Ознакомительная версия.
Гримерная актрисы.
Пока на сцене разыгрывается следующая картина пьесы между СКАМЕЙКИНЫМ и ФЕДЕЙ, АКТРИСА сидит в своей гримерной и тихонечко поет. Она поет начало одной песни, потом бросает и начинает петь другую, потом останавливается… Будто поняв прелесть игры – поет странное попурри из разных куплетов самых популярных песен 60–70‑х годов… О, ретро! А меж тем по радиотрансляции продолжается разговор между СКАМЕЙКИНЫМ и ФЕДЕЙ.
ФЕДЯ. Ты что со мной сделал?
СКАМЕЙКИН хохочет.
Ты же сказал, что он поддается?
СКАМЕЙКИН покатывается.
Ты же сам придумал: иди с ней в ресторан и швырни кого-нибудь для шика в бассейн – и она тебя полюбит. (Чуть не плача.) Ты же сам, падла, взялся мужика нанять на это дело… Ну что ржешь?
СКАМЕЙКИН. Какой же ты болван, Федор. Ты встречаешься с нею второй месяц и подумал, что она сможет полюбить человека, который бьет людей в ресторанах? Тупица! Ей чтобы полюбить – сначала пожалеть надо! У нее с жалости все и начинается. Она – истинная женщина: она любит не за то счастье, которое испытывает, а за то, которое приносит. Я ведь тебя к ней и подослал, потому что ты – жалкий… И для жалости ее к тебе я придумал, чтобы тебя в ресторане избили.
ФЕДЯ. Как придумал? Значит… ты никакого мужика не нанимал?
СКАМЕЙКИН хохочет.
Значит, тот… к которому я придрался…
СКАМЕЙКИН заливается.
Но подожди ржать. Василий, уважаемый, ты же сам сказал: подойдет высокий, белобрысый – и подошел!
СКАМЕЙКИН. Я все гениально придумал: белобрысых в ресторане до черта. А высоких… Ты шибздик, для тебя любой – высокий. И вот пристанешь ты к такому – и он тебя так вздует, что не полюбить ей тебя абсолютно невозможно будет! Ну, сработало?
ФЕДЯ (в отчаянии). А что же он мне моргал?
СКАМЕЙКИН. «А кто его знает, чего он моргает». (Горько.) Ну как – после того как тебя избили, был ли ты вознагражден, а? Осчастливлен? Тебя оставили в доме? Допустили на ложе? И сейчас ты без пяти минут муж? Не так ли?
ФЕДЯ важно кивает.
СКАМЕЙКИН. И ты смог без подозрений проникнуть на субботник? Так было?
ФЕДЯ вновь важно кивает.
И сейчас ты принес мне в клюве все, зачем я тебя к ней подослал? (Яростно.) Где?!
ФЕДЯ молча кладет ворох бумаг.
Боже, как я конгениален! Придумать такой точный план! О, как я вас знаю, человеки. (Просматривает бумаги, отданные Федором.)
ФЕДЯ (поясняя). Здесь, Василий, уважаемый, расписание дежурств…
СКАМЕЙКИН. И мы теперь точно знаем, когда оформляет спирт сонная Роза или печальный Ландыш. Когда отгулы у нашей возлюбленной Аэлиты… И дежурят только эти цветочные девицы. (Перебирает бумаги.)
ФЕДЯ. А это образцы накладных…
СКАМЕЙКИН. Дай-ка. (Шелестит накладными.)
В гримерной.
АКТРИСА вдруг резко обрывает песню… Потом встала, потом подошла к стене, несколько раз безжалостно и страшно бьет кого-то воображаемым ножом.
А потом садится и плачет. И вдруг обрывает плач. Смеется. Потом смеется и плачет, плачет и смеется, будто нашла новую «игру».
АКТРИСА. Сколько я хотела сыграть… И сколько я сыграла? В конце концов – это формула судьбы: сколько я хотела… И сколько я… (Начинает читать странный монолог – это соединенные куски самых разных монологов из ролей, которые она не сыграла. Вдруг оборвала чтение.) Величие… Чувство… Обреченность величия и чувства? Трагедия ума? Горе уму. Нет, горе от ума… Тогда как? Жить. То есть «подходить»… Подходить, то есть приближаться… Приближаться, то есть становиться… Становиться – это уже на колени… Цепочка далеких символов. И все-таки: «Побеждающий других силен. Побеждающий себя могуществен. Но отстоявший себя – велик…» И все-таки: «Жизнь дана для радости. И если радость кончается – ищи, в чем ты виноват…» Это Толстой: «Если радость кончается – ищи, в чем ты виноват!»
Долгая пауза.
И результат? Результат: все, что я передумала, все, что перестрадала, не доиграла… Для чего? Чтобы играть эту дурищу! Самое смешное – я хочу ее играть. Не потому, что хочу ее играть. А потому, что хочу – играть! Играть! Играть!
Входит ГРИМЕРША. Поправляет прическу и грим АКТРИСЫ.
Возобновляется трансляция сцены СКАМЕЙКИНА и ФЕДИ.
СКАМЕЙКИН. Вот оно – главное богатство! Нет, я – Наполеон накануне Аустерлица, я – шикарный парень! Звездный час… (Торжественно.) И сейчас, наконец-то, я раскрою тебе, Федор, всю грандиозность задуманного дела! Внимай!
