окурки? – удивилась мать. И снова и снова оставляла деньги обслуживающему персоналу.
– Ну, пожалуйста, покупайте ему всё, что нужно, ради бога! – плакала она.
Заболела как-то Анна и не ездила две недели. Приехала потом и долго не могла понять смысл слов: «Ваш сын умер. Ещё неделю назад».
А как же так? Почему мне никто не сказал, не сообщил?
А адреса не знали.
Это была ложь. Адреса всегда остаются при оформлении человека в любое заведение. Просто никто не удосужился донести информацию матери. Да и зачем? Кому нужны эти инвалиды? Тем более – брошенные.
Анна пыталась бороться за право эксгумации, чтобы увидеть своими глазами, её ли это ребёнок, и похоронить его по-человечески в родной земле, в посёлке. Нужны были деньги, разрешения, связи, время. Она бросилась в ноги к родственникам, умоляя их помочь. Но все отказались, сказав, что это бесполезное дело. Придя домой, Анна написала записку: «В своей смерти прошу никого не винить. Я ухожу добровольно, потому что не вижу никакого смысла жить дальше». И повесилась.
– Спасибо, пап, за истории! – говорю я.
– Спокойной ночи, дочь, – подходит он ко мне и целует меня в голову.
Вот тебе, Ломо, и рассказы. Может, тебе они и не понравятся. Но мне кажется, в них тоже есть бренд. Бренд человечности и бесчеловечности, которые всегда присутствуют в нашей жизни.
Колобок. Красивый, весёлый.
Катается, ржёт, дурачится!
Меня тоже когда-то сожрут.
Но подавятся!
Я только представила: что, если…
Сегодня я умерла. Я лежала аккуратненькая, в элегантном платье, достаточно выпендрёжном для похорон. Ну, это же я умерла, а не ктото другой. Мне можно всё. Я слышу голоса родителей, друзей, сестры, любимых. Ой, сколько же их, любимых… много. Есть более любимые, есть менее. А есть вообще те, кого я даже не помню.
Санька плачет, как обычно, красиво шмыгает своим хорошеньким носиком, у неё потрясающе розовеют при этом щёчки и проявляются веснушки. Она сразу становится похожей на маленькую пацанку. Не плачь, Шурка, моя лошадь. Мне теперь наконец-то хорошо и спокойно. Я не хочу драйва, веселья, спокойствия, славы, денег, внимания, преклонения и любви. Я не буду больше ругать тебя, учить жизни, да и вообще не буду. Не скучай, помни, как я умею зажигать и отжигать, и сразу улыбнись! А если тебе понадобится смелость, вспомни меня, безбашенную артистку-авантюристку, и у тебя всё получится!
Ознакомительная версия.
