Ознакомительная версия.
– У их сына сватовство недавно сорвалось. А теперь его ещё подозревают в убийстве этого клоуна Русика, – добавил папа. – Одна беда за другой.
Гости страшно заинтересовались услышанной поселковой трагедией. Тётки ахали, дядька всё время переспрашивал, братец важно кивал головой и стучал указательным пальцем по столу, как будто всё знает и понимает.
– А всё проклятие! – объявила бабушка. – Мальчику Абдуллаевых на сватовстве накаркали сгнить за решёткой. Вот он и попал в тюрьму.
– Ну что ты, мама! Я уверен, ребёнка скоро выпустят, – не согласился папа, разжёвывая мясо. – Шах, наш молодой адвокат из посёлка, – его близкий друг. И уже решает этот вопрос.
– Ребёнка! Вы слышали? Ребёнка! – ехидно воскликнула мама. – От этого ребёнка студентки в городе беременеют.
Братец опять рассмеялся глазами, аж лучики пошли. Дядька предложил тост:
– Чтобы нас все эти беды миновали!
Снова взметнулись и опрокинулись рюмки.
А после полудня женщины заперлись у мамы разбирать какие-то ткани. Я могла бы посидеть с ними, но гнала с места тоска. Книги падали из рук. Попыталась было переписываться с Мариной, но подругу унесло от меня вихрем эмоций. В Болгарии она встретила женатого, вспыхнул курортный роман. В Москве договорились продолжить. Но то, что начиналось легко и беззаботно, кончилось солёно-мокрыми наволочками и чёрной ревностью к счастливой жене любовника. Марина высосала из меня все полагающиеся слова жалости и сочувствия, подбадривания и утешения, а потом исчезла с горизонта. Наверное, плакаться кому-нибудь реальному, из плоти и крови, а не далёкому призраку вроде меня.
Дядька с папой куда-то отлучились, а братец поехал по делам в город. Тётки пытались всячески отправить меня с ним, дескать, не нужен ли тебе, Патя, провожатый в город? Но я открестилась. Правда, как только братец отчалил, тотчас надела выходную юбку и блузку и решила всё-таки проветриться сама, без попутчиков из числа дальних родственников. Тимура я уже не очень боялась, он немного утих, а после истории с Русиком и вовсе перестал звонить и слать сообщения с натыканными в каждом слове лишними мягкими знаками. Соседка с серебряным зубом уже отрапортовала, что Тимур тоже каким-то боком замешан во вчерашнем несчастном случае (или даже убийстве) и если не толкал покойного отщепенца и атеиста, то уж по крайней мере громче всех кричал: «Поделом!»
Я выскользнула на Проспект и медленно пошла мимо дома глухонемого Гагарина. Неожиданно из-за угла прямо на меня вывернул тот, о ком я неотступно думала все эти дни. Марат! Сын Хадижат и Асельдера. Адвокат из Москвы. Приятель Шаха. С невероятно знакомыми и родными чертами лица. Такими чертами, что казалось, будто он – это я, только мужчина.
Он остановился, как будто смутившись, и вперился в меня неподвижными чёрными зрачками. Сердце моё будто лопалось и булькало внутри, пальцы мелко дрожали, над губой выступила испарина…
– Привет, Патя, – наконец произнёс Марат с тёплой улыбкой. – Где ты пропадаешь? Далеко собралась?
– Просто гуляю.
– Почему трубку не берёшь?
– Как? Ты звонил? – только и могла выдохнуть я.
– Я тебе набирал несколько раз. Ты не ответила и не перезвонила.
– Я не видела, честно! – воскликнула я, до ужаса пугаясь и одновременно до головокружения радуясь. – Вспомнила. Кто-то звонил, а номер не определился. Я думала, что это другой человек.
Я имела в виду Тимура. Краска стала горячими волнами заливать мне лицо.
– Вот ты какая хитрая. Хитрая, хитрая, – заладил, посмеиваясь, Марат.
Мы двинулись вдоль Проспекта. Собственное тело казалось мне таким непослушным. Было удивительно, что ноги помнят, в какую сторону им сгибаться, и не ломаются пополам.
– Слышала про Русика? – спросил он, суровея немного.
– Конечно. Это ужасно. Я плохо его знала, не пойму, зачем он это сделал. Зачем написал на плакате, что Бога нет?
Марат даже остановился:
– Он не писал этого, люди всё врут и путают! Я видел плакат. Там было: «Я – агностик».
– Правда? Но это совсем другое!
– Конечно! – благодарно подтвердил Марат. – Зря он, конечно, с этой заявой вышел, но как там Машидат Заловна нас учила на уроках литературы? Среда заела. Вот! Его же среда реально ела! Разжевала и проглотила.
У меня против воли вырвался нерадостный хохоток. Я подавила его искусственным кашлем и сказала, лишь бы что-то сказать:
– Мои родители, например, считали его клоуном.