ФЕДЯ. Не раскрывайте! Знать ничего не хочу! Я невезучий. И вообще, Василий, уважаемый, ты сказал: познакомься с нею, войди в доверие, достань образцы накладных… Я тебе все сделал… Отчего ж для друга не сделать… И больше знать ничего не хочу. А теперь: покеда!
СКАМЕЙКИН. Федя, ты вводишь в заблуждение общественность… Создается впечатление, что ты все это сделал из доброты…
ФЕДЯ. Да, вы платили. Ну и что? Вы же знаете, я пока не устроился… А деньги кому не нужны – в метро, как говорится, босиком не пускают!
СКАМЕЙКИН (нежно). Федя. (Обнимает.)
ФЕДЯ. Не обнимайтесь! Наливайкин, директор… тоже обнимался и тоже про Наполеона говорил – а чем кончилось? Я пошел! Все!.. Я невезучий!
СКАМЕЙКИН (не отпуская из объятий). Скажи, Федор, можешь ли ты представить: бутылка спирта – и вся твоя? Не «на троих», а целиком, вся?
ФЕДЯ. Могу! Все? (Вырывается.)
СКАМЕЙКИН. Ну а две… даже три бутылки… и все твои?
ФЕДЯ (храбро). Не беспокойтесь, могу!
СКАМЕЙКИН. Ну а канистра спирта… и твоя?
ФЕДЯ (шепчет). Могу.
СКАМЕЙКИН. Ну а цистерна?.. Цистерна спирта – и… и… твоя?!
ФЕДЯ (ошалело). Боюсь…
СКАМЕЙКИН. Короче, по твоим накладным изготовят, Федя, фальшивые… Это сделают старые мастера, а не какие-нибудь молодые халтурщики. Накладные будут прелесть! Сезанн! Один к одному!.. Это, считай, будет у нас к понедельнику.
ФЕДЯ (жалко). Отпустите меня.
СКАМЕЙКИН. А к четвергу подвезут цистерну… Она вся ржавая, течет… Но я нашел один левый гараж, где орудуют некие Самоделкины… Правда, дерут они по-страшному… Но ты с ними поторгуйся… Ты ведь сам с ними будешь расплачиваться… Впоследствии, конечно, я все верну в десятикратном размере.
ФЕДЯ. Интересно, а из каких таких денег? Вы же отлично знаете… я еще не устроился.
СКАМЕЙКИН. Не надо, ты уже догадался… У нее возьмешь деньги… которые на телевизор оставлены… Раскроешь ее шкатулочку… и…
ФЕДЯ. Это что же вы надумали? Я возьму деньги, которые она трудом-потом копила?
СКАМЕЙКИН. Возьмешь. Как пить дать!.. Короче, цистерну я поручаю тебе. Проследи за качеством ремонта, Федя, чтобы все было сделано в ажуре…
ФЕДЯ. Нет! Не хочу! Не хочу! (Замолчал).
СКАМЕЙКИН. Я знаю, о чем ты молчишь, нешикарный ты парень.
ФЕДЯ. Да, я тоже человек!.. Я – привязался! Я… я… я, это самое, сами знаете что… И вообще я воровать не согласный!
СКАМЕЙКИН (помолчав). Видишь ли, Федор, в девятнадцатом веке был такой писатель – Карамзин. И его как-то попросили дать самое краткое определение Российской империи. И он ответил одним словом: «Воруют». Карамзин – так считал! А ты, Федя, – иначе? Может, ты против Карамзина? (Резко бьет его.) За Карамзина!
ФЕДОР падает.
За интеллигенцию. (Избивает.) Ишь, «привязался»! (Бьет.) Это я – Дон Жуан – могу привязаться… А ты – быдло! Лепорелло! Слуга!
ФЕДЯ. Не бейте! (Стонет.) Ну что за жизнь: в ресторане – бьют… на дому – бьют.
СКАМЕЙКИН (отдышавшись). Теперь уточняю операцию: отремонтируешь цистерну к следующей среде, в среду у твоей Аэлиты – отгул. В среду, в пять утра, за тобой приедет шофер с грузовиком. Возьмете цистерну и к девяти будете на химкомбинате. Там по фальшивым накладным шофер получит спирт, а ты за воротами обождешь… Далее поедешь с ним; на девяностом километре вас будут ждать… С тобой рассчитаются. Получишь бабки: полторы чистыми – и мотай на юг, в родной город-курорт. С концами!
ФЕДЯ. А потом что? Я убегу. Спирт украдут. И все поймут, что это – я? И цап-царап меня в Сочах!
СКАМЕЙКИН. Я и это продумал, Федя… (Раздельно.) Ты должен исчезнуть – за неделю – до похищения спирта.
ФЕДЯ. То есть как – исчезнуть?
СКАМЕЙКИН. Ну – погибнуть!
ФЕДЯ. Да вы что?
СКАМЕЙКИН. Другого варианта нет. Да и зачем тебе жить? Что ты можешь хорошего сделать в жизни?
ФЕДЯ. Нет, вы серьезно?
СКАМЕЙКИН молчит.
Я… я… я жить хочу! (Безумно.) Я телевизор смотреть хочу! Я семью строить буду!
СКАМЕЙКИН. Ну, Федя, ну разве это жизнь? Разве умные люди могут все это хотеть?
ФЕДЯ (орет). Жить хочу! Умирать – не согласный!
Ознакомительная версия.