– А мои что, не считали, что ли? – пожал плечами Марат. – Патя, да если честно, его собственные родители думали так же. И дома его третировали. Он рассказывал.
– А вы что, дружили? – удивилась я. – Мне казалось, у Русика нет друзей.
– Ну как дружили? Просто общались. Ещё с детства. Ты знаешь, что мулла на проповеди сегодняшней объявил Русика сумасшедшим и одержимым духами?
– Прямо так и сказал?
– Да. Представляешь? – уютно и доверительно, как очень близкий человек, кивнул Марат.
Пока мы брели, я временами натыкалась на жгучие взгляды прохожих. Эти взгляды цепляли нас, будто удочкой, и отпускали только тогда, когда мы выпадали из поля зрения. Но мне было всё равно. Я даже гордилась тем, что прогуливаюсь с Маратом. Так, за беседой, мы незаметно дошли до железнодорожной станции.
По «железке» медленно волочился гружённый щебнем товарняк. Пахло соляркой, жжёной галечной насыпью и чужой грустью. Мы остановились у небольшого саманного домика, где работало кафе «У Заремы». Хозяйка Зарема была вечно недужной старообразной женщиной с такой массивной челюстью, что казалось, если не подвязывать её концами косынки, то челюсть обязательно упадёт. Посетители этого заведения были в основном местные мужчины и совсем изредка – пассажиры проезжающих поездов. Утром их обслуживали проворные Заремины невестки, а вечером – сама ревматичная, закутанная в шали хозяйка.
– Хочешь, посидим? – предложил Марат. – А то в посёлке больше негде. И в город далеко.
Я легко согласилась. Мелькнула, правда, мысль, что внутри могут оказаться папа и дядька, но, к счастью, волнения были пустыми. В зальчике стояло всего шесть или семь столиков. Занят был только один. За ним шумно резались в домино и хлебали крепкий до черноты чай несколько посельчан, кто в лёгкой рубашке и панамке от солнца, а кто – в майке, из-под которой выглядывала татуированная грудь.
– Сразу видно, что тюрьма рядом, – шепнул мне Марат.
Завидев нас вместе, дремавшая в углу Заремина невестка очнулась, растормошилась. Обшарила меня взглядом ещё издали с пят до макушки, потом, шаркая, поднесла меню и панибратски, но в то же время с нескрываемым уважением обратилась к Марату:
– Привет, Марат, какой молодец, что зашёл. Ты с девушкой?
– Сама видишь, с кем я, – улыбнулся Марат и обратился ко мне: – Что ты будешь, Патя?
Мы заказали чаю и пахлавы. Официантка ушла, всё так же шаркая, за перегородку, откуда через несколько секунд выглянуло ещё несколько женских голов в косынках. Всем хотелось взглянуть, кого это привёл Марат.
– Они тебя так хорошо знают, – заметила я не без иронии.
– Мама дружит с тётей Заремой, – простодушно объяснил Марат. – Вот они меня и знают. Но я тебе про Русика хотел рассказать. Я же утром пошёл с отцом на соболезнование. Не только мы, многие пошли, половина посёлка. Всё-таки огромное горе, единственный сын – и так нелепо. Приходим туда, через мост, к нему домой, а ворота заперты наглухо.
– Почему?
– Люди говорят, если ворота заперты и соболезнований не принимают, значит, родня готовит кровную месть.
– Кошмар! Но кому мстить?
– В том-то и дело, что убийцы по сути – все. Толкнул, допустим, Алишка. Или Абдуллаев. Но на их месте мог быть любой другой. К примеру, твой Тимур.
И Марат взглянул мне прямо в глаза. Я отчего-то разозлилась, замахала руками:
– И вовсе он не мой! Я не знаю, как от него избавиться! Он думает, если я с ним по-дружески переписывалась, – я ведь не знала, какой он дурак, – значит, он мне нравится.
– Он завидный жених, работает в молодёжном комитете, на трибунах постоянно торчит, – поддел меня Марат.
– Хватит, пожалуйста! – заныла я. – Я уже и Шаху звонила, чтобы он меня от Тимура избавил. А Шах отказался ввязываться. Говорит, у Тимура серьёзные намерения. Пускай, говорит, сватается, а вы ему откажите.
– Шах? – снова посерьёзнел Марат. – Ты лучше с ним не связывайся. Он сплетник. И про тебя распускал, что ты невеста Тимура.
– Неправда! – залилась я румянцем в который раз.
Но Марат и не думал спорить или не верить. Он наблюдал за мной с улыбкой, как за собственным играющим ребёнком, спокойно сложив руки на коленях.
– Что ты так смотришь? – смутилась я окончательно.
– Радуюсь, – просто ответил он. – Мне радостно на тебя смотреть.
От этих его слов сердце моё защемило от счастья.
– Так почему, – решила я вернуться к прежнему разговору, чтобы скрыть своё состояние, – почему же ворота заперты? – Голос мой всё-таки предательски дрогнул.
Ознакомительная версия.
